Как женское обрезание попало в Окно Овертона

26 августа 2016

Наш постоянный автор Ксения Бабич рассказывает, как она запустила механизм, который уже никто не смог остановить. Если вы ничего не слышали про женское обрезание, то, скорее всего, провели последние две недели в коме. О клиторах, Дагестане, исламе и муфтиях не говорил и не писал только ленивый, но как так получилось, что вся лавина дискуссий и срачей миновала саму тему — серьёзную и страшную — и закрутилась вокруг мемов и конспирологических теорий?

— Ты даже себе не представляешь, Ксюша, что может считаться нормальным!

— закричал мой друг Зак, пока я рассуждала о феминизме.

Так я узнала, что есть тексты про женщин, которых «обрезали», а они потом живут. Спустя какое-то время я начала писать про тех, кто столкнулся с домашним насилием, кто живёт в постоянной борьбе и страхе за себя и своих детей, а позже стала работать с правозащитниками.

Первый доклад, который подготовили юристы «Правовой инициативы», касался того, с чем сталкивается почти каждая женщина, — насилия в семье. Я подготовила короткое письмо и разослала его журналистам. Несколько человек вроде бы заинтересовались, но как-то работать с этой информацией никто особо не захотел. Давно понято, что такие темы — касающиеся сострадания, эмпатии и гуманизма — не самые интересные для российского обывателя. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть праймовые эфиры ток-шоу и оценить ситуации, которые в них разыгрывают.

Спустя некоторое время коллеги рассказали мне, что готовится ещё один доклад по результатам исследования очень деликатной темы. В России о ней уже не раз писали тексты, но все они оставались почти незамеченными — всё-таки поверить, что на самом деле существует практика «женского обрезания», к тому же не где-то там, а совсем рядом, очень сложно. Авторы исследования провели много времени в поездках и анкетировании женщин, которые сами пережили эти процедуры в детстве. Вернулись и подготовили подробный текст, указав методологию и географию исследования. Отчёт получился очень качественным и был назван: «Производство калечащих операций на половых органах у девочек в Республике Дагестан».

Я понимала, что эта тема очень сложная и, скорее всего, просто может пройти мимо адресатов, как очередное письмо с пресс-релизом. Поэтому я заранее спрашивала у журналистов, будет ли вообще в нынешнем информационном состоянии им это интересным. Все отвечали странно: «Ну, присылай. Почитаем».

Два автора — Юлия Антонова и Саида Сиражудинова — работали главным образом в таких сёлах, где обычаи являются действующими институтами регулирования социальной жизни. При этом надо понимать, что село в Дагестане — это не улица в двадцать домов, а огромная территория, где живут от пятнадцати тысяч человек. У людей могут быть телевизоры, смартфоны и даже интернет. Но при этом может не быть понимания, что они подвергают опасности своих же детей.

Из разговоров с женщинами, которые были не просто прохожими на улице, а соседями и дальними родственниками, то есть, как это называется, «друзьями друзей», авторы пытались осторожно выяснить, есть ли такая традиция и кто может о ней рассказать.

По итогам интервью, Юля и Саида выяснили, что женское обрезание полностью поддерживается коренным населением в отдельных высокогорных районах и в переселенческих равнинных сёлах Дагестана. Более того, оно считается обязательным ритуалом, через который должна проходить каждая девочка и который необходимо сохранить в будущем.

«Большинство респонденток отметили, что своих дочерей они уже провели через обряд обрезания или будут его им делать: „Всем мусульманкам должны делать. Без этого нельзя стать мусульманкой. Это обязательно. Это Сунна“. „Мне делали, и я делала своим детям и внукам“», — приводят слова респонденток авторы в своём докладе.

Отчёт с согласия авторов разместили в открытом доступе на официальном сайте «Правовой инициативы».

В девять утра понедельника я разослала заранее подготовленные письма журналистам на их личные адреса, попросив очень внимательно прочитать доклад и написать про это хотя бы по маленькой новости в своих изданиях. Или даже по возможности частично опубликовать некоторые главы. Большего на тот момент и представить было нельзя.

Лил дождь. Я решила, что надо бы отправить ещё и по короткому письму всем подряд на те общие ящики, что есть у редакций. У меня на тот момент были собрано около пятидесяти мейлов — от больших информационных агентств до радиостанций. Там я просто написала один текст для всех и прикрепила ссылку, добавила жалостливую фразу: «Просим обратить внимание на результаты исследования специалистов».

По-прежнему лил дождь. Был понедельник, и Москву стало подтапливать. Собственно это и стало одной из тем в топе Яндекса. О нашем исследовании вышли пара коротких новостей, кое-где опубликовали выдержки из докладов. Ничего особенного или странного не происходило. Всё было как-то буднично.

И тут внезапно появилась новость на радио, она была короткой и сухо рассказывала про отчёт и проблему, но журналисты решили перепроверить наши данные и через платную базу контактов набрали случайного муфтия из Карачаево-Черкесской республики. Хотя доклад был только про Дагестан и к КЧР не имел никакого отношения. Но, видимо, выбирать ребятам было совсем не из кого.

На свою беду, муфтий был настроен воинственно и сказал, что сказал: «Насколько я знаю, это делается для того, чтобы женскую прыть немного успокоить. Здоровью это абсолютно никак не мешает».

Всё бы ничего, и не такие ужасы появлялись в российских СМИ, но тут что-то пошло не так. Буквально за пару часов глупости муфтия перепечатали все: от «Псковского вестника» до лондонского «BBC».

Подогревал интерес к такой сложной теме, впрочем, и сам муфтий, которому никто не осмелился посоветовать просто помолчать. Чтобы ещё раз увериться в его словах, ему уже на другой день дозвонились новостники из «Интерфакса». Полностью уверенный в своей правоте муфтий ещё разок подтвердил свои самые кровожадные и жёсткие слова, при этом добавив, что всех бы так же пустить под нож, чтобы разврат исчез. И тут стало совсем безумно. Даже его опровержение и слабая попытка всё перевести в шутку впоследствии не сработали.

Попав в российские СМИ, новость стала далеко уноситься от своей первоначальной темы, никто не обсуждал сам страшный обычай и попытки борьбы с ним, которые были предложены в самой последней главе отчёта.

Её вообще мало кто читал. Особенно тревожно стало, когда за тему принялись государственные СМИ, так как они к авторам не обращались, а использовали пул своих наработанных веками экспертов. Тут можно было ожидать чего угодно.

Все сошли с ума от фана и революционных заявлений и пошли в атаку. Так сложилось, что российские медиа зависят от «кликабельности», и тема стала тиражируемой только после того, как из действительно серьёзной опростилась в обывательскую — «Смотрите, что сказал этот человек». А уже к среде она превратилась в мем. Все смеялись и делали фотожабы, писали стихи про персонажа Муфтия и персонажа Клитор. Какой-то сатирик даже успел записать видео со своими стихами и получил пятьдесят тысяч просмотров.

И, кстати, первый раз за долгое время именно слово «клитор» стали гуглить в Яндекс-новостях. А какие-то сайты вообще стали рассуждать, как же так вышло, что такое слово вообще попало в инфополе. И сравнивали нынешнюю ситуацию с той, которую описал Жан-Поль Сартр, наблюдая за собственным дедом в середине прошлого века.

Политики стали упражняться в безумии и идти на пикеты в мечети. Мусульмане не понимали, что вообще происходит. Искали крайнего среди своих — кто мог их так подставить.

Тема росла и ширилась, сайт, на котором опубликовали доклад, два раза падал, так как не выдерживал такого количества просмотров.

Чтобы внести хоть какой-то порядок и вернуть рациональное зерно в этот карнавал кликабельных заголовков типа «Кресло за гранью добра и зла», «Любитель обрезать не поддержал хиджаб», «Тюменцев в интернете интересует женское обрезание и результаты Олимпиады» (уже сейчас подобных статей около десяти тысяч), авторы доклада стали давать подробные интервью и комментарии всем, кто к ним обращался. Но их слова не расходились в заголовки новостей и на цитаты, как это получилось со словами Муфтия.

В вечерних эфирах мужчины-ведущие в пиджаках и с умным видом тоже сидели и тоже обсуждали клитор и разврат. А не то, почему они его обсуждают. Это было очень неприятно, потому как, слушая их, никто не погружался в тему, а узнавал только какие-то страшилки и личные претензии ведущих к религии или обществу.

Дискуссия ширилась, из отпуска вызвонили представителей СПЧ, депутатов Госдумы, чиновников. Всё шло, как шло. Я сидела и немного седела. Потому как я и была тем, кто всё это устроил, а формы, которые всё это приобретало, казались слишком безумными. Утром в пятницу на обсуждение даже успели внести законопроект с уголовным наказанием. На выходных всё это разлетелось по миру, на тему написали «Guardian», «Newsweek», радио ООН.

Наконец-то через неделю к дискуссии подключились «знатоки ислама» и конспирологи. В различных колонках, блогах и мнениях взрослые мужчины на разные лады приводили самые смелые теории — вот только не о том, почему существует практика обрезания и как помочь детям, а о причинах появления самого отчёта. Причём никто из них, судя по их выводам, самого отчёта не читал, но был уверен в том, что он-то всё понимает, ему и так достаточно информации. Никакого диалога уже не было, были монологи людей, которые уже многие годы слышат только самих себя. Тем и живут.

Наверное, всё это и есть Окно Овертона, просто прорубленное в Россию.

А вот, кстати, сам отчёт. Если вы вдруг ещё не читали.

Текст
Москва
Иллюстрация
Москва