Люди бесстрашных профессий

Паническую атаку — сильный мучительный приступ необъяснимой тревоги — хоть раз в жизни переживали многие. Студентка Анастасия Чирская — слушательница курса Non-Fiction в Creative Writing School, который вели шеф-редактор «Батеньки» Ольга Бешлей и его издатель Егор Мостовщиков, — хотела исследовать природу такой паники, потому что сама ежедневно борется с большим количеством страхов. Самиздат предложил ей поговорить с людьми, чья работа ежедневно связана с риском. Так Анастасия встретилась с каскадёром Виктором, руфером Виталием и — неожиданный герой — детским врачом-онкологом Дмитрием.

Общение с людьми всегда вызывало у меня сложности. Переписка? Ужас. Личная беседа? Кошмар. Телефонный звонок? Ад.

Да, особенно звонки. Либо связь обязательно портится, либо слышимость почему-то снижается. И вот ты уже тот самый идиот, который постоянно переспрашивает и всё равно не может ничего понять.

Слава богу, для этого текста мне не пришлось звонить. В поиске героев для материала меня выручил мессенджер Фейсбука. Хотя и переписка вызывала тревогу: я либо ждала, что мне откажут во встрече, либо надеялась, что моё письмо затеряется. Но ни того ни другого не произошло. Почти все люди, с которыми я хотела поговорить, согласились — не сложилось только с артистами Московского Государственного цирка.

Мой первый герой — Вадим Павленко — уже семь лет работает каскадёром, хотя не считает это работой или профессией. Скорее, образом жизни. Каскадёром он мечтал стать ещё в детстве, когда подражал Брюсу Ли и учился по его фильмам различным приёмам. Но путь к мечте у него был сложным. В беседе с ним мессенджер выручил больше всего — ведь я в Москве, а Вадим в Киеве.

В семнадцать лет Вадим пошёл работать в чешский цирк шапито, который тогда гастролировал в Украине. Работа разнорабочего была тяжела, тем более для подростка, поэтому вскоре Вадим уже начал подумывать бросить. Но тут подвернулся счастливый случай: из цирка уехал факир, а заменить его —  некем. Директор был в панике. Срочно требовался новый факир. И выбор пал на Вадима — молодого, сильного, готового работать. Его обучили, дали реквизит — и вот уже через два дня ему предстояло выступить на сцене перед публикой. Тогда-то он впервые и столкнулся с необходимостью перебарывать страх.

Уже подходил момент начала выступления, а все мысли Вадима были о том, что в зале сидят полторы тысячи человек, которые будут наблюдать за каждым его движением. И накосячить просто нельзя. Но он закрыл глаза и сказал себе: «Соберись. Тебе дали шанс, на тебя надеются. Ты просто не можешь подвести». Для первого раза выступление прошло довольно неплохо. Потом стало легче. Каждое новое представление вызывало всё меньше сложностей. Но спустя восемь месяцев цирк закончил свои гастроли. Для Вадима пришло время возвращаться домой, в родной Тернополь.

В течение многих лет после жизнь Вадима была богата на события. Сразу по возвращении домой он ушёл в армию. Вернувшись, влюбился в девушку. Но её отец оказался связан с криминалом, и как-то незаметно Вадима тоже втянуло в эту историю. Когда понял, что дело может кончиться плохо, решил вернуться в армию — поехал по контракту на войну в Ирак.

Отслужил год. Вернулся, когда ему исполнилось двадцать четыре. Говорит, что служба его изменила: он стал чётче понимать, где хорошо, где плохо. Однако долгое время не мог найти себя и продолжал жить армейскими стереотипами. Окружающий мир начал казаться ему жестоким и фальшивым.

В кино Вадим попал во многом благодаря случаю. Работал охранником в клубе — и вдруг услышал от одной из танцовщиц, что она недавно была на съёмках. Он попросил у неё контакты съёмочной группы — и вскоре оказался в массовке. Потом начал общаться с постановщиком трюков и понял, что хочет быть каскадёром. Пришлось пройти проверку на здоровье и физическую выносливость, затем — обучение.

Так и стал каскадёром.

По словам Вадима, его профессия — это всегда стресс. Но каскадёры умеют с этим справляться.

Дальше он говорил об ответственности, о том, что режиссёр и продюсеры ставят задачи, их нельзя подвести. Боишься, не боишься — неважно. Нужно играть и делать, пока не будет команды «Стоп!».
— Однажды, — вспоминает Вадим, — один из моих постановщиков трюков на четвёртом дубле сорвался с третьего этажа, упал на асфальт, встал, побежал — как было нужно по кадру, забежал за камеру. Смотрит, а у него нога болтается. Перелом. Но, несмотря на это, доиграл сцену. Ну а потом можно и поплакать.

У самого Вадима в его карьере тоже не обошлось без травм. Задний вывих плеча и перелом головки сустава. Отходил от травмы и разрабатывал руку целый год. Плечо он повредил во время выполнения одного из трюков — его должна была сбить машина на скорости 35 километров в час. Первый дубль прошел нормально, а во время второго он слишком жёстко упал на землю. Но даже после этого он продолжал работать. Чтобы попасть на съёмки, ему даже пришлось отменить операцию. 

Вообще трюки с автомобилями Вадим считает одними из самых сложных. Вторым по сложности, как ни странно, является падение на месте — когда нужно отыграть смерть персонажа. В таком трюке важно правильно подстраховаться — особенно если отыграть просят «жёстко». Иначе это чревато травмами.

Иногда каскадёрам приходится выполнять трюки с горением. В них Вадим не видит особой сложности. С огнём он работал, ещё будучи факиром в цирке. Хотя сам по себе трюк является довольно опасным.
— Во время такого трюка нужно понимать, куда дует ветер, — говорит Вадим, — и подстраиваться под него, задерживать дыхание. Если вдохнуть, это будет фатально.

Но как бы осторожен ты ни был, профессия каскадёра в любом случае неразрывно связана с негативными последствиями для здоровья.
— Железо ломается, — говорит Вадим, — а мы не железные. Со временем разбиваются суставы и так далее. С возрастом это всё наружу всплывать будет. Каким бы ты ни был здоровым, пока молодой, — со временем неизбежно всё приходит в негодность. Но, как я уже говорил, это образ жизни. Если встал на этот путь, свернуть уже нельзя. Да и к тому же, чем бы ты ни занимался, всему есть своя цена.

Я всё ждала, что Вадим откроет мне секрет своего бесстрашия, расскажет о приёмах, которые помогают справиться в критической ситуации. Но он сказал, что рецепт у него один: «Чтобы побороть страх, нужно просто посмотреть ему в глаза».

Просто.

Дмитрий немного задумался, потом сказал, что, пожалуй, у него нет каких-то сильных фобий. Наконец, вспомнил, что не любит летать на самолётах. Время от времени ему приходится путешествовать по работе: врач перевозит для пациентов костный мозг, который он забирает в международном банке. После забора материала есть строго определённый период, когда его можно пересадить, и случайности вроде отмены рейса из-за забастовки пилотов или из-за снегопада могут стоить пациентам жизни. В таких ситуациях врач должен принимать решения: материал во что бы то ни стало нужно доставить вовремя.
— На самом деле в жизни я всегда был человеком очень трусливым, — вдруг признаётся Дмитрий, — много чего боялся и боюсь до сих пор. В целом я склонен к панике и унынию. Но эта работа очень меня закалила. Потому что хочешь не хочешь, а проблему надо решать. Сколько раз так было, что отменяли мои рейсы, ломались самолёты или я опаздывал по не зависящим от меня причинам. Приходилось и менять билеты, и мчаться в другие города, чтобы скорее вылететь в Россию. Так я изъездил Германию вдоль и поперёк. Ты просто понимаешь, что можешь паниковать сколько угодно, но костный мозг сам себя не довезёт. Страх — это ведь, на самом деле, эгоистическая эмоция, которая с реальной обстановкой не всегда соотносится. Работа очень помогла мне обрести внутреннее равновесие, научиться выводить вперёд какие-то более важные вещи, нежели мои страхи.

Тут я вспомнила про свои панические атаки и сказала:
— Иногда ведь страхи могут быть совсем необъективными, то есть совсем никак не связанными с ситуацией. Панические атаки запускаются без видимых причин. И их практически невозможно контролировать. Особенно когда ещё не знаешь, что с тобой происходит.
— У меня ведь тоже были панические атаки, — Дмитрий понимающе кивнул. — Это связано со многими вещами: с интенсивной работой, с личными проблемами. Бывают случаи, когда можно помочь только медикаментозно. Но я уверен, что когда требуется быстрое принятие профессиональных решений, не может случиться панической атаки. В такие моменты есть ощущение, будто мозг блокирует все остальные зоны, остаётся лишь профессиональная память. Он словно защищает себя от перегрузок, от каких-то психоэмоциональных срывов. Остаются только чёткие алгоритмы: надо сделать так, надо сделать так, надо сделать так. А потом уже всё. Потом уже неприятно, страшно, можно не спать несколько ночей — всё что угодно.

В этот момент я подумала, что профессия каскадёра и работа врача-онколога не так уж и отличаются.

С этого интервью я ушла в приподнятом настроении. И ещё вот какую вещь вдруг поняла: оказывается, говорить с незнакомыми людьми не так уж и страшно.

С Виталием Раскаловым мне удалось встретиться во время его короткого возвращения в Москву. За день до нашей беседы он ещё был в Африке, а на следующий день уже улетал в Амстердам. Мы встретились в тихом кафе в центре города. Виталию двадцать пять лет. Он произвёл на меня впечатление человека жизнерадостного и деятельного, хотя на момент разговора выглядел уставшим: перелёты отнимают много времени и практически не дают нормально выспаться.

Виталий сразу предупредил, что само слово «руфинг» он почти не употребляет. И даже к руферам себя не причисляет. Он впервые полез на крышу в 2009 году — позвали друзья. Тогда же купил свою первую камеру. Вылазки на крыши домов не казались ему экстримом. Он искал себя — и камера стала ему помогать. Ему нравилось, как выглядел с высоты город, и он стремился запечатлеть это в своих снимках.
— Экстрим же можно получить в совершенно разных вещах. Необязательно для этого лезть на крышу, — говорит Виталий. — Можно прыгнуть с парашютом или заняться рафтингом с крокодилами на какой-нибудь Замбези в Африке. Сходить в поход, проехать сложный маршрут на мотоцикле. Это же всё экстремально.

Задачей Виталия всегда были именно снимки. А экстрим — просто сопровождение процесса. Ему нравились острые ощущения. Но он говорит, что получает их не из-за высоты, на которой находится, а, например, из столкновений с охраной зданий. 
— По большому счёту, это самая интересная часть, — говорит Виталий, — эти вот кошки-мышки с охраной. Ты нарушаешь закон. Они об этом знают. Ты об этом знаешь. И твоя главная цель — чтобы тебя не поймали. Это и есть экстрим. Это самое интересное.

По словам Виталия, чтобы попасть на действительно интересные места, нужно неизбежно нарушить закон. В том, чтобы забраться на крышу обычного жилого дома, нет ничего интересного. Это как на балкон выйти. А если ты поставил себе цель забраться, например, на статую Иисуса Христа в Бразилии, то это уже риск. И риск не в том, что там высоко, а в том, что там есть охрана, служба безопасности, полиция, которые могут твой поступок не оценить.

По его словам, статуя Иисуса Христа, пожалуй, была самым сложным из всех объектов, на которые он забирался. Но было сложно только поначалу, а дальше сработало везение: «Нашли лестницу, подходящую по высоте, прошли охрану незаметно, они там футбол смотрели, — вспоминает Виталий. — Египетские пирамиды ещё были сложными. Там пришлось прятаться в гробницу и отсиживаться, пока вся охрана не пойдёт спать. Пока сидели, посмотрели „Повелителя бури“ с айпада. Так себе фильм, кстати».

Он утверждает, что для таких вылазок не нужны тренировки, а нужна только смелость. Самое сложное в этом деле, по словам Виталия, не страх переломать своё тело или погибнуть, а осознать, что идёшь на риск, из-за которого можешь оказаться в тюрьме. И пойти на этот риск. То есть фактически совершить преступление ради уникального снимка.

Виталия ловили много раз. В тюрьме он сидел дважды. Но не долго: 14 и 7 дней.
— Ловят постоянно, — рассказывает он. — Допустим, на пирамидах мы всё просчитали, всё было супер, поднялись наверх, сделали пару снимков, а когда обратно спускались, просто случайно наткнулись на охранника. Ну и мы дали ему сто долларов. Он показал, где можно вылезти. Последний раз ловили на Байконуре. Мы тоже всё рассчитали, выбрали правильное время, были очень аккуратны, не оставили ни следа, проползли часть пути, чтобы нас не было видно… Но этого оказалось недостаточно. Внезапно появилась охрана с проверкой. Нам просто не повезло. Здесь ведь половина дела в везении.

Раньше Виталий боялся высоты. Но со временем страх ушёл. Подъёмы стали практически рутинными.
— Какую бы опасную работу ты ни делал, она сначала опасная-опасная-опасная, а потом уже начинаешь привыкать к ней. Почему все автогонщики бьются не в самом начале своей карьеры, а ближе к концу? — рассуждает Виталий. — Потому что они уже не чувствуют этого риска, страха. Для них это становится обыденным. И многие парашютисты погибают, когда имеют уже колоссальный опыт. Просто они пытаются сделать что-то сложнее и как-то меньше зацикливаются на том, насколько это опасно. Потому что у них атрофируется чувство страха. Страх помогает тебе держать себя в руках и не делать глупостей. Бесстрашным быть плохо.

Я спросила, когда он сам испытывает страх.

Виталий задумался. Потом сказал:
— Разумеется, для каждого руфера цель — это забраться наверх. Но не это конечная точка пути. Куда сложнее — спуститься обратно. Вот, допустим, был провод. Я по нему залез. А провод оборвался. Очень в Питере ситуаций таких много было. В Питере там хилое всё. Иногда прям дико страшно было. Не до паники, но просто стоишь в ступоре и думаешь: блин, а как я сюда залез? И когда спускаешься обратно, то ты уже как-то начинаешь всё делать максимально аккуратно, чётко. И без лишних глупостей. Страх тебя ограничивает.
— Мне кто-то из знакомых рассказывал, что однажды они с друзьями на крыше собрались, тоже в Питере, а к ним мужик с ружьём выскочил и начал угрожать, — вдруг вспомнила я.
— Злой жилец с ружьём на крыше — это нормально, — фыркнул Виталий.— В нас стреляли в Питере. Это норма. Такое бывает. Это же Россия. В самом деле, в какой стране вы живёте? Мужик с ружьём — обычное дело.

В конце нашей беседы Виталий признаётся, что сейчас в нём, кажется, больше страха, чем было в начале. На некоторые из прошлых своих локаций, как ему кажется, он бы уже не залез. Но боится опять же не столько высоты, сколько последствий от полиции и закона.

Эти три разговора — с каскадёром, руфером и онкологом — помогли мне понять одну простую вещь: нет ничего стыдного в страхе. Бесстрашных людей не бывает. Таким людям, как Вадим или Виталий, страх просто необходим, чтобы удерживать себя от глупостей и лишнего риска. Бесстрашие в их работе — не преимущество и не предмет зависти. Оно лишь повышает вероятность сломать себе шею во время какого-нибудь безбашенного трюка.

В то же время благодаря Дмитрию я поняла, что раз уж даже у врача бывают панические атаки — это точно не смертельно.