Каждый год сотни студентов едут в Соединённые Штаты, чтобы посмотреть мир и немного заработать. Двадцатилетняя студентка журфака тоже собиралась покорить Нью-Йорк, почти устроилась работать стриптизёршей, но в итоге попала в молдавский трудовой лагерь на окраине штата Алабама. Кто контролирует весь местный рынок низкоквалифицированного труда и как прикоснуться к американской мечте — спустя десять лет в воспоминаниях о своей студенческой поездке рассказывает журналистка Дарья Сулейман.
— Заработаешь столько, сколько сама захочешь. Всё зависит от тебя. Девчонки приезжали ни с чем, а потом не могли увезти всё, что здесь накупили. Смотри, вот так ты будешь жить.
Человек, представившийся Стасом, показывал мне полузасвеченные фотографии виллы с бассейном, в котором плескались такие же, как я, молодые девушки.
— Работать будешь в торговом центре. У нас там точка с косметикой. Сейчас покажу.
Стас сидел за рулём золотистого седана Chrysler. Я разглядывала его с переднего пассажирского. Чёрные волосы, резкий запах мускуса, расстёгнутая рубашка, на груди поблёскивает золотой массивный крест. «Если он и продаёт косметику, то явно зарабатывает чем-то ещё», — думала я, пока тот показывал мне банки кремов и убеждал, что качество жизни зависит от того, насколько хорошо ты умеешь продавать.
— Дорогу я оплачу. Не проблема: отработаешь там. В аэропорту тебя встретят. От Лас-Вегаса ехать километров тридцать. Но лететь нужно завтра, кидай паспорт на почту, возьму билет.
На Стаса я наткнулась в бруклинской русскоязычной газете с объявлениями — местной «Из рук в руки». Предложение выглядело самым безопасным на фоне «ищем танцовщиц в ночной клуб» и поиска «стройных девушек из России и Украины».
Первое время я искренне верила, что смогу найти работу в главном городе Земли, а любые другие сценарии представлялись мне поражением. С утра до вечера я бродила по Манхэттену, заходя в каждое кафе и каждый магазин, что попадались на глаза, исправно получая отказ на вопрос о трудоустройстве. Несколько сот долларов, которые я взяла из дому, таяли на глазах, а работой и не пахло. Устроиться в Нью-Йорке хостес, бариста, а уж тем более официанткой летом 2009 года оказалось посложнее, чем отыскать иголку в стоге сена.
Однажды я пробовала сдавать в аренду велосипеды у Центрального парка.
— Вот ты откуда?
— Из Москвы.
— А, ну понятно.
— Что понятно?
— Ну, москвичи обычно не выдерживают жёсткости этого города. Чтобы зацепиться, нужен стержень, как у ребят из Луганска.
Парень-рикша показал на коллег, которые стерегли клиентов на другой стороне авеню.
Я простояла у Центрального парка с табличкой «Bicycle for rent» два-три часа, мимо меня прошёл Рэй Лиотта в спортивных штанах и потной футболке. Скоро стало понятно: стоя вот так, сложно заработать что-то более ценное. Прислонив табличку к пожарному гидранту, я пошла в парк кормить хлебом белок и провела там остаток дня.
Не быть как все
Старший знакомый, который тоже ездил по студенческой визе J-1 в Америку, рассказывал, как отбыл почти все три летних месяца в Балтиморе мойщиком посуды в баре. И лишь последние пару недель наслаждался Нью-Йорком. «Что это за приключение? — думала я. — Это какая-то схема по эксплуатации студентов».
Как-то на факультете ко мне подошла подруга, с которой мы планировали ту поездку чуть ли не с первого курса: «Я слышала, на заочке есть парень, казах, через него можно намутить фиктивный джоб-оффер. Он будет фиговый, но мы не обязаны по нему ехать. Можем остаться в Нью-Йорке».
Мне идея понравилась. Мы раздобыли заветные бумажки и подали их в агентство Star Travel, чтобы не батрачить всё лето ин зе мидл оф ноувэ.
После встречи со Стасом я вернулась в квартиру знакомых, где мне разрешили переночевать на диване в гостиной. Помню, что долго сидела под вентилятором, глядя в окно на реющий флаг Пуэрто-Рико и зачем-то пыталась убедить себя, что Стас — обычный мелкий коммерсант, ну а если вдруг окажется сутенёром, то хотя бы не будет меня пиздить.
«Даш», — рядом села моя подруга Рита, она пыталась меня утешить и отговорить. — Может, вариант с клубом не так уж плох. Я слышала, что не везде просят топлес». Помню, что в голове после это переключился тумблер. У меня произошёл, можно сказать, инсайт. В тот момент осознала, что есть вещи, на которые я не пойду не при каких обстоятельствах.
На дне чемодана я раскопала фиктивное предложение о работе на краю Алабамы, в какой-то дыре под названием Галф-Шорс. «Ну даром, что на берегу Мексиканского залива», — подумала я.
Paradise Island — компания-наниматель. Сэм — имя работодателя. Сувенирная лавка — место работы. Эти вводные, вписанные в джоб-оффер кем-то неизвестным, стали настоящим маяком надежды.
Разговор был короткий. Дядюшка Сэм на хорошем русском ответил: «Приезжай. Работа есть… нормальная. Кафе, уборка…»
Инсайт
Билет на автобус «Грейхаунд» стоил сто пятнадцать долларов, которые пришлось занять. Поначалу я радовалась перспективе проехать Америку почти целиком с севера на юг, но уже в районе Вашингтона меня охватил удушающий ужас. Я начала плакать. Почему-то казалось, что на этом автобусе я въеду во вселенную Алана Паркера, где белые ходят в колпаках с прорезями прямо на работу, а остальные жители режут кур и приносят их в жертву духам вуду.
И кто вообще этот Сэм? Чем он занимается? Зачем я вообще еду туда?
К моему удивлению, в Вашингтоне нас попросили выйти из автобуса и ждать на станции. Я ещё раз посмотрела в билет: в нём значилось семь-восемь остановок в разных штатах.
— А мне каждый раз придётся пересаживаться? — спросила я у попутчика в униформе, тыкая в билет.
— Ну да, это же «Грейхаунд». Ты откуда вообще?
— Я из Москвы. Приехала в Нью-Йорк. Но там с работой туго. Еду на юг на заработки.
— Куда на юг?
— В Алабаму.
— В Алабаму?
— Угу.
— На заработки?
— Ну да.
— Что ж, удачи!
Солдатик громко расхохотался. Он ехал домой. Глядя на его серую пехотинскую «цифру», которая так отличается от зелёного камуфляжа российской армии, я остро почувствовала одновременно и свою чужеродность, и американскость всего вокруг.
Я нашла Америку на зачуханной автобусной станции, в душной очереди на автобус до Шарлотсвилля, Атланты, Мобайла, Пенсаколы, и как это обычно бывает в дороге, почувствовала саму жизнь.
Оказалось, что когда ты остаёшься без связи, денег и знакомых в неизвестном месте, то поводов для рефлексии не остаётся тоже. Внутренние сомнения и тревога отступают. Есть только путь из точки А в точку Б. Проехать этот путь по нескольким американским штатам, в которых никогда не бывали русскоязычные знакомые из Бруклина, — большая привилегия. «За пределами Нью-Йорка жизни нет», — отговаривали они меня. Всё совсем наоборот.
Ночью — кажется, по дороге из Шарлоттсвилля до следующего города — было очень холодно. Я достала самое тёплое, что взяла на юг, — махровое полотенце и укуталась в него.
Интересно, какое там море? Окунусь ли я в него хоть раз? А может, повезёт — и меня поселят на берегу?
Меня расстраивало, что все попутчики растворялись, едва мы доезжали до очередной станции, только я к ним успевала привыкнуть. В автобусе до Атланты вообще не оказалось белых пассажиров. Водитель зашёл в груженный сонными телами автобус, представился и настоятельно попросил не курить в дороге дурь.
Минеральные воды — Пенсакола
Я мечтала добраться до проклятого Мобайла и встретиться с этим Сэмом, да хоть с чёртом лысым, если он даст мне поесть. Я была уверена, что кем бы ни был мой работодатель, он проникнется моим положением и даст не только работу, но и аванс. А значит, я смогу купить еду и вещи первой необходимости.
В Атланту мы прибыли днём. На станции было оживлённее, чем в предыдущих городах. В очереди до Мобайла я услышала родной акцент. Очень симпатичная и улыбчивая голубоглазая блондинка хотела убедиться, что выбрала правильную очередь. Я радовалась, как если бы встретила на краю чужбины родную сестру, и устремилась знакомиться. В автобусе мы забрались на соседние кресла и проговорили без остановки часа два. Оказалось, что Лена — тоже студентка. Она приехала из Минеральных Вод. У неё в планах было остаться здесь, ухватиться за американскую мечту покрепче. И хотя мы направлялись в разные города и даже штаты — ей нужно было во Флориду, а мне в южный алабамский городок Галф-Шорс, — оказалось, что наши пункты назначения разделяет всего несколько десятков километров.
Лена достала из рюкзака улитку с корицей и отломила половину мне. Это было и трогательно, и жизненно необходимо. Тогда мне показалось, что я не ела ничего вкуснее. Но уже в Мобайле радость знакомства с землячкой омрачилась. Наш автобус пришёл с опозданием, и, как это бывает со стыковочными рейсами, мы опоздали на следующий «Грейхаунд» до Пенсаколы. Из этого городка на границе Флориды и Алабамы меня должен был забрать неизвестный.
Помню эти самые длинные несколько часов в моей жизни на крошечной станции с пластиковыми стульями в два ряда. Потолочный вентилятор разгоняет духоту. Напротив бормочет что-то под нос мужчина с огромной женской грудью. Несмотря на тридцатипятиградусную жару, на нём махровый халат и резиновая плавательная шапочка. Я была измождена дорогой, ничему не удивлялась и ужасно хотела есть.
Дядюшка Сэм дал мне номер, по которому нужно было позвонить по приезде в последний город. По этому номеру некто Виталик, настоящий работодатель, должен был встретить меня на станции и довести до Галф-Шорса.
«Алё, Виталик, я в Алабаме. Я опоздала на автобус до Пенсаколы. Забери нас отсюда».
***
Спаситель прибыл часа через четыре. Это был темноволосый крепкий одутловатый мужчина лет тридцати на вид. В руках барсетка, над верхней губой — не внушающие доверия усики. В электричке Москва — Голутвин Виталик смотрелся бы куда гармоничнее.
К моей радости, он согласился взять с нами Лену, чтобы не бросать её одну на остановке. Она провела с нами пару дней — и всё-таки уехала во Флориду, хотя я умоляла её остаться. Тем более Виталик мог трудоустроить и её. Какая разница, где работать — в Галф-Шорсе или каком-то захолустье Флориды? Ведь теперь мы друзья и будем всегда друг друга поддерживать.
Помню, через пару лет мы нашли друг друга во «ВКонтакте». Лена, как и хотела, осталась в Штатах. Она изменилась с тех пор, как мы мыли голову в раковине придорожного туалета. На фотографиях в соцсети она носит зачёсанный конский хвост и высокие каблуки. На нескольких снимках сидит на кожаном диване в казино в окружении мужчин, которые выглядят сильно старше.
Но это потом, а пока Виталик везёт нас по ночной трассе в неизвестном направлении. Он улыбчив, дружелюбен, и я, откинувшись на переднем сидении, слушаю, как устроена жизнь на американском юге. Виталик рассказывал, что здесь, в Галф-Шорсе, он помогает с работой студентам из Молдавии и Казахстана, приехавшим на заработки. Для них это не студенческое приключение, а реальный шанс привезти на родину в семью хоть какие-то деньги. Все живут в одном коттеджном посёлке, каждое утро Виталик с братом отвозят их на работу, вечером — домой. На выходных может подкинуть на море... Я думаю, что, кажется, наконец нашла «сейф-плейс».
— Заедем в гипермаркет?
— Зачем?
— Купим вам надувные матрасы, дома нет спальных мест.
***
В Галф-Шорсе мы оказались уже глубокой ночью. Окно одного из домов приветливо завешено флагом конфедерации. Нам туда. Поднимаемся на второй этаж.
Дверь открывает парень моего возраста. За ним в прихожей толкутся ещё пять-шесть загорелых ребят.
— Санёк.
— Даша.
Я с порога спрашиваю у него про вай-фай. В дороге я ни разу не связывалась с Москвой и хотела сообщить близким, что со мной всё в порядке.
Единственным местом с доступом в интернет во всем посёлке оказался бассейн. Новый знакомый вызвался меня проводить.
— Здесь в основном ребята из Кишинева и его окрестностей. Вообще зря вы приехали, тем более из Нью-Йорка. С Виталиком денег не заработаешь, — сетовал Саша из Казахстана. Он говорил со мной откровенно, пока остальные не слышали. Мы шли в темноте. Я слушала его, перешагивала через салатовых лягушек в траве и задавалась вопросом: «Когда же я поем нормально и смогу заработать денег в этой стране больших возможностей?»
Молдавский трудовой лагерь
Утром у ворот к посёлку, где нам было велено собраться в шесть тридцать, я увидела, сколько на самом деле людей жило в студенческом трудовом лагере Виталика. Нас было около сорока — парней и девушек поровну.
За нами приехали два минивена. В душный салон набилось больше пятнадцати человек, и часть сидений просто вытащили, чтобы поместиться смогли все. Я сидела на полу, зажатая с разных сторон частями тел незнакомых людей, которые говорили на языке, которого я не знаю. Перед глазами оказалась кисть чьей-то руки со свежим шрамом в виде сердца. Такой можно было сделать только намеренно. Чья это рука, я так и не смогла выяснить за весь алабамский период этого лета.
Минут через пятнадцать дороги я отчётливее почувствовала морской воздух. Опершись на чужие колени, привстала, выглянула в окно — и увидела океан.
Мы ехали по идеальной равнине. Как будто все возвышенности специально срезали острым ножом. Слева — Мексиканский залив, купаться в котором можно строго до восемнадцати часов, после чего у тёплого берега в поисках еды снуют акулы. Вдоль берега выстроились картонные дома на высоких деревянных сваях.
— Здесь строят из говна и палок. А какой смысл? Каждый год их всё равно в море уносит, — не отвлекаясь от дороги, рассказывал Виталик. — Тут вообще народу скучно, у них тут и рыбное родео проводится, и фестиваль креветок. Зато справа, смотрите, национальный парк. — Я приподнялась над головами попутчиков, чтобы рассмотреть заповедник.
Gulf State Park оказался бескрайним болотом, из которого местами торчат мёртвые покосившиеся деревья. Весь первый сезон «Настоящего детектива» герои Вуди Харрельсона и Мэттью Макконахи именно в таких пейзажах находят трупы и упиваются экзистенциальным поражением.
Галф-Шорс — городок площадью семьдесят квадратных километров с населением десять-одиннадцать тысяч человек. Это довольно низкая, но характерная для всего штата плотность населения. Для сравнения, в подмосковном Воскресенске, где я провела всё детство, на тридцати восьми квадратных километрах живёт тысяч сто пятьдесят. Не то чтобы я заскучала по своей и фосфогипса малой родине. Но когда средь бела дня на улице за несколько часов не мелькнёт ни одной человеческой фигуры, начинаешь догонять, что Америка чуть более мрачное место, чем ты себе представлял.
По дороге мы останавливались у разных сараев и высаживали ребят. Ремонт, заправки, дешёвые забегаловки — парни занимались самой примитивной тяжёлой работой. Разгружали ящики с рыбой, разделывали мясо, мыли лодки. Хотя кому-то повезло прохлаждаться на заправках.
Девушек отвезли в комплекс кондоминиумов. Как оказалось позже, это была слишком благородная и относительно лёгкая работа.
Кондоминиумы — это отели квартирного типа. Высотки с собственным бассейном, горками для детей, барами и магазинами. Особенность кондоминиумов в том, что в номере есть всё — и кухня, и санузел, и спальни. Люди живут здесь месяцами, прежде чем вернуться к повседневным заботам в крупные города. Оттого уборка здесь нужна поосновательнее, чем в обычных гостиничных номерах. Мы работали в дорогих кондоминиумах, так что в придачу ко всему вышеперечисленному там были ещё и джакузи.
Нас разделили на бригады по двое. В подсобке выдали жёлтые футболки и по тележке с бытовой химией, свежими полотенцами и постельным бельём каждой бригаде. В лифте нам с напарницей улыбались счастливые белозубые люди. Дети с выгоревшими волосами с любопытством рассматривали наши бледные лица. Я придерживала содержимое ветхой тележки, чтобы не уронить порошок или отбеливатель на их загорелую кожу.
Как только постояльцы освобождали квартиру, наступал наш час. Завхоз, нервная сухая американка лет пятидесяти, заходила первой и забирала со стола чаевые. Иногда она могла сунуться в холодильник и забрать нетронутые продукты и пиво. Как-то она достала из морозильника ведёрко мороженого, но оказалось, что его уже кто-то ел. Объедки она не трогала. Мы набросились на лакомство, как только она ушла.
Мы убирали по три-четыре квартиры в день. Немало, если учесть, что в каждой по две-три спальни, два санузла с джакузи и душевой, которые нужно натереть до блеска, полная грязной посуды раковина и холодильник.
Схема Виталика
Я работала в паре либо с очень нервной девушкой из Украины Юлей, либо с соседкой по квартире Каталиной. Юля постоянно жаловалась на ужасные условия труда, жару, американцев, самого Виталика. Каталина была отличной напарницей. Усердной и молчаливой. И всё же как-то мы разговорились, и я узнала, что в Молдавии у неё остались мать, отец и сестра, которым она мечтает помогать, оставшись в Америке. С ПМЖ ей и её парню Лилиану обещал помочь Виталик.
Однажды в наше молдавское гетто занесло девушку с Ямайки. Каждый день её селили к новым людям, потому что она ни с кем не уживалась, не говоря уже о том, чтобы сработаться с кем-то. Мне казалось, что я уж точно смогу подружиться с ней, и героически вызвалась отработать несколько смен в одной бригаде.
— На каком языке ты говоришь?
— English.
Это первый — он же последний — наш диалог. Более того, это единственное, что я поняла из всего, что она сказала. Она всячески давала понять, что общение со мной её не интересует, ещё меньше её заботит работа. Однажды, когда она говорила по телефону с друзьями, лёжа на диване в гостиной, в квартиру ворвалась завхоз и начала неистово орать. Схватив мою подругу по несчастью за локоть, выволокла её из квартиры. Не знаю, нашёл ли Виталик ей другую работу, но в кондоминиумах я её больше не видела.
С началом работы денег у меня всё ещё не было, но во время путешествия на «Грейхаунде» я собрала коллекцию монет в автоматах с едой и напитками, под автобусными сиденьями и в туалетах. Я поделила железо поровну на каждый из семи дней недели — ровно столько должно было пройти до первой получки. Получилось, что я могу позволить себе банку горошка в день. А там уже и мой заветный paycheck. Соседи сочувствовали моему бедственному положению. Утром Каталина делала яичницу себе и своему парню Лилиану и всегда отрезала мне немного.
Через несколько дней моя карьера в сфере обслуживания пошла вверх. Виталик понял, что я неплохо говорю по-английски, и предложил социально вовлечённую работу. Для моих коллег второй источник заработка был пределом мечтаний. Мне завидовали все, и особенно Каталина. У этой зависти была веская причина: чтобы хоть что-то заработать с Виталиком, вторая работа была необходима.
Виталик и его приближённые подмяли весь рынок низкоквалифицированного труда в это захолустном городке. Я знала пару, которая сбежала из его трудового лагеря и, поселившись у местного добряка-реднека, попыталась устроиться на работу без посредников. На заправках, в магазинах, пляжных забегаловках — везде им отвечали одно и то же: «Только через Виталика».
Эти же сбежавшие ребята рассказали, что ходили в риэлторскую контору, которая сдаёт квартиры в нашем коттеджном посёлке. Оказалось, что за одну квартиру, в которой селится по семь-восемь человек, Виталик платил по триста баксов в месяц. При этом с каждого студента он брал по двести пятьдесят. Зарплаты попадали сначала в руки Виталику, а потом уже ребятам. За вычетом весьма преувеличенных расходов работодателя, разумеется.
Он предоставлял американцам рабочую силу дешевле рыночной стоимости. Скажем, вместо одиннадцати долларов за час мы зарабатывали семь баксов. Win-win. Внакладе только сами трудящиеся.
Позже я узнала, что за доставку меня из Мобайла и поездку в Social Security Office он тоже планировал вычесть комиссию. Не говоря уже об оплате проезда до работы и обратно, хоть и не в самых комфортных условиях.
В общем, вторая работа была нужна всем, поскольку комиссию Виталик брал конскую, а многие ребята поддерживали семьи на родине. Говорят, он настоятельно рекомендовал ребятам не жаловаться и не распространяться о его бизнесе в Молдавии. При этом не сказать, чтобы он держал кого-то силой. Но он ставил людей в зависимое положение, и уехать от него никто не мог — не на что. Первые деньги люди видели месяца через полтора работы. И меня это решительно не устраивало.
Кроме того, я ужасно устала от коммуникационного вакуума и хотела практиковать язык.
Второй работой оказалась закусочная Shrimp Basket. В мои обязанности входило встречать и рассаживать гостей, а также относить грязную посуду на кухню. Теперь мой рабочий день начинается в семь утра, а заканчивается в одиннадцать пи-эм.
Помню, едва закончив с уборкой в кондо, я запрыгивала в машину, которая везла меня в закусочную. Прямо в салоне я надевала чёрную футболку с нелепой мультяшной креветкой.
Закусочная была из недорогих и вкусных. Мы подавали всё, что можно зажарить во фритюре, включая, конечно, креветок. Поесть к нам приезжали аж из Флориды. Обычно это были целые семейства. Пары с детьми были готовы ждать на улице, пока освободится местечко.
— Не могли бы вы повторить ваше имя и фамилию помедленнее, пожалуйста.
— Откуда ты, дитя? — спросил меня однажды тучный отец семейства. С ним — две дочери примерно моего возраста. Блондинки, как две капли похожие на Джессику Симпсон.
— Из Москвы. Это Россия…
— России? Я не знаю такого штата...
Иногда мы перекидывались шуточками с Бритни, семнадцатилетней официанткой из Пенсаколы, за которой каждый вечер после смены приезжал муж на огромном пикапе. Я никогда его не видела, он сигналил из темноты — и моя подруга семенила к машине, шаркая вьетнамками, снимая ненавистный фартук, оголяя загорелые маленькие ножки. И так шесть дней в неделю с перерывом на воскресный сон.
В Нью-Йорке было не так уж и плохо
Я отлично помню, что решение уехать обратно в Нью-Йорк пришло в момент отчаянной ссоры с Виталиком. Помню, что мы с напарницей задержались на одной из квартир, а когда вышли на паркинг, то машины долго не было, и я позвонила ему. Оказалось, что нас он не дождался и уехал, прихватив других ребят, буквально за пять минут до того, как мы освободились.
— Что тебе стоит развернуть машину? Ты же только отъехал...
— Я не буду разворачиваться: у вас был чёткий тайминг. Вы не успели — ваши проблемы. Хотя…
— Что хотя?
— Ждите там, я отвезу ребят домой — и вернусь за вами. Но я вычту за это по десять баксов с каждой.
Десять баксов — это десять чёртовых банок с горошком. Я была не готова отдать этому прохиндею ещё один кусок своей зарплаты, но до дома было полчаса на транспорте.
Ловить машину в этих краях не принято. Как-то одна девушка, опоздавшая на машину Виталика, вышла голосовать на трассу. Проезжавшие мимо люди любезно позвонили в кондо и пожаловались, что их сотрудницы ищут, так скажем, лёгкого заработка. Девушку уволили. Поскольку она не говорила по-английски и работать в закусочной не могла, ей пришлось вернуться в Молдавию ни с чем.
Крикнув в трубку Виталику, что он вор и мне не нужна его лживая помощь, я села на печёный бордюр и, кажется, впервые за это лето расплакалась. Я работала на молдавского барыгу уже две недели, которые казались вечностью. Как же я в тот момент пожалела о решении поехать в Алабаму! Вдруг, как в фильме, раздался звонок.
—Хеллоу, — вытирая сопли и слёзы, говорю в трубку.
—Хеллоу, май дарлинг. Я долго мучилась вопросом: ты не хочешь со мной общаться? Ты вообще где? Ты ревёшь, что ли?
Это была Света, с которой я познакомилась на квартире у парня, приютившего меня в первые дни приезда в Нью-Йорк.
— Света, господи, я так рада тебя слышать… А я ещё в Алабаме.
— Ты где? Ты с ума сошла? Тебе не говорили, что из Нью-Йорка выезжать нельзя? Там жопа везде, нет ни хрена. Это же огромная деревня. Давай вызволять тебя… Мисс Алабама, блин, 2009.
Вернуться из этой дыры, но как? Где взять денег и, главное, как попасть на автобусную станцию «Грейхаунд», ближайшая из которых в соседнем штате?
God bless me
В тот день нас с коллегой забрал кто-то из своих. Приехали ребята на ржавом корыте, которое они только что сняли за копейки, чтобы не платить Виталику. Правда, я так и не знаю, вышло ли у них дешевле.
Вечером я села за стол переговоров. Я не сказала Виталику, что знаю реальную цену квартиры, что он должен мне денег и что вообще он мудак и эксплуататор. Помимо прочего, я знала, что отвезти на станцию меня может только он. Кроме того, я опасалась, что он не отдаст мне мой номер социального страхования, без которого я не смогу легально устроиться в Нью-Йорке. Но как заставить его сделать всё так, как нужно мне, думала я. Наверное, придётся подарить ему свою зарплату.
— Я возвращаюсь в Нью-Йорк, и мне нужна твоя помощь. Я уже кое-что заработала, и на днях ты получишь мой paycheck. Я предлагаю тебе забрать его. Взамен ты отвезёшь меня на станцию «Грейхаунд» и купишь билет до Нью-Йорка.
Моё предложение его устроило. В дороге по унылым болотистым южным пустошам Виталик недоумевал:
— Ну что же ты за человек, я так и не понял! Нужно ставить цель и идти к ней. А ты там попробовала, здесь попробовала. Нигде не будет идеальных условий, понимаешь? Тем более в Америке. Вы вот все приезжаете и думаете, что вас здесь ждут. А когда выясняется, что надо пахать, вас это не устраивает...
***
На обратном пути во время ещё одной остановки в Вашингтоне автомат на автобусной станции съел мелочь, так и не выдав мне крекер. Есть ли чёртова справедливость — или в этой стране есть только возможности?
Я умоляла всех работников станции вскрыть чёртов автомат, как если бы от этого крекера зависела моя жизнь. Но никто не мог разобраться, чья это ответственность, и найти человека, который мог бы мне помочь, не удалось. Усевшись в автобус, я прилипла щекой к стеклу и закрыла глаза. В следующий миг я почувствовала руку на своём плече.
— Слушай, я не хочу, чтобы ты расстраивалась. — Чернокожий мужчина в цветастой рубашке, похожий на Спайка Ли, протянул мне то самое печенье, которое я пыталась купить, и ещё пять баксов в придачу вместо тех, которые поглотила машина. — God bless you, girl.
Тот ли самый Господь мне помог или череда случайных обстоятельств, но по возвращении в Нью-Йорк я устроилась работать хостесс во французское кафе на пересечении 53 стрит и 7-й авеню. Спала у знакомых, ходила на хоум-пати к чужим людям, чтобы поесть, и ждала первой зарплаты.
***
Однажды утром я пришла на смену, но едва перешагнула порог кафе, как администратор развернул меня домой. Через пару часов по телефону мне сообщили, что я уволена:
— С тобой всё в порядке, но есть правила, которые нельзя нарушать… Ты пришла в той же одежде, что и вчера. Это неприемлемо.
Серьёзно? После двух месяцев отчаянных поисков, путешествия на юг и обратно меня увольняют за платье. Это было настолько странно, неожиданно, нелепо, несправедливо, что стало даже смешно.
— What’s so funny?
— Ничего, просто вспомнила, как собиралась провести это лето, когда ехала в Америку, и то, как всё сложилось.
— Oh, sorry to hear that.
— It’s ok, всё получилось гораздо лучше, чем я представляла.
