Это был день, когда всё умерло, четвёртое или девятое января, я уже не помню точно. Бали, утро, мы спускаемся по серпантину от холодного отеля ближе к озеру Батур у подножья вулкана. Последние дни я пребывала в депрессивном состоянии и размышлениях о вечном. Нас девять человек и несколько машин, я на пассажирском сзади, левая рука свешена в окно. За ним местные орудуют серпами на клочках земли. Ребята в машине о чём-то оживленно болтали, а я вдруг спросила: «Как человек умирает от потери крови? Это мучительная смерть?» Кто-то поджал губы.
Накануне мы выехали из бурлящего жизнью Семиньяка и отправились в Убуд, чтобы увидеть поселение обезьян (пнуть одну, потом убегать от семейства), побывать в храме слонов, пообедать на Арме, поискать дешёвое серебро, выкурить несколько пачек гвоздиковых сигарет Сампурна, понять непонятное и оставить парочки на романтический отдых в Hanging Gardens.
Мы ехали по размазанным ливнем дорогам и искали живописные места. Ближе к вечеру благодаря Foursquare, Google Maps и другим благам цивилизации мы добрались до серого района, где должно было быть красиво. Пересекли перекрёсток, увидели смотровую площадку, разломили диск с записями Лепса и Киркорова, который без остановки крутился последний час, и побежали, возбуждая диких собак, фотографировать. На высоте в полторы тысячи метров чёрт знает где было холодно, на мобильном телефоне — редкий сигнал, впечатления сменились голодом и сонливостью. Рядом оказался однозвёздочный отель, сотрудники которого встретили нас тревожным взглядом. Там мы и провели ночь, а утром поехали вниз по серпантину, и я сидела на заднем сидении и думала о вечном.
— Я смотрю на местных и представила, как у одного вдруг, совсем случайно, выпадает его серп, летит вниз на меня, и я теряю руку, — ребята всё ещё молчали, машины спускались к озеру. — Я подумала, какими шарфами я бы её повязывала. Как адаптировала бы одежду под положение, ну вы понимаете. Кстати, а как может…
— Засыпают.
— Что?
— От потери крови люди просто засыпают. Это вряд ли мучительно.
Мы припарковались рядом с бунгало на берегу. Из машины, которая шла первой, вывалились ребята, чтобы сверить местность с отзывами на TripAdvisor. Вокруг было тихо, мимо проходили редкие местные. Двое наших парней увязались за каким-то мужиком в саронге, национальной мужской юбке, а он пятился назад, зазывая их. Я слышала только «уан хандред доллар, уан хандред доллар пер ич».
— Короче. Можем по сотке дать, нас вот тот мужик отвезёт на озеро мёртвых, там трупы на дереве, и как они туда попали, никто не знает.
— Сто баксов?! Он офигел?
— Озеро мёртвых? Это далеко?
— О, дерево с трупами, едем!
Никто, никто из этих персонажей, среди которых ведь были люди с высшим образованием, погонами, должностями и интуицией, не сказал: а что это вообще за человек? ты уверен, что с ним безопасно? нам дадут официальный билет? а на чём мы поедем туда? Все эти люди вокруг были готовы ехать непонятно куда с непонятным мужиком в непонятной местности за понятные деньги.
Мы отдали по сто долларов. Нас пригласили на завтрак, но сказали, что надо немного подождать еду и за это время мы можем выбрать зал. Атмосфера противно щипала внутренности, дёргала за почки, требуя больше адреналина, вокруг только местные, никаких европейцев. Когда я обернулась, чтобы хотя бы запомнить, куда потом можно бежать, я увидела двух балиек, которые, глядя прямо мне в душу, тащили куда-то прочь толстенную курицу (маленького гуся) с переломленной шеей. Кто-то из ребят пошутил: «О, а вы все возмущаетесь, вон — ЛавкаЛавка прям тут! Свежак на завтрак!»
Мы выбрали зал для трапезы — свадебный, конечно же: перед смертью-то. Заказали завтрак, в зал вошли трое с маленькой любительской камерой.
— Say too vords about zis place pliiis? Local TV!
Я посмеялась, что именно это видео будут показывать в завтрашних новостях с титром «Европейские туристы пропали на балийском озере» и отправилась давать интервью. Больше улик — больше возможностей отыскать тело. На дереве.
Мы расселись, нам принесли еду. За окном рыбак пытался отчалить от берега. Начался дождь. Нет, ливень. Хотя, скорее всего, так выглядел ад, и мы были в самом его центре: на улице плотной стеной стояла вода до самого неба, а мы были в капсуле с воздухом. На бурлящем озере начали всплывать мёртвые рыбы.
— Ребята, в фонтане перед этим залом плавали два окуня, один из которых был обглодан другим наполовину, но всё ещё жив. Может, мы в сторону дома двинем?
Меня обвинили в занудстве и отсутствии авантюризма и посадили в лодку. Лил дождь, брызгала озёрная вода, лодка протекала. Один парень снимал нашу экспедицию на GoPro и зарядил ручкой от камеры девочке в нос. Кто-то плакал (или смеялся, из-за воды было непонятно), что с пострадавшей — тоже неясно, она держит фиолетовое лицо в руках. Проплыли деревню, которую мы назвали Самсунг — огромный баннер Samsung прикрыл от дождя один из десяти домов. Мы плыли минут сорок мимо маленьких деревень, по дюжине домов каждая. Эти деревни живут за счёт рыбных ферм и томатных плантаций выше по склону.
Мы приблизились к месту, где должно было стоять обещанное нам дерево мёртвых. На деревянном «причале» трое стариков лет по восемьдесят в национальных одёжках и с таинственными улыбками. Мальчики толкают девочек вперёд, я привстаю в лодке, и по правую руку от меня появляется двухсотлетний человек. У него были бело-голубые от слепоты глаза и ужасно сухая тонкая рука, которая просила денег. К нашей лодке он приплыл в стволе дерева: все местные озёрные жители передвигаются по озеру Батур в вычищенных стволах.
Мы забежали в закуток без растительности. Метров двадцать на двадцать. Я смотрю на огромное, величественное дерево, ищу тела. Их нет. Только пятеро азиатов фотографировали мусор. Его там много. В общем-то, мы были на мусорной свалке. Рядом стоит молодой местный в адидасовских штанах и радостно заявляет: «Ю кен фото»!
Дерево. Пять китайцев. Мусор. Палки, сложенные палаткой.
— Где тела-то? Почему тут мусор? Вы видите, тут пластиковые тарелки, кусок туфли, разбитая ваза, куча монет, салфетки, вьетнамки, шляпа, поломанная лампа, берцовая кость, стак… Ребят. Кость.
Под большим деревом были остатки каменной лестницы, на ней ровными рядами выстроены черепа. Во влажном воздухе не пахло ничем. Может быть, землёй, не уверена. Три соломенных пирамиды. Я подошла ближе, ещё ближе. Внутри лежат тела в одежде, кто-то готов к скорой экспозиции на лестнице, кто-то ещё свежий. Меня одолел ужас.
Под это большое, с массивными корнями, священное дерево Menyan Taru озёрные жители со всех соседних деревень привозят своих мертвецов. Для балийцев озеро Батур — обитель Деви Дану, богини горных озёр, одна из самых важных святынь. Вокруг озера живут анимисты — в отличие от индуистов они не кремируют умерших, а складывают под деревом. Священное дерево мёртвых поглощает все мёртвые запахи.
— … там люди теряют мясо. Священные силы лишают их запаха. Земля отбирает. Затем мы убираем кости и забираем черепа, которые ставим вот сюда… — слышу я местного, указывающего на соломенные пирамидки. Потом он показывает на фрагменты древней лестницы и черепа.
Обратно мы плыли в тишине. Добрались до машин, потом до отеля, съели самый острый в мире суп, по пути назад завернули на водопады и спрыгнули в пучину с девятиметровой высоты. Проживали жизнь один раз.
А чуть позже четверо из нас в панике скидывали друзьям геолокации в WhatsApp, чтобы «европейских туристов, отправившихся в заброшенную деревню к местному шаману, который извлекает из тела кристаллы» нашли, если что.
Таким был день, когда всё умерло.
