Равнина мусора, казалось, распростёрлась до самого горизонта и, парадоксально, больше всего походила на морскую гладь. Пятьдесят девять гектаров отбросов человеческой жизнедеятельности прямо у МКАД, крупнейший полигон твёрдых бытовых отходов в Европе, и оглушительно визжащие стаи чаек. Откуда вообще в Подмосковье чайки? Они носились, со зверским ором пикировали к земле и зарывались в разноцветные горы мусора. Пластик, полиэтилен, сломанные игрушки, выброшенная техника, аккумуляторы, мебель, одежда, упаковка от продуктов — всё, что пришло в негодность или отработало своё. Мусора было так много, что гора, на вершине которой мы стояли, достигала метров 70 в высоту — это около 23 этажей. Колоссальная, невероятная куча мусора, видная из космоса, и во всем этом жили, работали, взрослели и умирали люди. Копались в кучах, утрамбовывали кучи бульдозерами, раскладывали кучи, строили из куч, разбирали технику, отбирали стеклотару и дышали воздухом, который невозможно описать — им можно только дышать.
Так в 2005 году выглядел полигон в деревне Саларьево, недалеко от Юго-Запада Москвы. Мне и моим друзьям тогда было лет по 15–16, мы учились в 10-м классе и отправились к полигону в поход, уверенные, что это просто огромная и манящая гора, видная из окон спальни одного из нас, очередное приключение. Мы росли на Никулинской улице, и мой друг Ашот, который сейчас руководит собственной крупной юридической компанией, постоянно таращился на полигон в окно, чтобы отвлечься от уроков. От нас до Саларьево километров десять пешком, и мы решили, что это будет отличное путешествие, почти что наш собственный «Властелин колец». Собрались кое-как в путь (боюсь ошибиться, но, кажется, брали с собой перочинный нож, бутерброды в фольге, и воду — что-то такое) и отправились нашей верной ватагой в шесть человек. Шли полями, вдоль трасс, через лес — наивные малолетние идиоты! Подозрение, что что-то не так, достигло нас только у подножия горы, к которому мы каким-то образом смогли пробраться: кажется, охране вообще не было дела до того, что происходит. С каждым шагом наверх по безжизненной земле под ногами появлялось всё больше каких-то тряпок, растерзанных игрушек, сломанных телевизоров. И чайки, орущие, кровожадные, голодные чайки, кружащие над головой. Что-то здесь совсем не так. И вот мы наконец на вершине и видим своими глазами это инфернальное море наших собственных отходов, доходящее до самого горизонта, на котором уже садится солнце.
Вау!
Вторую неделю я вспоминаю этот мусорный полигон, потому что мы в самиздате сейчас работаем над новым документальным фильмом, в котором изучаем, как разрастается и тут же распадается на части современный город. В рассылке от 22 марта я подробно рассказывал об этих урбанистических жизненных циклах. Города безудержно захватывают новые территории, нашпиговывают их цифровыми технологиями и превращают всё в круглосуточное реалити-шоу: протесты, смерть, преступность, ярмарки мёда, военные парады можно смотреть с экрана телефона в любой момент. Но эта слежка двусторонняя: современный горожанин не только смотрит на город, но и город смотрит на него. Каждый твой шаг и действие фиксируются камерами, сервисы и государственные органы собирают всё больше персональных данных, вводят QR-пропуска, а потом торгуют этими данными для продажи рекламы и услуг, и человек всё трепетнее относится к границам личного пространства и ограждает себя от контактов с посторонними. Но спрятаться у него выходит всё хуже, потому что он живёт в состоянии постоянной коммуникации: почта, мессенджеры, чаты, социальные сети позволяют любому в считанные секунды связаться с ним когда угодно. Горожанин сегодня — новый вуайерист и новый эксгибиционист, бесконечно одинокий, окружённый толпой, но не связанный с ней.
И за подтверждениями не нужно даже далеко ходить — чего стоит один только недавний захват заложников 34-летним Алексеем Барышниковым в московском отделении Альфа-банка на Земляном Валу. Днём 23 мая Барышников вошёл в банк, сказал, что у него бомба, которой он взорвёт отделение, и ему нужно поговорить с певицей Ольгой Бузовой. Как он потом объяснил на допросе, ему это нужно было, чтобы узнать правду и понять, что с ним происходит. Большинство заложников смогли самостоятельно покинуть отделение, и в помещении остался клиент по имени Фёдор, который флегматично беседовал с захватчиком и вёл трансляцию в Instagram.
«У меня есть до сих пор ощущение: я стою на Луне один и с Луны смотрю на Землю, огромный шар. Просто смотрю, я ощутил страх. Просыпаюсь в поту, меня несёт. Я встал с кровати, только что был на Луне. Я ощутил масштаб. Потом я понял, что это не страх, а чувство одиночества. Люди все там, а я здесь, на Луне стою. Один. Как будто я телепортировался в кровать», — поделился Барышников с Фёдором. Он рассказал и про свои опыты с наркотиками, и про восприятие смерти, про ядро Вселенной и даже успел коротко поговорить с мамой по телефону: «Алё. Мамусик, давай попозже. Я занят. Хорошо, мамуль. Попозже».
Барышникова задержал СОБР, суд арестовал его до 23 июля. А пять дней спустя на крыше этого отделения местные жители устроили вечеринку — уложили искусственный газон, принесли диджей-пульт и собаку, лежаки, устроили фуршет. Скоро всех увезли в отделение полиции, а фотографии «пляжной» тусовки, как её назвали в СМИ, немедленно разошлись по соцсетям.
Географ и культуролог, главный научный сотрудник Высшей школы урбанистики НИУ ВШЭ Дмитрий Замятин придумал термин «Постгород» и называет им нечто, что пришло на смену современному городу. В Постгороде единое пространство и время раскалываются на фрагменты, и на их место приходит «сопространственность» — соседство очень разных территорий и сообществ. Люди как бы физически рядом друг с другом, но в параллельных реальностях, не замечают друг друга и не могут встретиться. Человек предоставлен сам себе, обрастает поверхностными связями, теряет связь с собой, ему вечно не хватает времени, он ищет что-нибудь настоящее и пытается научиться коммуницировать с миром. И так на карте города появляются дыры.
Вроде бы физически и территориально эти места — часть города, но они будто оторваны от окружающей действительности. Это, пожалуй, сложно объяснить в тексте, но я попробую привести пару примеров. Представьте, скажем, Киевский вокзал в Москве. Тут рядом огромный рынок, шарашит неоном торговый центр «Европейский», оживлённый проспект, загруженная пересадка метро, людей много, все орут, куда-то несутся, зелёные и жёлтые курьеры на велосипедах пробиваются через пробки, тут и бездомные много лет живут — мы про них подробно рассказывали в репортаже Дины Кабуловой «Жизнь на матрасе за „Му-му“»». Жизнь бьёт ключом, иногда разводным.
А теперь, если пройтись по Бережковской набережной вдоль реки, по направлению к Третьему транспортному кольцу, скоро дойдёте до ТЭЦ-12, посмотрите вокруг и поймёте, что вы попали в какую-то чёрную дыру и жизни здесь больше как будто нет. Оживлённый шум и гам сменился визгом проносящихся мимо машин да шагами редких прохожих. Или вот ещё пример: пережившая нашествие Наполеона деревня Терехово, которая до недавнего времени существовала в пяти километрах от небоскрёбов «Сити», между Филями и Крылатским. Журналист Кирилл Руков в репортаже для The Village подробно изучал историю этого района Москвы, где так и носили бы воду бидонами от колонки и пасли коз, если бы не снос и стройка развязок — тут нашлось место и большевистскому заводу канцерогенного пластика, и пыточной одного из московских ОПГ. В феврале этого года пенсионерку Раису Полотёрову за руки и за ноги выбросили на улицу и под её отчаянные крики экскаватором снесли её дом. На этом, кажется, история последней деревни в Москве почти закончилась.
И таких мест, выпадающих из общего порядка, нетрудно найти в любом городе десятки. Но можно ли их как-то описать, объяснить, или это просто скорее иррациональное ощущение, чувство? Ну в самом деле, если подумать: эти места есть на карте города, здесь кто-то живёт и работает — значит, всё на месте. Но чудо больших данных показывает: нет, это не чувства. Для подготовки нашего фильма про трансформацию Постгорода мы обратились к аналитической компании Habidatum, которая собирает гигантские пласты урбанистических данных, и попросили показать нам, какие места в Москве «выпадают» из реальности. В Habidatum нас познакомили с понятием «индекс центральности» — это численное значение, описывающее значимость места для города. Изучая спрос, интересы, предложения услуг и инфраструктуры, доступность мест, данные с сотовых вышек, информацию о транзакциях, коммерческую активность, плотность людского потока, Habidatum может на карте показать, где люди ведут активный образ жизни, а где жизни нет вообще. У урбанистов есть много терминов для обозначения таких мест: и провал, и ареалы-лакуны, и «выморочные районы». Данные гласят: такие зияющие пустоты образовываются прямо рядом с очень загруженными и активными местами. И в деревне Терехово, где рядом и «Сити», и Москва-река, и гребной канал, и недалеко от Киевского вокзала, и прямо за Ипподромом на Беговой, и в Лихоборах, и у электродепо «Свиблово», в Раменках между жилыми комплексами «Небо» и «Огни». И, конечно же, рядом со станцией метро «Саларьево» — там, судя по данным, вообще долина смерти.
За прошедшие с моего визита на мусорную гору 15 лет полигон закрыли, засыпали, и все обсуждают, что с ним делать: рекультивировать, открыть горнолыжный курорт или парк. Выяснилось, что вокруг полигона образовались стихийные свалки общей площадью 300 гектаров — что-то вроде трёхсот футбольных полей. Деревню Саларьево в 2012 году сделали частью Москвы. В 2014 году вышел документальный фильм Ханны Полак «Something better to come», снимавшийся 14 лет на свалке и рассказывающий историю взросления девочки Юли и её становления матерью среди мусора. В апреле 2019 года открыли станцию «Саларьево», торговый центр, построили транспортно-пересадочный узел, две новые дороги, строят международный автовокзал и детский сад, с задержками достраиваются новые корпуса жилого комплекса «Саларьево парк». Днём 23 мая, тогда же, когда Алексей Барышников захватил отделение банка, на закрытом мусорном полигоне в Саларьево опрокинулся грузовик с песком, водителя машины заблокировало в кабине, приехали спасатели. То есть жизнь и правда бьёт ключом.
Какой же вывод из этих ошеломительных и вроде бы малосвязанных фактов можно сделать? Учитывая, что ООН обещает, что уже через десять лет две трети планеты превратятся в город и населённых пунктов, где живёт свыше 10 миллионов человек, станет в четыре раза больше, стоит ожидать появления всё новых лакун. Выследить их помогут не только чувства, ощущения, наблюдательность и наивное любопытство 15-летних школьников, но и большие данные, дата-учёные и анализ каждого нашего чиха. Что делать с этой информацией — это уже совсем другой вопрос. Так или иначе, кажется, с каждым годом нам всё больше придётся иметь дело с одиночеством и атомизацией людей во всех проявлениях. И даже если вы с кем-то живёте в городе под одним названием, вовсе не значит, что вам суждено хотя бы даже пересечься.
Поэтому в следующее воскресенье я буду изучать рынок умных колонок и голосовых помощников — судя по всему, они уже становятся собеседниками и компаньонами умирающим от тоски и одиночества. Если вам есть чем поделиться по этому поводу или вы нашли лакуны в своём городе, пожалуйста, расскажите мне об этом.
Спасибо, и удачи.
