Исследование
«Жизнь в прямом эфире»
Своими расследованиями о российском вмешательстве в конфликт на Донбассе и Сирии Conflict Intelligence Team показала, к чему приводит вовлечённость и открытость в соцсетях. Руслан Левиев из CIT рассказал журналисту Дмитрию Окресту, как они находят погибших на чужбине солдат, как в этом помогает скорбь соседей и что стоит сделать параноикам, чтобы замести следы.
Сегодня, чтобы незаметно умереть, нужно быть асоциальным человеком. Соцсети помогали мне найти вещи, забытые в такси, или даже тех, кто оцарапал машину. Нередко я на автомате пробиваю людей, которые желают познакомиться. Мы все живём в цифровом обществе, где, даже если ты или твоя жена будете по решению военного командования затирать все свои цифровые следы, всё равно найдутся соседи или одноклассники. Их невозможно заставить лишиться личной жизни в соцсетях, поэтому нам всегда будет с чем работать.
Я окончил школу в Сургуте и пошёл на юридический факультет. После первого курса началась обязательная практика — пошёл в следственный отдел местной милиции, ведь был преисполнен романтическим идеалом борьбы с преступностью. Следующие два с половиной года — вместо учёбы — сутками пропадал в отделе, хоть это и были банальные преступления типа краж, грабежей или угонов. Больше всего нравились дежурные сутки, когда следующие двадцать четыре часа все вызовы на ноль два — это твой челлендж.
«Слышь, студентик, я тебя найду — убью», — кричали мне подозреваемые, а я спокойно продолжал задавать вопросы по списку. Но всё погрязло в бумагомарательстве и палочной системе: начальство заставляло снижать тяжесть преступлений, чтобы не портить статистику, поэтому я свалил. Работа натренировала психическую выдержку и навыки сыска, дала понимание взаимодействия органов и понимание того, в каком порядке разположить вопросы. Это, безусловно, помогло в Conflict Intelligence Team, когда дело дошло до поисков военного присутствия России в Сирии и Украине.
В наших расследованиях помогают различные онлайн-сервисы. Например, когда мы собираем информацию по погибшим в Сирии российским военнослужащим, серьёзно помогает мониторинг медиапротивников Асада — всевозможные «твиттеры» и Youtube-каналы. В частности, это пригодилось в случае с погибшим в апреле майором Сергеем Бордовым. Агентство Reuters опубликовало сообщение о его смерти со ссылкой на сослуживца, а мы при помощи мониторинга соцсетей смогли реконструировать обстоятельства его смерти. Одна из группировок опубликовала видео, где показала, как нанесла удар с помощью противотанкового комплекса. Они утверждают, что убили двух сирийских офицеров и двух российских советников. Позднее вдова россиянина подтвердила наше предположение. Смотреть ТВ-репортажи ещё полезно тем, что журналисты могут нечаянно заснять боевую технику, которую можно идентифицировать, и понять, паблики каких частей стоить мониторить.
В «Одноклассниках» любая информация намного сильней распространяется по всей сети, так как твой лайк виден всем друзьям, поэтому люди там более открытые и скорее ожидают, что их информация может нас заинтересовать. Мало кто удивляется тому, что на них вдруг вышли. Родственники в соцсети «ВКонтакте» более закрытые, зато здесь удобно находить слухи из пабликов типа «Подслушано в ***» и затем находить подтверждение. Мы находим подтверждения гибели через скорбные посты в соцсетях. Регулярно руками вбиваем в поиск ключевые слова типа «Сирия», «сослуживец», «погиб, защищая родину», «попал под обстрел». Эти посты делают люди, у которых явно левое имя, нет нормальных фото и желания говорить с незнакомцами. Нередко через друзей написавшего находим профиль погибшего, затем ищем родственника. Также в соцсети «ВКонтакте» полно открытых и закрытых групп военных частей, где сидят и сами бойцы, и их родня. Действующие военные нередко называют номер части погибшего, и тут главное дело — найти нужный паблик. Судя по моим источникам в Минобороне, несмотря на все запреты, подход к подобному палеву довольно безалаберный. Командование понимает, что это проблема, но дальше приказа дела обычно не идут.
Постоянно проверяем, кто лайкает, — это сильно помогло в расследовании про частную военную компанию «Вагнера». Её бойцы из отставников действуют в Сирии с 2015 года. Сейчас мы уже набили руку: к примеру, случай с майором Бордовым займёт всего пару минут. Между Сирией и Украиной есть разница, влияющая на механизм поиска. Например, на Донбассе интернет хорошо развит: у каждого ополченца есть высокоскоростной интернет, что позволяет прямо с места публиковать информацию. Сперва казалось, что Сирия — это отсталая страна, но оказалось, что местные готовы щедро делиться увиденным на Youtube. Тем не менее у наших военных в местах боёв интернета, как правило, нет. В лучшем случае запостят селфи на базе, но основной поток информации идёт после возвращения.
По-настоящему незамеченными хотят быть лишь бойцы элитных подразделений. Они зачищают свои профили уже при зачислении, поэтому ни один кэш Google их уже не увидит. Поэтому, чтобы не отсвечивать, стоит перед удалением аккаунта заполнить его левой информацией и тогда в кэш попадёт именно этот мусор. Те же бойцы «Вагнера» лишь при подписании контракта накануне вылета в горячую точку зачищают свои страницы, поэтому все их посты с линии фронта очень легко отследить. От кэша можно спастись, изменив настройки приватности и запретив индексацию поисковыми системами. Как только мы находим что-то интересное, то написанный мною бот сразу отправляет это в «Архив интернета», так как к кэшу больше доверия, чем к принтскрину — его можно отфотошопить.
Я тоже попадался на фейках. Например, раз нашли профиль российского военного, отписавшего о гибели товарищей в Сирии. Аккаунт не был похож на бота — реальные фото с лицом, регулярные осмысленные обновления (не только репосты), друзей под сотню (обычно или тысяча, или буквально пару). Среди фотографий видны нашивки конкретно того подразделения, бойцы которого якобы погибли. Сравнил с новостными сводками — вроде всё сходится, поэтому сделали материал. Вскоре на нас вышел солдат, который был изображён на фотках. По его словам, кто-то создал левый аккаунт. В доказательство своих слов парень ответил на контрольные вопросы и прислал фото в форме с датой. По ходу, это не было провокацией, ведь никаких обвинений от кремлёвских блогеров не было. Возможно, оба аккаунта принадлежали тому парню, который банально хотел попонтоваться перед девушками. Ведь в реальном аккаунте есть друзья, которые уже давно знают, что он дембельнулся.Большинство инсайда получают не благодаря взломам, а с помощью психологических приёмов. Запрет на соцсети действует не только для военных, но и на их ближайших родственников, но ведь всем друзьям не запретишь скорбеть онлайн. Чтобы узнать информацию, обычно общаюсь под какой-нибудь легендой — это может занять до нескольких недель. У меня больше пяти рабочих легенд: например, пишу, что я тоже проходил срочную службу там, где и погибший. Легенду поддерживать тяжело: часто путаешься в именах, датах, кому что сказал, поэтому главное реже уходить в детали. Всё это немного напоминает, как студентом я играл в квесты: ты ищешь подсказки, чтобы выполнить задание.
Для журналистов неэтично писать «Привет, Андрюха, слышал, что нашего Саню убили в Сирии. Чё было-то?», но мы-то активисты. Да, мы стараемся придерживаться журналистских принципов типа верификации или правила двух независимых источников, но вынуждены нарушить некоторые этические принципы. Наша цель — борьба с военной агрессией на Донбассе и последствиями ошибочного военного участия в Сирии, поэтому мы готовы идти на некоторые уступки, чтобы доказать реальный масштаб наших потерь.
Опера и коллекторы действуют схожими методами — чаще всего ловят на живца. Например, работают под легендой девушки, желающей познакомиться. Фото берут у реальных женщин, а дальше включают обычную психологию. Но в целом опера обычно делают такую работу более топорно. Если нужно найти Ивана Петрова, то тупо вбивают ФИО. Если не находят, то поиски прекращаются и не идёт отработка потенциальных знакомых через многоступенчатый поиск. Сейчас анализом соцсетей по заказу спецслужб стали заниматься частные компании. Когда профиль закрыт, то дублируют аккаунт знакомого и стучатся в друзья. Как правило, человек сразу же добавляет — и в этот момент сразу же выкачивается вся интересующая информация.
Я получаю кайф, когда удаётся привлечь внимание к проблеме. Впрочем, трудно получить удовольствие, когда понимаешь, какие страдания испытывает вдова. С другой стороны, благодаря огласке родственники быстрее получают компенсации. Именно поэтому с нами на контакт выходят военнослужащие из Сирии, которых раздражает ложь начальства про отсутствие потерь.Лично у меня нет паранойи, и я не стараюсь как можно сильнее скрыть информацию. Наоборот, стараюсь максимально её опубличить, а где нужно — вкинуть дезинформацию. Когда помогал Навальному с расследованиями и делал трансляцию из штаба, то за день до презентации постил фото с солнечной погодой и комментариями: «Какая классная погода у офиса». В кадр якобы случайно попал адрес дома, находящегося в десятке километров от реального штаба.
Выкатывать личное в онлайн стало нормой, и лучший способ скрыться — это создать легенду и соответствовать ей в соцсетях. Лучше всего раствориться в толпе, ведь когда скрываешься, то привлекаешь лишнее внимание. Поэтому рекомендую публиковать «белый шум» — максимально банальную и неинтересную информацию, чтобы выглядеть рядовым человеком. Некоторые в нашей команде остаются анонимными, поэтому в их «фейсбуках» нет политики, зато полно снимков еды и походов в спортзал.
Жизнь и смерть онлайн происходят уже сейчас. Разговоры про приватность напоминают споры об аудионосителях. В своё время были кассеты, потом появлялись CD, их сменили облачные сервисы — те, кто не прочувствовал новшеств, остались за бортом. Онлайнизация всего на свете стала нормой, и нужно научиться подстраиваться под такой ритм. Желание блеснуть, что поел и куда поехал, пересиливает желание людей закрыться, а значит ещё долго это будет давать нам пищу для расследований. Мои же планы — выучиться на авиаинженера и начать конструировать летательные аппараты для слежки.