Самиздат «Батенька, да вы трансформер» продолжает рубрику «Дары Апокалипсиса», посвящённую самым простым предметам в непростых обстоятельствах. Когда наступает Конец света (а он давно уже наступил), человеку приходится творчески переосмысливать окружающую среду. И сегодня мы рассказываем об удивительных приключениях табурета.

Цель научно-технического прогресса — сделать жизнь человека удобнее и безопаснее. Но, несмотря на существование комфортного и современного по меркам истории стула, мы до сих пор садимся на табурет, лишая себя возможности откинуться на спинку и положить руки на подлокотники. С точки зрения здравого смысла, стул без спинки — рудимент человеческого бытия наряду с третьим веком, аппендиксом и проводным телефоном. Значит, взаимодействие табурета и человека лежит за пределами материализма и наделено каким-то сакральным значением.

Мы даже не знаем, какого рода это сиденье без спинки. То ли табурет, то ли табуретка? Оно объединяет в себе признаки мужского и женского, словно мифические существа андрогины, которые, как пишет Платон в «Пире», были настолько могущественны, что хотели напасть на богов, за что те и разделили их на мужчин и женщин.

Сегодня наше внимание приковано к табурету во многом потому, что именно на нём зиждется бытие советского и, как следствие, постсоветского человека, его бытовая культура и идентичность, произрастающая из крестьянско-пролетарского прошлого.

Древний человек сидел на сырой земле, потом подстелил шкуру, а потом пришёл в пойму Нила, основал древнеегипетскую цивилизацию и изобрёл табурет. Тогда он пришёлся по нраву всем — от рабов, сидевших на нём в перерывах между тасканием исполинских камней для пирамид, до фараонов, использовавших его в качестве трона. Однако уже Вторая династия египетских правителей поспешила приделать к трону спинку, оставив табурет тем, кто не был сыном бога Ра. Спинка на сиденье отличала сенатора от легионера в Древнем Риме и дворянина от простолюдина в средневековой Европе.

В России культура взаимодействия с табуретом была похожа на общеевропейскую: дворяне сидели на стульях и креслах, а крестьяне — на табуретках. И лишь Октябрьский переворот поставил табурет во главу угла. Процесс захвата советской действительности табуретом отражён в романах Ильфа и Петрова. Стулья — наследие дореволюционного быта и дворянского шика, в одном из них были спрятаны помещичьи бриллианты, на которые в результате построили пролетарский клуб. Табурет же — отражение конторской действительности, атрибут новой элиты, именно на нём сидят «совслужи». Остап Бендер, предвестник Апокалипсиса, утверждал, что из табуретки можно даже гнать самогон, он называл его «табуретовкой».

Победное шествие табурета по советской России завершилось тем, что он превратился в переносной «красный угол». На табурете происходит полный жизненный цикл советского гражданина: он там рождается, живёт, работает, пьёт и умирает.

На табурет ставили телевизор, вазы, ёлку, на него устанавливали детей и заставляли читать стихи. Он превратился в пьедестал, в ленинский броневичок, на который можно взобраться и донести идею до взволнованных масс. Отдельного внимания заслуживает приём пищи на табурете: следует положить на него газету, поставить гранёный стакан и положить рыбку — вы чувствуете, как внутри что-то щебечет от этого культурного консонанса? Но самое главное — это смерть. Табурет — это любимое приспособление висельников, это он пошатывается под ногами человека, залезающего в петлю. Почему-то не стул и не кресло: у табурета есть невероятное мортальное начало.

Табурет разрушил традиционную размеренность русской помещичьей жизни — развалившись в кресле, быстро с него не встанешь, а табурет можно даже перепрыгнуть, будь готов, всегда готов. Советская власть приучала обходиться без спинки, без опоры на семью и религию, заставляя держать спину прямо, опираясь лишь на идею, и вполне логично, что именно табурет стал центром притяжения советского бытия.

Всё закончилось тем, что уже постсоветский человек воздвиг памятник табурету, а зэки стали считать отсутствие табуретов в колонии нарушением прав человека. Это совершенно определённо нечто большее, нежели просто мебель.

В Постапокалипсис значения предметов меняются, а их потребление превращается в генерацию новых способов применения. Не обошёл этот процесс и табуретку, которая всегда находится на передовой войн, революций, социальной стратификации, самоубийств и прочих локальных апокалипсисов.

Мы уже говорили об удивительном смертельном потенциале табурета, когда речь шла о суициде. Но он ещё и легко превращается в настоящее смертоносное оружие, которым россияне пользуются в самых неожиданных жизненных ситуациях. В 2013 году в Красноярском крае грабитель напал на сторожа и воткнул ножку табурета ему в голову. К счастью, пострадавший выжил и за две недели оправился от травмы. Новосибирец убил сожителя дочери табуретом, житель Саранска избил сожительницу, мужчина из Озёрска при помощи табурета отбился от полицейского и жены, пытавшихся отобрать у него наркотики, — список можно продолжать бесконечно. Дело в том, что табурет — чрезвычайно удобное орудие злого умысла. Здорово, что мальчиков в школе на уроках труда учат делать именно этот предмет мебели.

Табурет — вечный спутник страстной натуры. Чаще всего именно он становится средством восстановления справедливости и отстаивания своей позиции. Проигравший в нарды мужчина схватил табурет и нанёс смертельные раны своему товарищу, оказавшемуся более удачливым в последней партии. Или вот: сторож дачного кооператива убил табуретом свою сожительницу, которая выпила его боярышник. Нарды, боярышник, дача — если не это русская жизнь, то что?
В завершение хотелось бы вспомнить, пожалуй, одну из самых удивительных новостей, которая лучше всего помогает понять природу апокалиптической трансформации табурета. В Черногорске молодой человек пробил стену дома табуретом из-за того, что мать не соглашалась завести кота. Эта история — тонкая постмодернистская аллюзия на фильм «Иван Васильевич меняет профессию». Там тоже любитель кошек уничтожал стены, только делал это при помощи машины времени, а молодой черногорец — табуреткой. Всё дело в том, что табурет и есть машина времени, переносящая сознание к реалиям, сформировавшим нашу ментальность. Это крестраж, в котором заключены души отсидевших зады конторщиков, энергичных обитателей государственных общежитий пролетариата и экзальтированных строителей коммунизма, любивших перекусить на табурете рыбкой и водочкой.

Пока стоит табурет, стоит Россия.