Парижский шарлатан Поль Филидор и физик Этьен-Гаспар Робер представили миру волшебный фонарь ― устройство, которое познакомило людей с первыми в истории хоррорами ещё до появления такого понятия и даже кинематографа. Самиздат копнул в историю оптического устройства и разобрался, кто завёз его в Россию и к чему это привело.

На рубеже XVIII и XIX столетий жители Парижа неоднократно наблюдали на улицах скелетов, демонов, привидений ― иногда с лицами уже покойных деятелей недавней Французской революции. Другие очевидцы вспоминали о куда более трогательных моментах: например, о явлении призрака молодой девушки своему ещё живому возлюбленному. В действительности все эти привидения были продуктом воспалённой фантазии, безудержной изобретательности и умелого обращения с оптикой отдельно взятых парижан.

При помощи особого проекционного устройства — волшебного фонаря, отдаленно напоминающего современный мультимедиа-проектор, — «призраки» выводились на невидимый для зрителей экран. Когда поставленный на деревянные колёсики фонарь резко отъезжал назад, изображение так же резко увеличивалось — и не посвящённым в чудеса механики и оптики казалось, что призраки на них буквально бросаются.

В начале XIX века эти и другие подобные трюки смогли увидеть в России: их создатель — физик бельгийского происхождения Этьен-Гаспар Робер, позже известный как профессор Робертсон, и весь коллектив оптических привидений впоследствии перебрались в Петербург.

Оптическое устройство, которое использовал Робертсон, ― это простой проекционный аппарат. Он появился в середине XVII века и состоял из источника света ― свечи или лампады, объектива и слайдов — рисунков на слюдяных пластинах, стекле или полупрозрачной бумаге.

Одним из претендентов на звание изобретателя волшебного фонаря был немецкий иезуит Атанасиус Кирхер, который с его помощью демонстрировал прихожанам «ужасы преисподней». В XVIII веке технологию взяли на вооружение разъезжие шарлатаны, выдававшие себя за чародеев, способных взаимодействовать с потусторонним миром, и таким образом вымогавшие деньги у непросвещённой публики. Наконец, в конце того же столетия проекционный аппарат лёг в основу нового представления.

Начиная с 1792 года некто Поль Филидор устраивал в Париже демонстрации «оптических призраков», которые он называл фантасмагориями. Своё название спектакли получили благодаря использованию в них готической образности и не вполне ясной зрителю природе оптической иллюзии. В ходе представлений антрепренёр с помощью волшебного фонаря проецировал на плоскую поверхность портреты Робеспьера, Дантона или Марата. С началом Эпохи Террора Филидор покинул Францию и отправился в Лондон, где продолжил выступать уже под именем де Филипсталь.

Фантаскоп в отличие от волшебного фонаря скрывался от зрителей за экраном, на который проецировалось изображение. Экран, то есть отрез светлой материи, иногда пропитывался воском «для прозрачности». Иногда проекция выводилась на клубы дыма — и тем более напоминала «настоящее» привидение.

Волшебный фонарь был оснащён особыми слайдами с непрозрачным чёрным фоном. Именно это отличие от обычного фонаря позволяло скрывать истинную природу изображений, которые он проецировал. Явление призраков сопровождалось довольно жуткими звуковыми эффектами: выкриками, раскатами грома, игрой на хрустальной гармонике, запрещённой в некоторых странах, — считалось, что от её странных звуков люди сходили с ума. Да и сама заброшенная часовня капуцинского монастыря, в которой проходили сеансы, настраивала собравшихся на нужный лад.

Несмотря на популярность фантасмагорических представлений у парижской публики, успех Робертсона был омрачён «делом о фантасмагории». Всё началось, когда один из его ассистентов попытался присвоить изобретение фантаскопа себе. Хотя профессору удалось отстоять своё первенство, в процессе судебных разбирательств многие из его профессиональных секретов стали достоянием общественности. Потому он решил оставить Париж и отправился в Санкт-Петербург, куда его уже давно зазывали.

Робертсон уехал в Россию по приглашению Императорской академии наук, где в это время обсуждали возможное использование воздушных шаров для изучения состава атмосферы. Антрепренёр интересовал членов академии как воздухоплаватель и счастливый обладатель воздушного шара ― его он приобрёл на доходы от парижских фантасмагорий. Помимо шара, однако, профессор взял с собой в Россию физический кабинет, фантаскоп и свою беременную спутницу жизни.

По прибытии в Петербург осенью 1803 года профессор объявил о наборе на свой курс увеселительной физики, где обещал показывать «весьма любопытные оптические опыты» и «опыты соединения огня с водою». Однако высокая цена подписки отпугнула публику, даже несмотря на возможность «бесплатно привести с собой даму». Тем, кто не был готов покупать абонемент на пять лекций, антрепренёр предлагал посмотреть хотя бы «опыт невидимой женщины». На сеансах выяснялось, что зрители будут наблюдать пустой стеклянный шар, из которого доносится женский голос, описывающий всё, что происходит вокруг, и отвечающий на вопросы зрителей.

В петербургском репертуаре Робертсона была и фантасмагория: сеансы проходили несколько раз в неделю по вечерам в специально отведённой для этого зале в его доме на Невском проспекте. В Петербурге, а затем и в Москве он демонстрировал оптических призраков Адмирала Нельсона и окровавленной монахини Агнес, героинь готического романа М. Г. Льюиса «Монах» (1796) и «явления… какие имели место у древних и какие воображают себе ныне Иллюминаты».

Перебравшись в 1805 году в Москву, Робертсон столкнулся с непредвиденными сложностями. По его воспоминаниям, суеверные москвичи поначалу отказывались иметь с ним дело, опасаясь связываться с нечистыми силами, из-за чего он даже не смог снять жильё и был вынужден его покупать.

Основную публику первых представлений профессора в Москве составляли «mougiks», то есть слуги и крепостные, поскольку более высокопоставленные особы решались посетить представление лишь после того, как прислуга возвращалась оттуда живой. Не исключено, что подобные легенды придумывал в том числе и сам Робертсон для поддержания образа.

Со временем в его репертуаре появились и специфические русские сюжеты. Например, однажды он решил доставить удовольствие русской публике, продемонстрировав фигуру Александра I. К несчастью для француза, император носил тёмно-зелёный мундир, в то время как краска такого оттенка, нанесённая на стекло, очень плохо пропускала свет. Профессор не растерялся и решил поправить ситуацию, переодев императора в более актуальные оттенки. Исходя из практических соображений, он выбрал алый — самый «светящийся» цвет в его арсенале. К несчастью, бдительные столичные полицейские решили, что антрепренёр решил посмеяться над императором, выставив его якобинцем, разодетым в карманьолу и красный колпак.

«Только Сибирь могла искупить моё преступление! — восклицал потом Робертсон. — Именно это, по крайней мере, обещал мне городской губернатор в случае повторного проступка…»

На первый же раз дело ограничилось тем, что стражи порядка закрыли оптический кабинет на несколько дней и потребовали от его содержателя список всех привидений, которых он демонстрировал публике.

Несмотря на инцидент, через некоторое время Александр I и сам заинтересовался фантасмагорией и даже пригласил Робертсона дать несколько представлений в эрмитажной библиотеке. В числе преданных поклонниц антрепренёра была также императрица Мария Фёдоровна (в мемуарах просто La Fedorowna), а среди своих подражателей он называл графа А. Г. Бобринского, внебрачного сына императрицы Екатерины II и Г. Г. Орлова, который запомнился профессору своим назойливым желанием выведать его профессиональные секреты.

Всего Робертсон провёл в России почти шесть лет и уехал только осенью 1809 года. После указа от 28 ноября 1806 года «О высылке из России всех подданных французских» он принял российское гражданство. Антрепренёр женился на своей возлюбленной, которая за проведённые на русской земле шесть лет родила ему троих детей. Их младшего сына назвали Дмитрием, впоследствии он приезжал в Россию с обновлённой программой фантасмагории.

После окончательного отъезда из страны теперь уже большого семейства «придворного фонарщика» фантасмагорические сеансы продолжили показывать его подражатели ― первые из них появились в Петербурге уже в 1805 году. Несмотря на весьма специфическое применение, педагоги осознали образовательный потенциал волшебного фонаря.

Объяснение механизма фантаскопа вошло в программу популярных образовательных курсов для юношества, которые проводились в Петербурге с конца 1810-х годов физиком Антоном Росписи. В «Плане учения», составленном В. А. Жуковским в 1826 году для цесаревича, будущего императора Александра II, в программе для второго класса упоминается «соединение самых игр с некоторою учебною целию», с пояснением: «Волшебный фонарь. Фантасмагория. Косморама».

Ближе к середине XIX века просветителям удалось переместить внимание с устройства фантаскопа на производимые им изображения, сделав их пригодными для объяснения физики и других дисциплин. Хотя от готической образности пришлось отказаться совсем, фантаскопы и фантасмагорические слайды приспособили для объяснения астрономических явлений.

Сперва организация подобных мероприятий была частной инициативой, однако после начала правления Александра II волшебный фонарь был осознан в качестве инструмента просвещения широких масс. Его широко использовали на «народных чтениях» ― это распространённая форма внеклассного обучения в царской России. В XX веке устройство превратилось в диапроектор, который некоторые из нас ещё застали, а тот, в свою очередь, приблизил нас к появлению современных мультимедиа-проекторов, которые мы теперь используем, как правило, не опасаясь столкнуться с «вооружёнными скелетами».

Волшебные фонари, фантаскопы и более современные проекционные аппараты, например полиораму или проекционный микроскоп, стали использовать в научно-популярных лекциях подобно тому, как сегодня мы используем современные проекторы ― в университетских аудиториях или конференц-залах.