Почему следует раздавать всем бесплатные деньги

Мир без бедности — ​возможно, самая старая утопия из всех. Но любому, кто относится к этой мечте серьёзно, неизбежно предстоит столкнуться с несколькими сложными вопросами. Почему бедные чаще совершают преступления? Почему они более подвержены ожирению? Почему они употребляют больше алкоголя и наркотиков? Короче, почему бедные принимают так много дурных решений?

Грубо? Возможно, но давайте взглянем на статистику: бедные больше занимают, меньше откладывают, больше курят, меньше занимаются спортом, больше пьют, едят менее здоровую пищу. На тренинг по управлению собственными финансами бедный запишется в последнюю очередь. Бедные зачастую пишут худшие заявления о приёме на работу и приходят на интервью в самом непрофессиональном виде.

Премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер однажды назвала бедность «дефектом личности». Хотя и не многие политики заходят так далеко, идея, что ответственность за решение проблемы бедности лежит на самих бедных людях, не нова. От Австралии до Англии и от Швеции до США укоренилось представление о том, что человек должен преодолеть свою бедность сам.

Конечно, правительство может стимулировать движение неимущих в правильном направлении — ​политикой, поощряющей осознанность, штрафами и, самое главное, образованием. На самом деле если что-то и считается панацеей от бедности, то это диплом об окончании высшей школы (а ещё лучше — ​степень выпускника колледжа).

Но есть ли что-то ещё?

Что, если бедные в самом деле не могут помочь себе сами? Что, если все эти стимулы, все сведения и образование им как с гуся вода? И что, если эти благонамеренные подталкивания лишь ухудшают ситуацию?

Это суровые вопросы, но их задает не кто попало, а Эльдар Шафир, психолог из Принстонского университета. Он и Сендил Муллайнатан, экономист из Гарварда, недавно представили новую революционную теорию бедности. В чём суть? В контексте.

Шафир не скромен в своих стремлениях. Он хочет ни много ни мало основать новую область научного исследования — ​науку о дефиците. Но разве у нас её ещё нет? Экономика? «Мы постоянно слышим это, — ​смеялся Шафир, когда мы впервые встретились в амстердамском отеле, — ​но я интересуюсь психологией дефицита, которая на удивление мало исследована».

Для экономистов вокруг дефицита вертится всё — ​в конце концов, даже богатейший мот не может купить всего. Однако восприятие нехватки неоднородно. Чувство, порождённое незаполненностью времени, отличается от чувства, возникающего из-за перегруженного рабочего дня, и оно не безобидно и не малозначительно. Дефицит выводит психику из равновесия. Люди ведут себя иначе, когда им кажется, что чего-то недостаточно.

И не важно, о чём именно идёт речь. Слишком мало времени, денег, дружбы, еды — ​всё это вносит вклад в «ментальность дефицита». У этого вида менталитета есть свои преимущества: люди, ощущающие нехватку чего-либо, хорошо справляются с краткосрочными задачами. Бедняки обладают невероятной способностью сводить — ​в краткосрочной перспективе — ​концы с концами, точно так же, как руководители предприятий умеют добиваться завершения сделки.

Но всё же изъяны «ментальности дефицита» перевешивают её достоинства. Дефицит вынуждает концентрировать внимание на том, с чем связана нехватка: на встрече, начинающейся через пять минут, или счетах, которые следует оплатить завтра. Долгосрочным стратегиям просто не остаётся места. «Дефицит поглощает вас, — ​объясняет Шафир, — ​вы больше не можете сосредоточиться на других вещах, которые для вас тоже важны».

Представьте себе новый компьютер, выполняющий сразу десять сложных программ. Он работает всё медленнее, совершает ошибки и в конце концов зависает — ​не потому, что это плохой компьютер, а потому, что ему приходится делать слишком много всего сразу. Бедняки сталкиваются с аналогичной проблемой. Они принимают плохие решения не потому, что сами они дурные, а потому, что живут в таком контексте, в котором любой будет принимать дурные решения.

Ответы на вопросы вроде «Чем мы будем обедать?» и «Как дожить до конца недели?» забирают часть ключевого ресурса. Шафир и Муллайнатан называют его ментальной пропускной способностью. «Если вы хотите понять бедных, вообразите себе, что ваш разум находится совсем в другом месте, — ​пишут они. — ​Самоконтроль представляется чрезвычайно сложной задачей. Вы легко отвлекаетесь и выходите из себя. И это происходит каждый день». Так дефицит (времени или денег) ведёт к немудрым решениям.

Существует ключевое отличие людей занятых от людей бедных: от бедности не удаётся отдохнуть.

[…]

«Борьба с бедностью даёт огромные преимущества, которые мы до сих пор не замечали», — ​говорит Шафир. По его словам, возможно, настало время измерять не только валовый внутренний продукт, но и валовую внутреннюю ментальную пропускную способность. Высокая ментальная пропускная способность — ​это лучшее воспитание детей, лучшее здоровье, более продуктивные сотрудники и тому подобное. «Борьба с дефицитом может привести даже к снижению цен», — ​прогнозирует Шафир.

[...] Британское исследование показало, что траты на бедных детей в Англии достигают 29 миллиардов фунтов стерлингов (44 миллиардов долларов) в год. Согласно исследователям, политика искоренения бедности «по большей части окупит сама себя».

В США, где более одного ребёнка из пяти вырастают в бедности, результаты бесчисленных исследований уже свидетельствуют о том, что меры против бедности работают подобно инструменту для снижения цен. Грег Дункан, профессор Калифорнийского университета, подсчитал, что вытягивание американской семьи из бедности в среднем обходится примерно в 4500 долларов в год — ​меньше, чем выплаты казино чероки. В конечном итоге эти вложения на ребёнка дадут:

• 12,5 % дополнительных часов работы;

• 3000 долларов ежегодной экономии на пособиях;

• 50 000–100 000 долларов дополнительного заработка в течение жизни;

• 10 000–20 000 долларов дополнительных налоговых поступлений.

Профессор Дункан пришёл к заключению, что борьба с бедностью «окупится к тому времени, как бедные дети достигнут среднего возраста».

Само собой, для того чтобы решить такую серьёзную проблему, понадобится большая программа. Исследование 2013 года оценило траты на детскую бедность в США в 500 миллиардов долларов в год. Дети, выросшие в бедности, лишаются двух лет образования и в итоге работают на 450 часов в год меньше, а общий риск заболеть у них втрое выше, чем у тех, кто вырос в обеспеченной семье. Исследователи говорят, что вложения в образование на самом деле не помогут этим детям. Сначала им нужно подняться выше черты бедности.

Недавний метаанализ двухсот одного исследования действенности обучения управлению финансами привёл к аналогичному выводу: такие курсы почти ничего не меняют. Нельзя сказать, что люди там ничему не учатся, — ​бедные, безусловно, могут поднабраться знаний. Но этого недостаточно. «Это всё равно что научить человека плавать, а затем бросить его в море во время шторма», — ​сетует профессор Шафир.

Отнюдь не бессмысленно давать людям образование, но оно не всегда способно помочь им поддерживать свою ментальную пропускную способность, и так ослабленную из-за невыносимой бюрократической трясины социального государства. Можно предположить, что все эти правила и бумажная волокита призваны отсекать тех, кто не нуждается по-настоящему. Но на самом деле всё ровно наоборот: бедные, чья ментальная пропускная способность особенно страдает и кто испытывает самые большие лишения, просят Дядю Сэма о помощи последними.

Следовательно, целый массив программ остаётся не востребованным теми самыми людьми, которым они призваны приносить пользу. «Некоторые стипендии назначаются лишь тридцати процентам из тех, кто имеет на них право, хотя исследование за исследованием показывают, что подобная стипендия — ​несколько тысяч долларов — ​может всё изменить», — ​говорит Шафир. Экономист, глядя на эти стипендии, подумает: раз подать заявление разумно, то бедные студенты станут его подавать. Но всё происходит иначе. Стипендии работают, но совсем не там, где царит зашоренность, порождённая ментальностью дефицита.

Так что же можно сделать?

Шафир и Муллайнатан предлагают несколько возможных решений: например, помочь нуждающимся студентам заполнять бумаги, необходимые для получения финансовой помощи, или раздавать коробочки для пилюль, снабжённые лампочками, которые загораются, напоминая о том, что нужно принять лекарство. Подобные «подталкивания» очень популярны у политиков современной Страны изобилия, главным образом потому, что ничего не стоят.

Но, честно говоря, чего можно добиться подобными действиями? Они являются порождением эры, когда политика занята главным образом борьбой с симптомами. Подталкивания могут сделать бедность всё более и более приемлемой, но, взглянув на картину в целом, вы понимаете, что они абсолютно ничего не решают. Возвращаясь к аналогии с компьютерами, я спрашиваю Шафира: зачем ковыряться в программном обеспечении, если проб­лему можно легко устранить установкой дополнительной памяти?

Сначала Шафир не понимает, а затем отвечает: «А, вы имеете в виду — ​раздавать больше денег? Конечно, это было бы здорово, — ​смеётся он. — ​Но есть очевидные ограничения… Здесь, в Амстердаме, такая разновидность политиков левого крыла, которую в Америке и не видывали».

Однако самих по себе денег недостаточно; важен также вопрос их распределения. «Дефицит — ​понятие относительное, — ​замечает Шафир. — ​Можно говорить о недостаточном доходе, а можно — ​о чрезмерных ожиданиях». Это простая действительность: если вы хотите больше денег, времени, друзей или пищи, то скорее ощущаете дефицит. То, чего вы хотите, в большой степени определяется тем, что имеют окружающие вас люди. Как говорит Шафир, «растущее неравенство в западном мире является крупным препятствием в этом отношении». Если много людей покупают последний смартфон, вы тоже его хотите. Покуда неравенство растёт, валовая внутренняя ментальная пропускная способность продолжает сокращаться.

Но предполагалось, что деньги — ​это ключ к счастью и здоровой жизни, не так ли?

Так. Однако в масштабах нации — ​лишь до определённой степени. Пока ВВП на душу населения держится на отметке примерно до 5000 долларов в год, продолжительность жизни повышается более или менее автоматически. Но как только пищи становится достаточно, крыша не течёт и есть чистая проточная вода, экономический рост перестаёт гарантировать благополучие. С этого момента гораздо более точным прогностическим фактором становится равенство.

Взгляните на диаграмму ниже. Ось y показывает значения индекса общественных проблем, ось x — ​ВВП стран на душу населения. Оказывается, что эти две переменные совершенно не коррелируют. Более того, индекс социальных проблем богатейшей сверхдержавы мира (США) близок к таковому страны со вдвое меньшим ВВП на душу населения (Португалии).

«Экономический рост исчерпал свои возможности улучшать материальное положение людей в развитых странах, — ​заключает британский исследователь Ричард Уилкинсон. — ​При получении новых благ каждое приобретение вносит всё меньший вклад в ваше благополучие». Однако график меняется коренным образом, если мы отметим на оси x не доход, а неравенство доходов. Картина вдруг кристаллизуется, и Португалия и США оказываются соседями в правом верхнем углу.

Независимо от того, что мы рассматриваем — ​депрессию, выгорание, злоупотребление наркотиками, отчисления из учебных заведений, ожирение, несчастливое детство, низкую явку на выборах либо социальное или политическое недоверие, — ​свидетельства каждый раз указывают на одну и ту же причину: неравенство.

Но подождите. Разве важно то, что кто-то неприлично богат, если даже те, кому сегодня приходится тяжелее всех, живут лучше, чем короли несколько веков назад?

Очень важно. Потому что дело в относительной бедности. Как бы ни разбогатела страна, неравенство всегда портит этот праздник. Быть бедным в богатой стране — ​совсем не то же самое, что быть бедным в прошлом, когда почти все почти повсюду были нищими.

Возьмём жестокое обращение. Оно более распространено в странах с высоким уровнем материального неравенства, поскольку статусные различия там более существенны. Или, говоря по Уилкинсону, «психосоциальные последствия» таковы, что люди, живущие в характеризующихся неравенством обществах, больше времени проводят в волнениях о том, какими их видят другие. Это снижает качество отношений (что проявляется, например, в недоверии к незнакомцам и тревогах по поводу своего статуса). Возникающий как следствие стресс, в свою очередь, является главной причиной заболеваний, в том числе хронических.

Хорошо, но разве равенство возможностей не важнее равенства благосостояния?

На самом деле важно и то и другое, и эти два фактора неразрывно связаны друг с другом. Взгляните только на глобальные показатели: там, где растёт неравенство, падает социальная мобильность. Откровенно говоря, в США воплощение американской мечты менее вероятно, чем практически в любой другой стране мира. Жела­ющему пробиться с самого низа наверх собственным трудом больше подойдёт Швеция, где у родившегося в бедности всё же есть надежда на светлое будущее.

Не поймите меня неправильно — ​неравенство не является единственным источником трудностей. Это один из структурных факторов, лежащих в основе множества социальных проблем, и он тесно связан с целой плеядой других условий. И на самом деле общество не может функционировать в отсутствие некоторого неравенства. Нужны стимулы к работе, предпринимательству, превосходству, а деньги — ​очень действенный побудительный мотив. Никто не захочет жить в обществе, где сапожник получает столько же, сколько и врач. Вернее, любой, живя в таком месте, будет очень опасаться заболеть.

Тем не менее сегодня почти во всех развитых странах показатели неравенства намного превышают значения, которые разумно назвать желательными. Недавно Международный валютный фонд опубликовал отчёт, из которого ясно, что слишком большое неравенство даже мешает экономическому росту. Однако самым удивительным открытием является, наверное, то, что от слишком большого неравенства страдают даже богатые. Они тоже становятся более склонны к депрессии, подозрительности и испытывают огромное множество трудностей в социальном плане.

«Неравенство доходов, — ​говорят два ведущих учёных, проводивших исследование двадцати четырёх развитых стран, — ​делает нас недовольными своей жизнью, даже если у нас всё относительно в порядке».

Бедные не умеют обращаться с деньгами. Таково, кажется, преобладающее мнение; это почти трюизм. В конце концов, умей они правильно распоряжаться своими финансами, с чего бы им оказаться бедняками? Мы полагаем, что неимущие тратят деньги на фастфуд и газировку вместо свежих фруктов и книг. Поэтому для того, чтобы «помочь», мы создали несметное число хитроумных программ поддержки, с бесконечным бумагомаранием, системами регистрации и армией инспекторов, и всё это крутится вокруг библейского принципа: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (Второе послание к Фессалоникийцам, 3:10). Последние годы правительственная помощь всё больше сосредоточивалась на трудоустройстве, от реципиентов требовалось подавать заявления о приёме на работу, участвовать в программах «снова на работу» и обязательная «волонтёрская» деятельность. Посыл расхваленного перехода «от пособий к оплачиваемому труду» ясен: «дармовые деньги воспитывают в людях лень».

Только это, судя по наблюдениям, не так.

Знакомьтесь: Бернард Омонди. Годами он получал по два доллара в день, работая в каменоломне в бедной части Западной Кении. Однажды утром ему пришло весьма свое­образное сообщение. «Увидев его, я подпрыгнул», — ​вспоминал позже Бернард. На его банковский счёт только что перевели сумму в 500 долларов. Это почти его годовой доход.

Через несколько месяцев в деревню, где проживал Бернард, приехал журналист New York Times. Все сельчане будто выиграли в лотерею: деревня была полна наличных. Но их никто не пропивал. Вместо этого люди чинили дома и открывали мелкие предприятия. Бернард вложил свои деньги в новенький индийский мотоцикл и зарабатывал шесть-девять долларов в день извозом. Его доход вырос втрое с лишним.

«У неимущих появляется выбор, — ​говорит Майкл Фей, основатель GiveDirectly — ​организации, благодаря которой у Бернарда появились деньги. — ​И, по правде говоря, я не думаю, что знаю их потребности». Фей не даёт людям рыбу и даже не учит ловить её. Он даёт им наличные, убеждённый в том, что настоящие эксперты по нуждам бедных — ​сами бедняки. На мой вопрос, почему на сайте GiveDirectly так мало жизнерадостных видео и картинок, Фей ответил, что не хочет слишком играть на эмоциях: «Нам хватает наших данных».

Он прав: согласно исследованию Массачусетского технологического института (МТИ), денежные субсидии GiveDirectly стимулируют длительный рост доходов (до 38 % по сравнению с доходами до получения грантов) и приобретение недвижимости и домашнего скота (до 58 %), одновременно уменьшая число дней, когда детям нечего есть, на 42 %. Более того, 93 % пожертвований попадают непосредственно в руки реципиентов. Ознакомившись с данными GiveDirectly, Google вскоре пожертвовала ей два с половиной миллиона долларов.

Но повезло не только Бернарду и его соседям. В 2008 году правительство Уганды решило выделить двенадцати тысячам человек в возрасте от 16 до 35 лет по 400 долларов. Единственное, что требовали от реципиента взамен, — ​представить бизнес-план. Результаты через пять лет впечатляли. Доходы получателей, вложившихся в собственное образование и бизнес, выросли почти на 50 %, а шансы получить работу — ​более чем на 60 %.

В рамках другой программы в Уганде бедные женщины на севере страны получили по 150 долларов с аналогичными результатами: доходы подскочили почти на 100 %. Особенно это касалось женщин, которым помогал социальный работник (стоимость его работы составляла 350 долларов), но исследователи впоследствии подсчитали, что куда действеннее было бы раздать вместе с грантами и зарплату помощника. Как сухо подытоживается в исследовании, его результаты вызовут «огромные изменения в программах борьбы с бедностью в Африке и по всему миру».

Исследования во множестве стран убедительно доказывают, что бесплатные деньги работают.

Учёные уже связывают безусловные наличные выплаты со снижением уровней преступности, детской смертности и недоедания, с частотой подростковой беременности и прогулов, а также с ростом школьной успеваемости, экономики и равноправия полов. «Важная причина бедности — ​недостаток у людей денег, — ​отмечает экономист Чарльз Кенни, — ​и нас не должно удивлять то, что дать им денег — ​отличный способ решения этой проблемы».

В своей книге «Просто дайте бедным денег» (2010) учёные Университета Манчестера приводят бессчётные примеры случаев, когда выдача наличных без каких-либо условий или с незначительными оговорками помогала. В Намибии показатели недоедания прямо-таки спикировали (с 42 до 10 %), как и показатели по прогулам (с 40 % до нуля) и преступности (на 42 %). В Малави посещаемость школы девочками и женщинами выросла на 40 % независимо от того, как выдавались деньги — ​с какими бы то ни было условиями или без них. И снова больше всего пользы от этого детям. Они меньше страдают от голода и болезней, становятся выше ростом, лучше успевают в школе, шанс эксплуатации их труда снижается.

От Бразилии до Индии, от Мексики до Южной Африки программы выдачи наличных стали последним криком моды Глобального Юга. Когда ООН формулировала цели развития, изложенные в «Декларации тысячелетия» 2000 года, об этих программах никто ещё и не слышал, а к 2010-му они охватили более 110 миллионов семей в 45 странах.

Исследователи из Университета Манчестера суммировали преимущества этих программ:

• домохозяйства распоряжаются деньгами;
  
• снижается бедность;
  
• возможна разнообразная долгосрочная польза в области доходов, здравоохранения и собираемости налогов;
  
• эти программы дешевле других.
  

Так зачем посылать дорогостоящих белых людей на внедорожниках, когда можно просто отдать бедным их зарплату? Особенно если это позволяет убрать из уравнения липкие пальцы социальных служб? К тому же бесплатные деньги смазывают колёса экономики в целом: люди больше покупают, что стимулирует занятость и доходы.

Бесчисленные организации помощи и правительства убеждены, будто им известно, что нужно бедным, и инвестируют в школы, солнечные панели и скот. Конечно, наличие коровы лучше её отсутствия. Но какова цена? Исследование в Руанде показало, что помощь в содержании одной тельной коровы (включая семинар по дойке) обходится примерно в 3000 долларов. Это пять годовых доходов руандийца. Или возьмите многочисленные курсы для бедных: одно исследование за другим показывают их высокую стоимость и малую полезность, учат ли на них ловить рыбу, читать или заниматься бизнесом. «Бедность — ​это в первую очередь отсутствие денег. Она не показатель глупости, — ​подчёркивает экономист Джозеф Хэнлон. — ​Нельзя вытащить себя из болота за шнурки собственных ботинок, если у вас вообще нет обуви».

Чем хороши деньги? Прежде всего, люди могут купить на них то, что им действительно необходимо, а не то, что им нужно по мнению других, считающих себя экспертами. И как оказалось, есть категория продуктов, на которую бедные люди не тратят доставшиеся им бесплатные деньги: это табак и алкоголь. На самом деле большое исследование Всемирного банка показало, что в 82 % всех проанализированных случаев в Африке, Латинской Америке и Азии потребление алкоголя и табака снижалось.

Но есть ещё более удивительные данные. В Либерии проводился эксперимент с целью узнать, что произойдёт, если выдавать по 200 долларов самым закоренелым беднякам. По трущобам собрали алкоголиков, наркоманов и бойких преступников. На что они тратили деньги через три года? На еду, одежду, лекарства и мелкие предприятия. «Уж если эти не спустили бесплатные деньги, то кто выкинет?» — ​удивляется один из исследователей.