Создатель крупнейшего в России кредитно-потребительского кооператива «Семейный капитал» Игорь Белоусов — настоящий человек-трансформер: бывший советский офицер, на Дальнем Востоке продавал китайский ширпотреб в 1990-е, издавал газету для мигрантов из Средней Азии, основатель бизнеса, по разным оценкам, имеющего капитализацию около трёх миллиардов рублей, а теперь ещё и фигурант уголовного дела о мошенничестве. В том, была ли затея Белоусова, решившего инновационными путями развивать сельское хозяйство в Карелии, большой финансовой пирамидой или стартапом, загубленным Центробанком, приходится разбираться до сих пор. Сам основатель уже не один месяц находится в СИЗО и ждёт суда. Автор самиздата Марина Васильева на протяжении нескольких лет изучала структуру «Семейного капитала» и теперь рассказывает, кто же на самом деле такой Игорь Белоусов.
На первой странице поисковиков по запросу «Белоусов Групп» (так раньше назывался «Семейный капитал») можно найти блог, автор которого утверждает, что сотрудничество с Игорем Белоусовым в 2007 году стоило ему около одного миллиона рублей. Многие ещё на пике успеха кооператива называли его не иначе как финансовой пирамидой и со дня на день ожидали, что руководство холдинга исчезнет и обнаружится в какой-то из стран, у которой нет договорённости об обмене с Россией. «Я сижу в открытом кабинете, без охраны и даже без секретаря, в обычном бизнес-центре, — нарочито простодушно отвечал на это в 2014 году Белоусов. — И моя дверь всегда открыта, но почему-то никто не приходит, да и в суд никто не подаёт — все только пишут, скрываясь под „никнеймами“. Зачем — спросите у них, я не читаю: мне это неинтересно».
2014–2018. Кефир как мечта
Белоусов разговаривает громко и эмоционально, любит эпатировать публику. На звонки по мобильному он перестал отвечать после банкротства, но продолжал встречи с пайщиками и перед полным залом вкладчиков-пенсионеров не боялся сказать, что «денег нет», и упрекнуть их в меркантильности. Во время отраслевой конференции он мог начать вытаскивать из полиэтиленового пакета продукты своей компании и расставлять по столам участников, энергично размахивая руками, на встрече с пайщиками после банкротства кооператива вытолкал из зала арбитражного управляющего. Глядя на эти шоу, сторонний наблюдатель едва ли мог бы поверить, что холдинг, возглавляемый Белоусовым, имеет оборот в 876 миллионов рублей в год и капитализацию более трёх миллиардов рублей.
Чтобы пайщики всё же поверили в состоятельность кооператива и в то, что у него есть активы, их периодически возили на экскурсии по коровникам и заводам. Идея предпринимателя состояла в том, чтобы использовать вклады для покупки бизнес-активов и развивать сельскохозяйственный бизнес, а продукцию продавать в сети собственных магазинов. В начале 2015 года в Петербурге их было тридцать четыре — небольшие точки с прилавком, без самообслуживания, продавались там пирожные, молоко, йогурты, колбасы, хлеб. Сейчас все они закрылись.
До того как заняться сельским хозяйством, Игорь Белоусов успел побывать советским офицером на Дальнем Востоке, продавцом китайских товаров в 1990-е, несколько раз запускал бизнес-проекты и становился банкротом. В Петербурге он с 2003 года, здесь его карьера тоже была витиеватой. Он инвестировал в производство красок, производил пластиковые карты, издавал газету для мигрантов из Средней Азии. Многие из этих активов до сих пор входят в «Семейный капитал» — после банкротства КПК их перевели в НПО с тем же названием.
Все эти фирмы разнообразят продовольственный список компаний-пайщиков автоконсультациями, туризмом и строительством. Визуальная составляющая бизнеса Белоусова будто специально черпала вдохновение из рекламы МММ — уж больно усатые мужчины в рекламных проспектах похожи на Лёню Голубкова, а женщины с высокими причёсками — на его жену, которая наверняка вскоре тоже сможет позволить себе сапоги. Вкладчики обычно запечатлены в момент получения разного рода дипломов и благодарственных писем от руководства холдинга.
Все бизнес-проекты до «Семейного капитала» Белоусов называл доро́гой к сельскому хозяйству и поиском себя, а хлеб, колбасу и кефир — осуществлённой мечтой всей жизни.
На вопрос о планах на два-три года Белоусов смеялся: генеральный план развития холдинга составлен на тридцать лет. В общих чертах это план расширения и ассортимента, и объёмов производства: в будущем «Семейный капитал» заведёт кроликов, займётся производством рыбы, злаков, мяса. Владелец холдинга уверен, что сельское хозяйство может быть прибыльным, только если оно многопрофильное. Но в начале 2016 года всё пошло не по плану: ЦБ назначил временную администрацию в кредитном потребительском кооперативе «Семейный капитал», работа которой закончилась банкротством в августе.
Петербургские полицейские завели уголовное дело против неустановленных лиц, действовавших от имени КПК «Семейный капитал». В деле описаны два договора передачи денег: в мае 2014 года и в феврале 2015-го. Ответчика обвиняют в хищении 225 тысяч рублей. Распродажа активов «Семейного капитала» началась с теплиц в Астрахани за 13 миллионов рублей. Общая сумма требований пайщиков КПК — не менее одного миллиарда рублей.
Почти все пайщики — пенсионеры, и поэтому «Семейный капитал» родился и умер не замеченным большинством россиян. Но для своих участников он стал сообществом по интересам и своего рода субкультурой. Для них кооператив издавал несколько газет, устраивал собрания. А уже после ввода временной администрации ЦБ дети пайщиков узнали о тратах своих родителей и создали несколько групп в соцсетях, где называют кооператив пирамидой и решают, что им теперь делать. Кооператив они сокращённо называют «СК». Суммы вкладов у большинства — несколько миллионов рублей, пенсионеры отдавали все накопления. «Я тут недавно был на очередной даче показаний по СК, — говорит один из бывших руководителей кооператива, который уволился примерно за год до начала финансовых проблем, из-за конфликта с владельцами. — Всю эту историю знали в основном пенсионеры, потому что именно они и были целевой аудиторией. Люди моего и вашего поколения знают, что такое криптовалюты, и мы знаем много историй успеха и неуспеха в финансовой сфере. Люди среднего возраста знают, что такое Avon, Oriflame и тому подобное. А у пенсионеров есть такая особенность, как патологическое доверие. Они доверчивые, как дети, критическое мышление может напрочь отсутствовать».
Получается, что руководство кооператива должно быть расчётливым и дальновидным. Но при этом Белоусов даже после заведения уголовного дела не делал попыток уехать из России, а вместо этого проводил собрания для пайщиков, больше похожие на цирковые представления. И он, и его топ-менеджеры не похожи на современных предпринимателей, спокойных выдержанных людей в дорогих костюмах. Это скорее персонажи из девяностых, очень разные, но на удивление колоритные. Гендиректор кооператива Наталья Верхова сейчас тоже сидит в СИЗО. Выглядит она очень спокойной и даже застенчивой, в свитере, а не костюме. При этом пишет и говорит высокопарно и патетично, в стилистике соцреализма, с инверсиями и прилагательными в превосходной степени.
С помощью своей сестры она уже несколько месяцев ведёт дневник из петербургского женского изолятора. «В детстве у всех были любимые игрушки, с которыми не расставались. В тюрьме у девчонок тоже есть дорогие вещи: зеркальце, вязаная косметичка от подруги, ушедшей на этап, блокнотик, фотки детей, кусочек мыла пахучего, — пишет Верхова. — И берегут девчонки драгоценные штуки. От утраты и шмонов. Побиты девчонки потерями, цепляются за частицы дорогого, начиная жить заново».
2014. Про людей и коров
Лето 2014 года, мы едем на производство холдинга — такие «осмотры» компания регулярно проводила для вкладчиков, как бы отчитываясь о том, куда деваются их деньги.
«Во всём районе ни одной фермы, кроме нашей. Как думаете, часто они приходят или нет? — усмехается главный инженер Медвежьегорского молокозавода Сергей Жабкин на вопрос о проверках. — Проверяют пожарные, ветеринары, химнадзор, СЭС, Роспотребнадзор, Ростехнадзор, — продолжает он. — МЧС заставило поставить локальную систему оповещения за два миллиона рублей».
Главный инженер долго говорит о том, сколько трудностей приносит работа с аммиаком. На вопрос, почему нельзя перейти на что‑то другое, грустно отвечает, что с «другим» проблем ещё больше: знакомые из Москвы сказали, мол, если работаешь на аммиаке, не вздумай с него уходить. Например, при утечке фреона его нужно выкачивать и закачивать новый, а он стоит немалых денег, хотя и аммиак уже не дёшев.
Сергей Жабкин — усталый человек за сорок, одет так, как обычно одеваются на даче огородники: в тёмные мягкие брюки и футболку. Он стоит на берегу озера, возле которого через пару десятков метров начинаются ряды коровников, — ферму строили в советские времена, когда «водоохранные» законы были другими. Стоит, задумчиво глядит вдаль и курит, неспешно переводя разговор от проверок к рыбе, которая хорошо ловится в карельских озёрах.
Рядом с ним — тогдашний гендиректор холдинга, который уволился и сегодня старается стереть кооператив из своей деловой биографии. Тоже курит и смотрит вдаль, но по‑другому: с гордостью. Он говорит о новом комбайне, который в России покупали всего дважды, — «Семейный капитал» и какой‑то фермер с небольшим хозяйством, видимо, фанат своего дела. Гендиректор тоже полон энтузиазма: его глобальный план — обеспечить Петербург молоком местного производства. «Мы хотим создать симбиоз деревни с городом. Производство надо делать в малых населённых пунктах: единственное в окрестностях предприятие, скорее всего, оно проработает долго, — рассказывает он. — Здесь мы поставим новый компьютеризированный завод рядом со старым и доведём дойное стадо до 10 тысяч голов».
Однако о текущем уровне жизни в регионе он иллюзий не строит: «Люди тут работают либо у нас, либо на зоне». На комбинате 450 сотрудников, большая часть работает за 15 тысяч рублей в месяц, и здесь это считается неплохой зарплатой.
При этом именно на людях, а не на новых комбайнах, кажется, и держится сельское хозяйство в России. Например, замдиректора агрофирмы «Туксы», тоже принадлежащей «Семейному капиталу», похож на программиста: худой молодой человек в клетчатой рубашке, выглядывающий из‑за ноутбука. Он начертил на графике надоев за год толстую и угрожающую красную линию, ниже которой нельзя опускаться, и сотрудники, судя по всему, не стали проверять, что будет, если эту линию пересечь. В «Туксах» кроме молока производят капусту, в «тестовом режиме» выращивают партии других овощей, для прокорма коров растят огромные поля ячменя: чтобы год кормить одну корову, нужен гектар земли.
Вот по густо-зелёному ячменному полю агрофирмы едет улыбчивый пожилой мужчина на красном комбайне. Вокруг кабины летает стая слепней, но комбайнёра они как будто не расстраивают. Он рассказывает, что уже давно не верил, что кто‑то из владельцев этой земли будет покупать новые комбайны.
2014. Производственный цикл
Производить молоко сложнее, чем, например, мороженое: последнее можно заготовить заранее и хранить в холодильнике, для молока же требуется отлаженная логистика — за два-три дня оно должно попасть от фермы через молокозавод на прилавок магазина.
Малый сельскохозяйственный бизнес в Ленобласти и Карелии тоже не развит, хотя комбинаты, которые теоретически могли бы покупать у фермеров молоко, есть — «Славмо», «Галактика», но нет доступных кредитов, нет дешёвой техники, плохие дороги.
Медвежьегорская ферма и молочный комбинат объединились после распада СССР, чтобы выжить: одному было кому продавать продукцию, другому было из чего производить кефиры, йогурты и творожные десерты. Коровники выглядят ужасно, хотя, очевидно, так и выглядят коровники во всей стране. Да, ходят легенды, что у норвежских фермеров животные просто бродят по сельской местности и сами приходят на дойку в нужное время.
Но в Карелии коровник — это длинное помещение, напоминающее тюремный барак, в котором животные стоят, привязанные за шею железной цепью. В полу с одной стороны канава для сена и силоса, с другой — канава для навоза. Несколько сотен коров стоят в два ряда друг напротив друга. Стоит густой запах силоса, и этот запах все вокруг упорно сравнивают с запахом шампанского. Над каждой коровой висит табличка с датой рождения и именем — в основном это Зорьки и Машки. Они сидят и лежат, не мыча и безразлично провожая взглядом посетителей.
Молочный завод выглядит очень старым, почти рассыпающимся, внутри душно. На полу — лужи, в бидонах какие‑то жидкости, на столах — коробки. Новые станки, купленные уже в эпоху «Семейного капитала», резко выделяются на фоне «советского» окружения. Молоко течёт с фермы по трубам под потолком, работают они как пневмопочта. Несмотря на то, что их чистят чуть ли не каждый день, на дне прозрачных труб заметный сероватый осадок. Если бы не эта деталь, они бы выглядели футуристично. Выходим на улицу смотреть на привоз молока. Жарко, и в растекающейся по асфальту белой лужице лежит окурок сигареты. На баночках и коробках с йогуртами разноцветные звери, а символ завода неотличим от вывески московского метро.
Несмотря на глобализацию торговли, продукцию многих похожих предприятий в других регионах не встретить. Иногда это рационально — зачем, например, везти из Приозёрска в Петербург булочки с местного хлебозавода, если есть ближе и дешевле, а иногда свидетельствует о низком уровнем менеджмента на производствах и нежелании крупных ретейлеров что‑то менять.
Биографии молочных заводов России в основном драматичны: на коровах и тракторах отразились все исторические этапы развития страны. Например, ЗАО «Племенной завод Приневское» был и подсобным хозяйством завода «Красный Треугольник», и совхозом «Красный Октябрь», и акционерным обществом закрытого типа. Дмитровский молочный завод начинал в 1930‑е годы как «Раймолживсоюз». ЗАО «Медвежьегорский молокозавод» тоже работает с советских времён; чтобы выжить в 1990‑е, в его состав вошли совхоз «Медвежьегорский», МУП «Радуга» и МУП «Нива». В ноябре 2013 года хозяйство купила компания «Белоусов Групп». «Молоко — внутри коровы, трава растёт на земле, корова ест траву, мы её доим, везём молоко на завод, потом в магазин – где тут вы видите санкции, где тут доллар?» — так Игорь Белоусов объяснял, что никакие перемены в российской экономике этот бизнес не обрушат.
Распродажа активов «Семейного капитала» началась с теплиц в Астрахани за 13 миллионов рублей. Общая сумма требований пайщиков КПК — не менее одного миллиарда рублей. «Медвежьегорский молокозавод может не пережить питерского инвестора», — начали писать в заголовках приозёрские газеты ещё до банкротства, в 2015 году. Зарплатная задолженность ММЗ составляла восемь с половиной миллионов рублей, налоговая — два миллиона. В ноябре 2015 года сотрудники молочного цеха приостановили работу. Людям, которые и до этого получали по 15 тысяч рублей, вовсе перестали платить зарплату. Но многие сотрудники фермы всё равно ходили на работу, потому что коров нужно было кормить и доить. Только в 2017 году у ММЗ появился новый инвестор, который частично запустил производство — на десятую часть мощности.
2016. Крах кооперации
В Петербурге всего несколько десятков небольших кредитно-потребительских кооперативов, их регулирует 190–ФЗ «О кредитной кооперации». По закону деньги пайщиков нельзя вложить ни в инвестпроекты, ни в ценные бумаги, но их могут выдать участникам кооператива в виде займа. В основном такие организации и создают обычно для кредитования малого бизнеса, который «не любят» банки. Объём российского рынка кредитной кооперации — около ста миллиардов рублей, всего кооперативов 1608, и «Семейный капитал» был самым крупным.
Эту форму бизнес использует и за рубежом, активнее всего — в Финляндии, где 75–80 % населения участвуют в трёх с половиной тысячах кооперативов. Крупнейшие из них — корпорация SOK (это гипермаркеты PRISMA, S–market, гостиницы Sokos Hotels), Valio и Faba, который объединяет одиннадцать с половиной тысяч фермерских хозяйств. Основное отличие этих кооперативов от российских в том, что их пайщики — фермеры и бизнесмены совместно разрабатывают стратегию общего бизнеса, и все воспринимают его как общий. Грубо говоря, пайщики понимают, куда и зачем вкладывают деньги, оценивают собственные риски, выбирают выгодные варианты. Людей, которых просто привлекла реклама, обещания высоких выплат, в этой системе почти нет. Российские кооперативы — это чаще всего организации вообще без активов, они работают как микрофинансовые компании, выдают кредиты под высокий процент. И из прибыли платят пайщикам.
С 2014 года в России закрылись ещё несколько крупных кооперативов, потому что их активно начал проверять Центробанк, и многие не прошли ревизию. Но модель работы «Семейного капитала» на фоне других крупных кооперативов была уникальной: не «российской» и не «финской». Вкладчиками там были обычные люди, не имеющие отношения к фермерству, а кредиты выдавались крупным фирмам в собственности семьи Белоусова.
О том, почему не получилось у Белоусова, есть два основных мнения: «проблема в системе» или же «проблема в управлении». Система, как известно, за рубежом работает, хотя, надо признать, иначе. Пайщиками «Семейного капитала» были не фермеры, а компании — владельцы крупных сельхозактивов, принадлежащие, по данным СПАРК, жене и сыну Белоусова: Галине Васянович и Алексею Васяновичу. Такую фамилию, как указано в нескольких источниках, в начале нулевых носил и сам Белоусов. Ещё одна группа пайщиков — физлица, в основном пенсионеры, которые, если судить по их отзывам на собраниях, не совсем понимали, во что вкладывают деньги. Многие знали только, что «на коров». После введения временной администрации в кооперативе им предложили перевести деньги в некоммерческое потребительское общество с аналогичным названием. Многие снова поверили — и согласились, и уже «под флагом» НПО несколько месяцев продолжали работать офисы кооператива.
«Мы рисовали картинку будущего», — говорит петербургский маркетолог и брендолог Сергей Славинский, который разрабатывал стратегию развития розничной сети «Семейный капитал» на 10 лет. План включал переименование магазинов в «Сегодня», и эту работу уже начали, но не закончили. В итоге над некоторыми точками размещались сразу две вывески. «Сказать, что это пирамида, не могу, потому что я не финансовый аналитик, — продолжает Славинский. — Но работу мы сделали правильно, и они её адекватно оценили. Другой вопрос, для чего всё это было — для внедрения или для «красивой истории», но этого я не знаю. Я общался только с управленцами, а в таком бизнесе важно, что творится на местах, он зависит от операционного менеджмента».
«Нет смысла обсуждать причины провала „сельхозкооперации“: модель изначально не была заточена на получение прибыли, — уверен владелец сети магазинов „РеалЪ“ Александр Мышинский. — Все выступления господина Белоусова на публике были связаны исключительно с привлечением новых членов в финансовую пирамиду КПК „Семейный Капитал“».
Ни одна компания, уверен эксперт, не может привлекать средства под 16–20 % годовых и вкладывать их в долгосрочные дорогостоящие проекты с 10-летней окупаемостью.
«А так называемые „магазины“, открытые в разных районах города, давали по пять — двадцать пять тысяч рублей выручки в день и могли в лучшем случае только окупать аренду и зарплату персонала, — продолжает Александр Мышинский. — Ни разу Белоусов не ответил на вопрос об объёмах производства и продажах, все разговоры и отчёты были только об освоенных средствах вкладчиков. Раздавая направо и налево обещания накормить страну, руководство компании не обмануло: все сполна наелись их обещаниями. Очень жаль, что вполне прогрессивная идея кооперативного бизнеса была опорочена таким неудачным примером. Сочувствую вкладчикам, в очередной раз поверившим в сказку чудесного обогащения».Ещё со времен пластиковых карт Игорь Белоусов предпочитал быть скорее собственником компаний, чем управленцем. Он вкладывал средства и находил протеже — генеральных директоров. Один из них, уже несколько лет назад уволившийся из компании, теперь старается скрывать, что когда-то там работал. «Зачем платить за аренду, если можно платить по кредиту и получать заводы в собственность?» — удивлялся этот же гендиректор несколько лет назад, органично продолжая стилистику своего наставника.
2016. Харизма и токены
— Это что, сам он, Белоусов стоит, с микрофоном? — спрашивает старушка у своей соседки на встрече Игоря Белоусова с пайщиками в 2016 году, в конференц-зале гостиницы «Октябрьская».
— Да нет, конечно, если бы это был он, мы бы его уже на кусочки разорвали.
— В первый раз в жизни отнесла деньги куда-то, кроме государственного банка, и так неудачно.
— Поверила я Белоусову, потому что он военный.
— А ведь я даже в МММ не состояла. А тут назло всем сделала!
Пайщики спрашивали друг у друга, кто из них состоит в НПО (некоммерческое потребительское общество) «Семейный капитал», а кто до сих пор в кооперативе, который суд объявил банкротом. Никто толком не понимал, что такое КПК, а что НПО, чем они в принципе отличаются, и предположения звучали как народные приметы: если отнес деньги в НПО до банкротства, то деньги вернут.
— Я так понимаю, основной вопрос у всех один: «Где мои деньги и когда их вернут?» — начал Белоусов. В зале поднялся недовольный ропот, который уже не стихал: одни выкрикивали вопросы и обвинения, другие кричали: «Да дайте ему сказать!»
Белоусов тем временем рассказал, что пять лет кооператив работал «копейка в копейку», а затем в 2015 году его «чуть не смыла волна паники».
— Сейчас я большую часть времени провожу в Карелии: там наши с вами активы, в том числе Медвежьегорский молокозавод. Я пытаюсь восстановить структуры, которые мы в прошлом году подорвали: завод давал 50–60 миллионов рублей в месяц, и эти деньги выплачивали пайщикам. Завод мы выжали досуха.
На тот момент пайщики подали более трёх тысяч заявлений о выходе из кооператива. Белоусов признался, что денег на выплаты нет, и предложил собравшимся два выхода: либо продать и разделить оставшиеся активы (одни только пять тысяч коров, по его оценке, стоят 500–600 миллионов рублей), либо продолжать работать и постепенно выплачивать долги из прибылей предприятий — участников НПО. Почти половину зала Белоусову удалось перетянуть на свою сторону — больше за счёт харизмы, чем аргументов. Голосования не было, поэтому и результат встречи оценить нельзя, но ползала орало: «Дайте работать!» На встречу пришёл арбитражный управляющий кооператива, но Белоусов вытолкал его из зала. Собрание начало напоминать заседание Госдумы, люди уже не стеснялись ткнуть друг друга под бок в качестве финального аргумента. Управляющий в итоге провёл отдельное собрание в коридоре гостиницы. Те, кто не смог выбрать, кого слушать, метались из зала в холл и обратно.
В это время кооператив находился под арбитражным управлением, а действия НПО становились всё более экзотичными. Например, уже в 2017 году «Семейный капитал» объявил о создании своей криптовалюты и предложил пайщикам купить токены.
Летом 2017 года НПО анонсировало новый проект «Комплекс вкуса» — пищекомбинат и десять магазинов. Комбинат должен был включать цеха по производству мясной, молочной, овощной продукции, кулинарию и магазины.
Одним из последних проектов, которые холдинг успел не только анонсировать, но и запустить, был завод в Архангельске. Участвовавший в запуске управленец вспоминает, что верил в проект, несмотря на сомнительную репутацию Белоусова.
— А вы с ним лично знакомы? Он нам рассказывал, когда открывали завод, что вот в нашем посёлке, в сорока километрах от Астрахани, через несколько лет будет международный аэропорт, — рассказчик делает паузу и печально улыбается. — И вы не поверите — мы стояли с открытыми ртами и слушали. Ну а до этого ведь действительно за полгода завод открыли, с нуля. И приезжал губернатор, перерезал красную ленточку. Мы были в эйфории, упивались успехом, и ничего не настораживало.
В конце августа 2017 года Белоусова, Галину и Игоря Васянович, а также сотрудника кооператива Дмитрия Ходыкина задержали по уголовному дело о мошенничестве. Суд выбрал мерой пресечения арест на два месяца. «Кооператив „Семейный капитал“ прекратил работу. Мы потеряли больше, чем кооператив. Мы потеряли надежду, — написала об этом нынешняя и, видимо, последняя гендиректор НПО „Семейный капитал“ Наталия Верхова. — Может ли кооператив возродиться? Нет. Белоусов опередил своё время. Для работы в формате кооперации должно измениться общество».
