Читательница самиздата вспоминает, как работала в банковской индустрии в период краха рубля в декабре 2014 года, когда курс евро пробил сотню, все ринулись скупать машины и бытовую технику, в банках кончилась валюта, финансовая система страны повисла на волоске, и всё зависело от одного самолёта, доверху нагруженного деньгами.
— По 93 рубля? Вы уверены? Вы успели поменять курсы на табло?
В отделе наступает тишина. Очень душно. Я звоню из московского отделения банка в город Королёв и повторяю вопрос:
— Оль, я правильно поняла? Вы продали тридцать тысяч долларов по 93 рубля?
Начальник операционного офиса в городе Королёве бойко рапортует:
— Выгодная сделка! Прибыль — почти двадцать рублей на один доллар!
— Оля, у вас на весь город Королёв осталось две тысячи долларов. Валюты нет. Самолёт только сегодня вылетел в Штаты. Ты чем будешь расплачиваться с вкладчиками? Натурой, что ли?
Тишина наступает в городе Королёве.
Москва. 17 декабря 2014 года. 9:30 утра
Занятие на курсах по управлению валютными рисками начинается рано. За партами в основном сотрудники банковой индустрии: дорогие костюмы, сумки Prada, парфюмы Chanel и Tom Ford, смартфоны последних моделей. Окна закрыты наглухо, отопление работает так, что не спасает кондиционер, банкиры скучают, маются и с трудом следят за ходом лекции, несмотря на ударную дозу латте. Лектор в золотых швейцарских часах пытается хоть как-то удержать внимание аудитории, кто-то для приличия задаёт пару вопросов. Лектор оживляется, но ненадолго — в 10:00 утра на Московской бирже открываются торги.
То у одного, то у другого человека начинают звонить телефоны. Сосед по парте сначала краснеет, потом белеет, потом тихо встаёт и уходит. В течение нескольких минут за ним последую я и половина всей аудитории.
— Через тридцать минут жду вас у себя в кабинете, — коротко говорит мне зампред по телефону. Ловлю такси, на ходу швыряя латте куда-то в сторону мусорки. Утреннее декабрьское отупение как рукой сняло. Такси, проехав пару километров, встаёт в пробке. Москва, центр, 10:30 утра. Ныряю в метро.
— Где ты шляешься? Рынок рухнул. Я тебе фотку биржи отправил. — Через шум метро пробивается голос коллеги. — Я пытаюсь хоть где-то купить валюту.
— Не пори горячку, сейчас приеду. Может, у клиентов сможем купить.
Я открываю почту с телефона и вижу картинку: биржа замерла, все игроки стоят только на покупку. За несколько минут доллар вырос на десять рублей.
22 декабря 2014-го
Вечер понедельника. Несмотря на будний день, начальник отдела по работе с физическими лицами сидит передо мной в джинсах и футболке. Обычно уложенные длинные волосы собраны в пучок. Высоченные красные шпильки заброшены в тумбочку, на ногах кроссовки, чтобы быстрее бегать по банку. Восемнадцатого числа цены на валюту пробили потолок, и за прошедшие четыре дня она похудела на два размера.
— Хороший результат — можно даже позавидовать. По полразмера в день. Ещё пару дней кризиса — и ты влезешь в своё красное платье, — улыбаюсь я.
— Издеваешься, да? — Видно, что нервы у неё на пределе.
Наливаю ей виски в пластиковый стаканчик. Начальник отдела по работе с физическими лицами выпивает его залпом, открывает окно и закуривает. В кабинет врывается холодный декабрьский воздух и смахивает ей прядь на лоб. От чопорной бизнес-леди в дорогом костюме остался один маникюр. Подходит и наливает следующий:
— Сегодня подошёл ко мне дедушка. Лет восьмидесяти. Весь трясётся. Деньги, говорит, последние. Всю жизнь копили. «Дочка, неужели пропадут?»
Выпивает ещё полстакана залпом.
— Записала его в очередь. Ты сделай что-нибудь… Не знаю… Мне кажется, были бы у меня эти деньги, отдала б ему. Маленький, сухонький, с палочкой. Немного помятый, но видно: ухоженный. В шляпе — помнишь, как дедушка мой носил. Интеллигентный — все лезут, орут, а он в сторонке несколько часов простоял, пока охранник его не заметил.
— Ты же знаешь, все ждут самолёт. Говорят, завтра-послезавтра должен в Москву вылететь. Все сделки сделаны, всё распределено. Он прилетает — и инкассаторские машины сразу разъезжаются по банкам. Осталось ему прилететь.
Я подхожу к окну и тоже закуриваю.
Она допивает стакан, закрывает бутылку, закуривает ещё одну сигарету.
— Сколько у него? — Кажется, если она сядет, то сразу уснёт.
— Не помню уже. Посмотри, я тебе на почту список вечером отправляла. Он там красным выделен.
Открываю рабочую почту. Сумма действительно, в глобальных банковских платежах, небольшая — около трёх тысяч долларов. Её можно и не снимать — государство возвращает до семисот тысяч рублей при отзыве лицензии у банка. У него получается меньше, если пересчитать на рубли. Но он всё равно боится их потерять, как и многие стоящие в очереди за деньгами.
— Я попробую завтра ещё раз по клиентам пройтись. Может, у кого что появилось. Сумма небольшая — думаю, ему наскребём.
— Спасибо. Пошла я домой. Завтра будет ещё один тяжёлый день.
Она уходит. Я доделываю списки вкладчиков на завтра, высчитывая, сколько и кому не хватает, кому нужно обязательно завтра выплатить, а кто может подождать ещё день-другой.
Выпиваю свои сто грамм и спускаюсь в операционный зал. Банк закрыт, но девочки ещё доделывают текущую работу, которая встала из-за наплыва клиентов. Все на местах — пришлось вызвать из отпуска тех, кто никуда не успел уехать. Банк работал все выходные. Чёрные юбки, белые рубашки с расстёгнутыми воротничками. Форменные галстуки запрятаны в ящик стола. Их работа, особенно в кризис, — самая выматывающая. Они лично общаются с клиентами. Обычный гвалт после окончания рабочего дня не слышен, практически у каждой — синяки под глазами. Все молчат — наговорились за день. Я надеюсь, что клиенты разошлись, но вижу несколько человек, которые всё ещё стоят у дверей банка. Опять придётся идти через пожарный ход.
Одиннадцать вечера. Завтра в восемь мне нужно быть уже здесь. Не хочу об этом думать. Домой. Спать.
Рынок
Мы привыкли, что месяц кризисов и дефолтов в России — август. Но в 2014 году всё было иначе. Середина декабря, до сочельника неделя, санкции. Курс падает разом на 10 рублей. Если раньше доллар стоил 50 рублей за штуку, то сейчас он стал стоить 60, 70 и даже 80 рублей. Все валютные вклады резко выросли в цене в пересчёте на рубли — некоторые настолько, что перестали покрываться страховкой.
По закону, государство вернёт вам не более семисот тысяч рублей от вклада, если что-то случится с банком или финансовой системой. Ещё вчера это означало, что ваши двадцать тысяч долларов вернутся вам хоть и в рублях, но полностью. Но сегодня ваши двадцать тысяч долларов уже стоят больше 700 000 рублей. А завтра они будут стоить уже миллион, но его вы не получите. Если вы не успели снять вклад в валюте до того как банк закрыли, вы теряете всё то, что не укладывается в страховку, и получаете на руки рубли, которые будут дешеветь и дальше.
Страна хорошо усвоила уроки 1998-го, а до того 1991 и 1992 годов и кинулась спасать свои валютные вклады при первом же сигнале кризиса. Все начали скупать валюту по любой цене, ожидая дальнейшего падения рубля, и банки оказались в западне — у нас не было такого количества наличных долларов и евро в кассах, ни у кого. Валюта вся была в обороте — зарабатывала прибыль, из которой платились проценты клиентам. Люди скупали всё: квартиры, машины, некоторые по два порше за раз, сантехнику, утюги и телевизоры по нескольку штук. Нужно было вложить свои деревянные во что-то, пока они совсем не обесценились.
— По договору, банк должен выплатить вклад в течение трёх дней. Мы вам перезвоним, когда можно будет прийти за деньгами.
Я уже не могу слышать и произносить эту фразу. Прошло несколько дней с момента обвала рубля. В банке при входе клиенты начинают занимать очередь с восьми утра. Ведут запись по бумажке, некоторые дежурят у дверей круглые сутки. А мы просто не были готовы к тому, что Россия решит вся и разом забрать у нас свои доллары.
Чего мы только не делали в эти дни.
Поднимали ставки по вкладам, чтобы привлечь клиентов с валютой. Ставили курсы на продажу настолько высокие, что в обычное время покупатель решил бы, что это просто банковская ошибка. Девяносто, сто, сто двадцать рублей за доллар — и всё равно покупали, скупали практически всю валюту, которая была в кассах.
Началась паника — безумная, неуправляемая паника.
Мы договаривались, ругались, иногда даже задабривали бонусами клиентов, поднимали ставки по вкладам и создавали специальные предложения, чтобы хоть кого-то удержать. Мы бегали по рынку, пытаясь договориться купить валюту, любую за любые деньги, по связям, знакомым, даже любовникам.
Но в какой-то момент она просто закончилась. Везде.
И все начали ждать самолёт.
У нескольких банков в РФ есть самолёты, которые летают в Штаты за наличной валютой. И они полетели. Но никто не знал, загрузят их и выпустят ли. Это был первый самолёт после введения санкций.
И он пока только туда долетел.
Шея
Мы уже давно не закрываем окно в кабинете, но всё равно душно — поток морозного воздуха перешибает тяжёлым запахом парфюма. По всему отделению для клиентов расставлены кресла, обитые белой кожей, но мужчина сидит на единственном в кабинете железном стуле. Ему около пятидесяти. Дорогой итальянский костюм, туфли из новой коллекции Baldinini, швейцарские часы с алмазным покрытием и Vertu из чёрной крокодиловой кожи, с вкраплениями бриллиантов, белого золота и платины. Он остервенело барабанит пальцами одной руки по мобильнику стоимостью с небольшую квартиру на окраине Москвы, а другой перекидывает чётки. Широкая шея плавно и почти незаметно переходит в лоб. Он похож на грустного бульдога с парой золотых зубов. Лицо — из 90-х, костюм и Vertu — из современности.
Шея поворачивается, когда я вхожу.
— Мария Николаевна!
Он улыбается. Я отвечаю, глядя ему прямо в золотые клыки:
— Иван Степанович, добрый день. Замечательная Vertu! — Он обожает комплименты.
И тут звонит телефон. Полифоническая мелодия, когда-то записанная с радио. Шея лезет в карман и достает старую Nokia, перевязанную резинкой для денег.
— Перезвоню. — Шея кладёт телефон и дальше продолжает отбивать ритм по небольшой квартире недалеко от МКАД.
Замечаю невысокого мужчину у окна кабинета. Он нервно закуривает, затягивается, тушит. Затем опять — закуривает, затягивается, тушит. Это начальник по работе с VIP-клиентами. Он одет в менее дорогой, но тоже итальянский костюм.
Шея — как раз VIP-клиент. Несколько недель назад он положил на депозит в банк несколько сот тысяч долларов и уже третий день пытается их забрать, но не может. Их просто нет.
— Давайте мы отдадим вам их в рублях? — Маленький человек у окна нервно закуривает, затягивается, тушит.
— Ты не понял, что ли? Мне зачем деревянные? На них теперь даже котлы приличные не купишь.
Закуривает, затягивается, тушит. Закуривает, затягивается, тушит. Хочется окатить его водой из графина.
По спине стекает струйка пота. Ну, нечем, нечем мне ему отдавать его валюту. Кроме него есть ещё клиенты. Со всеми смогли договориться. Все ждут, пока самолёт прилетит и мы сможем всё отдать. Деньги-то никуда не делись — они так и лежат на счетах. Просто в Москве закончилась наличка, а безналичкой мы можем ему в любой момент куда угодно перевести его деньги. Так нет, его заклинило именно на наличной валюте. Вот вынь ему и положь.
— Михаил Владимирович рассказал про самолёт. Как интересно. Машенька, какие новости?
Михаил Владимирович закуривает, затягивается, тушит. Кажется, он даже стал ниже ростом за эти несколько дней.
— Ждём завтра. Вот как раз зашла сказать об этом Михаилу Владимировичу.
Человек у окна наконец-то докуривает сигарету.
У меня звонит телефон.
— Маш, где ты? Клиент звонит, валюту предлагает!
Я извиняюсь и выскакиваю пулей из кабинета. У меня вся спина мокрая.
23 декабря. 22:00
Послезавтра Рождество. Завтра утром самолёт должен вылететь в Москву. Прямо сейчас, выпив полбутылки новопассита, спускаюсь через пожарный выход на улицу. Отхожу в сторонку от банка, чтобы дождаться подругу, и закуриваю первую за день сигарету. С наслаждением затягиваюсь, медленно выпускаю дым.
— Привет. Я Коля.
Я шарахаюсь. Мне уже стало казаться, что клиенты везде. Телефоны отключены уже несколько дней — осталась только одна рабочая трубка, номер которой знают единицы.
Коле на вид лет двадцать пять, он в рубашке и джинсах, и он не клиент, а просто наглый и напористый, решил познакомиться с девушкой. Почему-то даю ему свой номер телефона.
— А вы что тут делаете в такое время? — спрашиваю я Колю, внезапно опомнившись.
Десять вечера. Банк только что закрылся. Я начинаю озираться по сторонам. Думаю: ну, если что, оттолкну — и к охранникам. Осекаюсь и понимаю, что стала параноиком. Ещё пару таких дней — и надо будет пить что-то покрепче новопассита.
— Да, деньги на вклад положил, — отвечает Коля. — Сейчас ставки высокие. Можно хорошо заработать. Там положу, здесь положу. Хочу ещё успеть в соседний банк.
Меня почему-то берёт злоба.
— Не боитесь, что вы деньги положите, а у банка лицензию отзовут?
— Вы что, здесь работаете? — меняется в лице Коля.
— Нет. Вклад забирала, — вру я, чтобы избежать дальнейших расспросов.
— Ну всё, я побежал. Тут банк недалеко от этого до одиннадцати работает. Хочу туда ещё успеть денег положить. Завтра позвоню.
Достаю вторую сигарету и закуриваю. Из банка выходит начальник отдела по работе с физическими лицами, за неделю она скинула уже семь килограмм:
— Всё, пить и спать, — говорит она.
Мы берём такси и доезжаем до ближайшего бара. Напиваемся. Идём спать.
Самолёт действительно прилетел на следующий день. Мы расплатились со всеми клиентами. Михаил Владимирович плюнул на работу в банке и уехал жить в Таиланд. Начальник отдела по работе с физическими лицами прекрасно смотрелась в красном длинном платье на красных длиннющих шпильках, сидя в белом кресле в кабинете председателя правления банка на утреннем совещании через несколько дней.
Шея передумал забирать деньги — именно тогда, когда вся сумма, бумажка к бумажке, лежала и ждала его в кассе.
— Мария Николаевна, я тут решил их ещё на полгода оставить. У вас такие проценты теперь хорошие.
