В конце октября несколько десятков туристов, в основном российских, отравились в отеле в египетском городе Хургаде. Причиной назвали нарушение санитарных норм, генпрокуратура Египта возбудила уголовное дело. Однако никаких компенсаций туристы пока не получили. Так происходит очень часто. Автор самиздата Далия Валеева вспоминает, как стала жертвой массового отравления гуляшом в будапештском ресторане, который рекомендовали в программе «Орёл и Решка». В еде нашли атропин, но жертвы не получили компенсаций, а ресторан продолжил работу.
Я открыла глаза. Лежу на больничной кровати без смартфона, без паспорта. Где я? Как я сюда попала? Думать трудно: как будто я в уме пытаюсь взять тройной интеграл.
На руке гематома — вспоминаю, что ночью выдернула из вены катетер вместе с иглой и снова отключилась. А ещё вчера была машина скорой помощи и дорога в больницу. Я в Венгрии; кажется, нас с подругой вчера отравили.
Роковой гуляш
Накануне мы с подругой Верой в ресторане For Sale Pub ели национальное венгерское блюдо — гуляш. Там же когда-то пробовала гуляш и ведущая «Орла и Решки» Жанна Бадоева. Это то самое место, где скорлупу от орехов можно бросить прямо на пол, а к стене прикрепить бумажку со своим посланием. Благодаря этому выпуску тревел-шоу ресторан очень популярен среди русских и украинских туристов. Но рекомендации телеведущих и критиков не спасают: массовые отравления происходят даже в мишленовских ресторанах.
Был тёплый весенний вечер, и после ужина в For Sale Pub мы с Верой решили пройтись до дома пешком. Но минут через десять поняли: что-то идёт не так.
Сначала голова закружилась у Веры. Мы думали, что это солнышко напекло, ведь весь день гуляли по местному замку. Но скоро замутило и меня, мысли путались, предметы потеряли чёткость. Мы едва дошли до квартиры нашей подруги Эльвиры, у которой остановились. К тому моменту мы с Верой уже начали смутно догадываться: в ресторане нас отравили, и, вероятно, это было не просто тухлое мясо.
Мы до последнего надеялись, что просто устали или съели просроченный перчик. Эльвира уже спала. Мы с Верой рухнули на диван, но заснуть не получалось. Страшно хотелось пить, сердце колотилось, а в голове словно что-то било в набат и кричало: «Опасность! Беги! Спасайся!» Но как и от чего спасаться? Мы попытались загуглить, что делать при отравлении наркотическими веществами. Но текст расплывался перед глазами, а смысл слов ускользал от понимания. Тогда Вера предложила вызвать скорую. И после этого её сознание отключилось — дальше она ничего не помнит.
Но это я узнаю потом. А в тот момент я видела только, как Вера, сидя на кровати и с улыбкой глядя на меня, сказала: «Как хорошо, я гуляю по Арбату!» Так я впервые познакомилась с галлюцинациями. Я понимала, что вызвать скорую самостоятельно уже не смогу: я не разбирала даже текст на экране смартфона. И пошла будить Эльвиру.
Хотя «пошла» — это громко сказано. Ходить тоже было тяжело, очень хотелось упасть. Никогда не забуду выражение ужаса на лице Эльвиры, когда она увидела меня и поняла, что происходит что-то страшное.
К нашему счастью, врачи приехали быстро. Я была ещё в сознании, собрала себе и Вере вещи в больницу, рассказала бригаде, что случилось. Но у меня уже тоже начинались галлюцинации. Знаете, что самое страшное? Видеть в прихожей огромную собаку и осознавать, что она нереальна. И что ты этим не способен управлять, ты не понимаешь, что с тобой происходит, и никак не можешь себе помочь.
Как только мы сели в машину скорой, сознание перестало подчиняться. Эльвира потом расскажет, что моментами я была вполне адекватна, но иногда говорила что-то странное и пыталась сбежать из машины. Когда мы перешагнули порог больницы и я поняла, что здесь нам точно помогут, то окончательно отключилась.
Попытка побега
Моя палата выглядит как в глухих больницах далеко за МКАДом. Возможно, потому, что это токсикология. Один туалет — и тот без замка. Я в шоке. Но я бы своей памяти в тот день не доверяла: может, палата была очень даже ничего, просто я её иначе запомнила.
Соседка эмоционально что-то рассказывает. Мы с ней болтаем, она говорит, что отравилась чем-то на вечеринке. Потом Эльвира мне скажет, что соседка болтала на итальянском. Я не знаю итальянского.
Меня не отпускает мысль, что нужно найти свой смартфон. Без него я чувствую себя максимально беспомощной. Поэтому я активно пытаюсь сбежать из палаты в поисках своих документов и телефона. В коридоре меня перехватывают медсёстры, они ничего не хотят слушать — то ли не понимают, то ли в токсикологии так принято. Да и я не уверена, что объясняюсь вполне внятно: в голове по-прежнему туман, и я периодически проваливаюсь в липкий, противный сон. Меня возвращают в палату.
И всё же во время бодрствования я пытаюсь быть максимально продуктивной: обуви у меня тоже нет, поэтому я делаю себе носки из найденных у кровати бинтов. Пол очень холодный! Медсестра наконец то ли поняла меня, то ли просто догадалась, глядя на мои «носочки», и дала мне тапки. Но мысли снова путаются, и я сплю.
Предпринимаю ещё одну попытку побега — теперь уже чтобы найти Веру. Она должна быть где-то в больнице, вместе будет проще отсюда выбраться. Я почему-то уверена, что выбраться надо обязательно и как можно скорее. Иду по коридору, шугаюсь от медсестёр — иначе загонят в палату. Дохожу до лестницы на второй этаж, а там стоит священник. Впадаю в ступор, начинаю думать: вдруг что-то случилось с Верой? Да, мыслить логически я в тот момент ещё не могу. Становится страшно, и я возвращаюсь в палату.
Ещё жертвы
Ко мне заглядывает медсестра, а вместе с ней Эльвира. Как я ей рада! Она очень бледная, смотрит на меня как-то странно и очень внимательно. Спрашивает, помню ли я её. Конечно, помню — почему такой вопрос? Я чувствую, с каким облегчением она выдыхает: «Врачи ночью сказали быть готовой ко всему. К тому, что вы не проснётесь. Что впадёте в кому. Что потеряете память».
Эльвира всю ночь спала на холодных стульях в приёмном покое, не находила себе места и уже начала искать другие больницы, чтобы перевести нас туда, если мы не очнёмся. Утром врачи ей сказали, что увидеть она может только одну свою подругу — меня. Но где Вера?
Когда ночью скорая привезла нас в больницу, врачи даже не удивились. Спросили только, были ли мы днём в том ресторане и ели ли там гуляш. Даже страховку не требовали. Но потом я узнала, что она понадобилась тем, кто попал в больницу «самотёком». Нам сказали, что мы уже как минимум 15-е из ресторана For Sale. А ещё сколько-то людей не стали обращаться в больницу и как-то перенесли всё на ногах.
Это был атропин. В гуляше было зашкаливающее содержание атропина. Тот самый, что используют как антидот при отравлении фосфорорганическими соединениями и другими боевыми ядами. Например, по словам Алексея Навального, именно быстрое введение атропина спасло его от смерти после отравления «Новичком».
Если перебрать с самим атропином, возможны потеря памяти, паралич дыхания, судороги, галлюцинации, а в тяжёлых случаях — кома. Врачи говорят, что если бы мы дома легли спать, наутро могли бы просто не проснуться. К счастью, в больнице всех откачали.
Нам наконец-то сказали, что Вера в палате интенсивной терапии. Ещё в скорой врачи заметили, что у неё плохая кардиограмма, поэтому и отвезли её сразу чуть ли не в реанимацию. Находим её — она спит, с ней всё хорошо. Можно немного выдохнуть. Мне возвращают мои вещи, только паспорт отдадут при выписке. Я уже пришла в себя, насколько это возможно, и думаю лишь о том, как бы быстрее забрать Веру и уехать из больницы. Выходим с Эльвирой во двор, сидим там на лавочке и разговариваем, а перед больницей стоит машина полиции.
Выбраться из Будапешта
Потом Вера расскажет мне, что проснулась привязанной к больничной койке и не понимала, где она и что происходит. Больших трудов ей стоило убедить медсестёр, что она пришла в себя и больше не бредит. После этого ей вернули вещи и одежду.
И мы с ней переходим к активной фазе плана «побег из венгерской больницы». Остроты ощущениям придаёт то, что на утро следующего дня у нас обратный самолёт в Россию, поэтому задерживаться в компании врачей и капельниц нам не хочется. Да и кажется, что с нами всё нормально: мы пришли в себя, а когда доедем домой, всё станет совсем хорошо. (Спойлер: не станет.)
Идём проситься на выписку. Убеждаем врача, что галлюцинаций нет, с нами всё в порядке, нам надо домой. Говорим убедительно, да и сами в тот момент верим в то, что говорим. Нас отпускают. В метро Вера, глядя на пустые сиденья напротив, восклицает: «Ой, человечек танцует!» Мы с Эльвирой в ужасе переглядываемся.
Дома у Эльвиры ко мне постепенно возвращается способность контролировать пальцы и хоть немного различать буквы на экране смартфона. Представьте, что вам щедро закапали в глаза средство для расширения зрачков — как при осмотре у окулиста. Изображение перед глазами начнёт расплываться — и читать вы вряд ли сможете. Некоторые такие капли тоже содержат небольшое количество атропина, поэтому эффект такой знакомый. Но после приёма врача зрение восстанавливается за пару часов. У нас этот процесс занял несколько дней.
И я ещё постоянно слышу музыку в голове. Она красивая, хотя и незнакомая. Задумываюсь о том, что, может, именно так композиторы сочиняли свои произведения, — что, если у них тоже были слуховые галлюцинации? Зато вот с Верой к тому моменту уже действительно почти всё в порядке. Мои же галлюцинации полностью и безвозвратно пройдут к утру.
На следующий день мы улетаем в Россию. Я не сразу вспомню, где я живу, названия торговых центров, в которых бывала сотни раз, и ещё десятки деталей. Как будто оборвались какие-то цепочки в голове и их нужно восстанавливать. Провалы в памяти будут меня пугать ещё несколько месяцев, будет беспокоить рука, из которой я выдернула капельницу. Оказывается, тогда я сильно повредила себе вену, поэтому рука будет долго болеть — изредка она напоминает о себе до сих пор. Ещё, кажется, эта история останется со мной в форме ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство), но я пойму это только спустя несколько лет, когда сяду писать этот текст.
А как атропин всё-таки попал в тот несчастный гуляш? Расследование в Венгрии ничего особого не выявило. В местных новостях написали о закупке этим рестораном тмина, который используется как приправа к гуляшу. Но вместе с тмином они получили очень похожее на него ядовитое растение, содержащее атропин. В той партии тмина этого растения было так много, что гуляш оказался смертельно опасен. Но злого умысла не было.
Ресторан закрыли на пару дней и снова открыли. В консульском отделе посольства РФ в Венгрии мне посочувствовали и ответили, что я могу самостоятельно обратиться к адвокату. По приезде в Россию мне ещё долго было очень плохо (недели на две я слегла с температурой под 40, а потом ещё несколько недель приходила в себя), и я ничем таким не стала заниматься.
И это неудивительно: расследования массовых отравлений в общепите почти никогда не приводят к результату. В 2019 году около тридцати посетителей мишленовского ресторана RiFF в Испании попали в больницу с симптомами отравления. В числе подозреваемых оказались сморчки — блюда с ними ели все, кого позже госпитализировали. Одна из посетительниц умерла вскоре после отравления. Однако суд не нашёл связи между смертью женщины и едой в ресторане, и расследование прекратили.
Со временем память ко мне полностью вернулась. А вот гуляш ни я, ни Вера до сих пор не едим.
