Сегодня вторник, а этот день посвящен на сайте «Батенька, да вы трансформер» разделу Защита. Согласно пирамиде Апокалипсиса Маслоу, как только потребность в ресурсах удовлетворена, на первый план выходит удовлетворение потребности в безопасности. Условная Защита — это чувство уверенности, стабильность, комфорт, избавление от страхов. Сегодня у нас история читательницы по имени Виктория о том, как в её съёмную квартиру, ставшую ей уже почти родной, ворвалась Галя. А вместе с Галей ворвались и поселились в уютной двушке бытовая неустроенность, тревога, паранойя, разбитые о стены вазы и плен в четырёх стенах в ожидании сигарет. Виктория, спасибо вам большое, берегите себя! Читатель, если тебе когда-нибудь приходилось спасаться из абсурдных обстоятельств, из плена в магазине фломастеров или турецкой ковровой лавки, если тебя пытались похитить, если тебе есть что я рассказать на собственном опыте о том, как во времена Постапокалипсиса трансформируется потребность в защите и её реализация, скорее присылай нам свою ту самую историю и жди её выхода на сайте в один из вторников!
Со съёмным жильём мне всегда не то чтобы не везло, но есть что вспомнить под рюмашку. То у меня по коридору ходили зомби, на потолке висели сушёные головы, а в холодильнике остывали черви — такая вот специфика жизни с гримёром, то меня до квартиры провожали гопники с топором, то я сама лопатой выталкивала незнакомых мужчин из окна в сугроб. А в прошлом мае я стала невольным участником, скажем так, затяжного перформанса, во время которого побывала пленником собственного альтруизма и вышла из него тревожным параноиком.
В одно предрабочее утро я пошла на кухню включать чайник и там, в тумане своих минус пяти, увидела чужого человека. Им оказалась час назад приехавшая бывшая жена хозяина квартиры, которую я снимала. Конечно, когда я въезжала, о её существовании мне не сказали. Назовём мою гостью Галей. Галя была из Украины, имела прописку в этой квартире и ключ от входной двери. Галя была (и остаётся!) чудесной женщиной. Вот только она очень не любила предупреждать о приезде, а жить ей было больше негде. А ещё Галя была шизофреником, настоящим, с диагнозом и пакетом лекарств. Она приезжала и раньше, обычно раз в три месяца, жила по два-три дня в пустующей комнате двушки и никак со мной не пересекалась. В этот раз она тоже пообещала вести себя тихо, разобраться с делами и так же тихо уехать.
Через несколько дней, когда Гале пора было уезжать обратно домой, она рассказала, что её выгнала родня, она потеряла документы и будет их восстанавливать несколько дней. Или недель. А дальше завертелось: сначала мы договаривались, что на кухне не нужны шторы, и она бодро вешала их, пока меня не было дома; на стенах стали появляться сомнительные картины; на кухне не осталось ни одной свободной для меня горизонтальной поверхности — но это всё так, бытовуха. Потом она стала готовить завтраки для дочери, живущей на другом конце планеты, говорить сама с собой — по ночам, по утрам и вообще в любое время, причём говорить громко, воодушевлённо, страстно, бранясь так, что завидно становилось. Я стала подозревать, что у Гали закончились таблетки, которые делали её мирной, просто немного странненькой женщиной, одной из тысяч таких же.
Однажды я зашла в туалет и увидела, что из унитаза торчит коврик. Галя прибежала на мой крик, очень удивилась моей реакции, невозмутимо достала коврик, выжала его и стала протирать им полы в квартире. Так и жили. Пока Галя превращала уже довольно родную мне квартиру и вообще всю мою жизнь в психбольничку, я успокаивала себя как могла: считала дни до её отъезда, представляла, как врезаю новый замок и выгоняю её в метель (ну и что, что на дворе май), пила, покупала себе цветы, жалела её, уговаривала себя быть терпимее и пыталась дозвониться до хозяина квартиры.
Галя оказалась к тому же весьма романтичной особой. В один из дней она пробралась ко мне в комнату, распотрошила мой букет пионов, усыпала лепестками мою кровать, один пион забросила на люстру, а вазу кинула в стену. Этот эпизод особенно меня впечатлил — я поняла, что моя гостья преодолела последний рубеж и ворвалась в моё личное пространство. Этого я не выдержала и уехала к маме. И лучше бы не возвращалась — у Гали кончились деньги, ей было нечего есть и курить, поэтому она стала угрюмой и злой, а потом выкинула с балкона мою обувь, украла мои ключи и отказалась выпускать меня из квартиры, пока её не обеспечат сигаретами. И это было прекрасно, потому что наконец-то все «неравнодушные» перестали ломаться, и мы решили вызвать врачей. Тогда уже мы знали, что Галя давно восстановила документы, а так как она привезла зимние вещи, стало понятно, что уезжать и не собиралась.
Врачи приехали, они поговорили, посмеялись, а потом Галя сбежала. Её не было несколько дней. Поразительно то, что с исчезновением её присутствие в квартире не закончилось, а даже как будто бы стало больше и ощутимее: я не выходила из дома, не посмотрев предварительно в глазок и не прислушавшись к звукам на лестничной клетке; к подъезду я шла, постоянно оборачиваясь, и думала в эти моменты только о ней. А потом ещё несколько месяцев находила «сюрпризы» от неё, вроде яичной скорлупы на тарелочке в глубине бельевого ящика. Дня через четыре после побега я увидела её на остановке — она стояла в тридцати метрах от меня и смотрела в мою сторону. Небо было пронзительно голубым, её взгляд тоже. Галя ничего не сказала, а я села в маршрутку и уехала. Потом, когда она стала бродить всё ближе к дому, опять вызвали врачей, после чего её увезли. Владелец квартиры разрешил сменить дверной замок. Я пополнила мини-бар и тут же его опустошила. Вроде бы всё устаканилось. Вот только я с тех пор стала практически всех вокруг считать больными на голову — оказалось, если присмотреться, в каждом есть немного Гали.
