Доля коммунальных квартир в Москве на вторичном рынке составляет около одного процента. Мало того, в столице ещё остались «классические коммуналки» со сталинских и хрущёвских времён. Здесь живут москвичи, которые не хотят ничего менять или же рассчитывают в будущем, когда соседи разъедутся или умрут, получить в своё распоряжение всю жилплощадь. Автор самиздата в течение двух недель на собственном опыте изучала, как устроены коммуналки сегодня, и теперь рассказывает, как живут их обитатели.
Всё началось с того, что мне пришлось найти себе перевалочный пункт на две недели. Судьба занесла меня в прекрасное общежитие коридорного типа — во всяком случае, так гласило объявление. На деле же эта была обычная коммуналка. Но цена, местоположение и тот факт, что мне не придётся спать на двухъярусной кровати, меня очень обрадовали. Квартира располагалась в пяти минутах от станции метро «Арбатская». Это был старинный красивый дом с консьержем, бетонными лестницами, высокими потолками и надписями про девушек с пониженной социальной ответственностью.
Хозяин жилплощади Олег сразу повёл меня на осмотр комнаты. На этаже передо мной раскинулся узенький, но «живой» коридор. Светлые стены, сушилка для белья, декоративные цветочки, шкафы, холодильник и наконец дверь в комнату. Пока хозяин возился с замком, из соседней комнаты выбежала пожилая женщина в халате с испуганным котейкой на руках. Спутник мой успел предупредить её вопрос и протараторил что-то типа «она тут ненадолго, проходит практику и водить парней не будет».
Авторитарная женщина перевела взгляд на меня, отпустила кота и недовольно спросила: «Куришь? По твоему жёлтому лицу видно, что куришь, так вот: у нас тут на этаже нечего зобать», — она с важным видом развернулась и скрылась за дверью. Животное последовало примеру хозяйки.
Замок наконец поддался. «Не обращай внимания, тёть Зина — местная смотрящая, она и Тихон не сдают комнаты и живут сами. Сосед живёт один, часто пьёт, и ему на всё плевать, а вот она присматривает за всем. Мировая бабка. Тут вообще всего три комнаты жилые», — сказал Олег и поспешно завёл меня внутрь.
Комната моя оказалась неплохой: маленькой и без лишнего хлама. Диванчик, шкаф, вентилятор. У окна стояла мини-стенка с двумя телевизорами Sharp, колонками, проигрывателем винила и магнитофоном Radiotehnika. На полках пылились видеокассеты, диски и пластинки. «Что нашла? А, альбом Queen «Greatest Hits», — произносит на ломаном английском хозяин комнаты. — Для тебя раритет — и вау, для меня — старое увлечение, поэтому оставил здесь, не жалко. Аппаратура не подключена и, наверное, уже не работает, пошли покажу тут всё», — заканчивает он и отправляет пластинку обратно на кладбище винила.
Кухня располагалась недалеко от моей комнаты. Вытянутое и светлое, но захламленное помещение. Будто в доме был ремонт, и сюда стащили всю мебель. Казалось, тут присутствует культ цифры «два»: две довоенных раковины, две газовые плиты, два дырявых ковра, два переполненных мусорных ведра. Два цветка на подоконнике, один из которых сдох и превратился в пепельницу, хотя тут «не курят». Две железные сушилки с посудой, две табуретки, деревянные шкафы. И недопитая полторашка пивчанского на столе. Пожалуй, всё, что нужно знать об этой комнате. Ах да: холодильника не было, но в коридоре стояла морозильная камера.
Прачечная была общей. Самое некрасивое местечко: стены облицованы бледно-зелёной плиткой, повсюду сколы и плесень. Стоит раковина, стиралка, развешаны постиранные вещи. Душ отсутствует, есть ванна, но без шторки, у лейки вода льётся не только из нужных дырочек. Грязно. Тапки к полу чуток прилипают, но это не так страшно, как угол, в котором размещены различные швабры, вёдра и непонятная тряпка. По виду она уже давно эволюционировала и в скором времени собиралась захватить это помещение. Туалет — без комментариев.
«Ну как тебе? — спросил меня хозяин комнаты. — По правде говоря, жить тут можно, даже есть ощущение, что ты служащий какой-нибудь богатой московской конторы или важный чиновник, для которых когда-то и строилось это здание. Я всё мечтаю выкупить все комнаты. Считай, центр, красота. Ну а пока сдаю вот. В общем, как говорится, велком ту коммуналка».
Несколько дней всё было спокойно, только дети-слоны из смежной комнаты, бывало, своим топотом или ором врывались в мой сон. Из соседей я подружилась только с надзирательницей Зинаидой Александровной, которая более тридцати лет проработала медсестрой, жила с пятью кошками и была жуткой сплетницей. Из комнаты старушки часто попахивало кошачьими испражнениями, а зашуганные животины зачем-то постоянно царапали мою дверь. Но почему-то баба Зина запала в моё сердце. Она была очень одинокой, хоть и не подавала виду, что это доставляет ей дискомфорт. Муж её умер от какой-то страшной болезни, а при жизни работал в милиции и был редким тираном: гонял жену и дочь, но любовь, как говорится, зла. Однажды баб Зина даже славила бога за то, что избавил её от мучений. «И хорошо, что помер, не к ночи помянут будет. Всю свою жизнь терроризировал нас, паразит», — приговаривала бабулька.
Дочь, пытаясь сбежать от отца и постоянных ссор, рано выскочила замуж и укатила в Казань. У баб Зины есть ещё внук, но видит она его очень редко. Поэтому единственным своим призванием считает наблюдение за этажом и восстановление справедливости, чем она и занялась, когда моя честь была запятнана историей с булкой хлеба.
Буханка раздора
Дело было так. Придя вечером домой с работы, я, как обычно, рухнула на диван и занялась ничегонеделанием. От любимого занятия меня отвлекли крики из коридора. Они усиливались, дошли до моей двери и превратились в глухой удар кулаком по дереву. Ну, думаю, соли хотят попросить. А так как соли у меня никогда и не было, даже вставать не буду.
Стук, естественно, повторился с бо́льшей силой. Пришлось открыть. Эта была соседка. Я слышала, что она домохозяйка, с двумя малолетними детишками, мужем-спортсменом и претензией на большое будущее. На деле же оказалось, что она страдает затянувшейся послеродовой депрессией, иначе объяснить её поведение трудно. На детей ей, кажется, плевать. Пятилетняя дочурка постоянно носится по коридору и орёт, никто не делает ей замечаний, а маленький сын лет двух часто плачет — и мать его лупит. Ну а муж, тренер-самбист, потихоньку спивается.
Женщина, не прекращая орать, начала тыкать мне в лицо огрызком хлеба. Из её рассказа я поняла, что, как только я появилась, у неё стали пропадать продукты: то кусочка сахара не досчитается, то макарон стало в пачке меньше, но когда я, тварь эдакая, сожрала полбулки чужого хлеба, который лежал в шкафу и никого не трогал, это уже был перебор. Поэтому я в темпе вальса должна возместить моральный ущерб.
Я было подумала — она с расстройства из-за буханки тоже поддала. Недолго думая, я попыталась уйти от конфликта и закрыть перед агрессивной особой дверь. Но не тут-то было: жена самбиста лёгким движением руки пихнула меня в грудину и вдогонку кинула в лицо хлеб раздора. От возмущения я встала как вкопанная и предложила бесноватой вызвать скорую. На моё счастье, а соседке на беду, прибежала Баба Зина, она тут же начала парировать жене самбиста и упрекать её в необоснованности аргументов.
Эта была схватка двух мэтров коммуналки, тут припомнили всё: и бешеных детей, и вонючих кошек, и курение на кухне. Старушка в итоге задавила своим авторитетом жену самбиста, и та отправилась восвояси, выкрикивая крепкие словечки в нашу сторону. «Вот дура. Мужа довела, детей не воспитала должным образом, постоянно в телефоне сидит. Хотела, видимо, денег стрясти — ничего ей не давай», — заключила баба Зина и ушла.
Что это было, я так до конца и не поняла, но осознала одно: старушка заступилась за меня. С того момента отношения наши стали крепче. Меня перестали раздражать её кошки, которые частенько точили мою дверь когтями, и я даже пускала одну в свою комнату. К слову, хлеб я не брала, не любила ошиваться на кухне, да и вообще выходить за пределы комнаты без особой надобности.
Очередь
Очереди по утрам стали особым ритуалом. В нашей квартире жили семь человек: я, баб Зина, семейство самбистов и Тихон. За пять дней я ни разу не столкнулась с мужчинами, но женщины почему-то всегда вставали со мной в одно время и занимали ванную. Обычно я не тусила в коридоре, а поджидала очереди в своей комнате. Но в тот день опаздывала и решила переждать прямо возле прачечной. Вслед за мной пришла жена самбиста со своей дочкой, и я невольно стала свидетельницей их весёлого разговора.
— Мамочка, я вот, когда вырасту, дом большущий куплю!
— Ух ты.
— У меня будет своя ванна, и душ, и кухня.
— Очень хорошо.
— Вас с папой закрою в маленькой комнате.
— Почему это?
— Чтобы вы там ругались и мне не мешали.
От слов девочки я улыбнулась. А мать начала неодобрительно метать газами то на меня, то на дочь. Затем фыркнула, схватила девочку за руку и потащила на кухню — видимо, решила переждать очередь там.
В выходные произошло моё знакомство с мужской частью населения нашей квартиры. Дело было на кухне. За столом сидели два мужчины и попивали водочку. Один постарше, другой помладше. Начну с последнего. Коренастый мужичок, с короткими светлыми волосами, облепившими залысины, был одет в спортивный костюм. Я догадалась, что это муж-самбист. Его собутыльник, худосочный пожилой человек в старой рубахе и трениках, как я поняла, — Тихон. Они особо не обратили на меня внимания, так как вели очень важный разговор. Из него стало ясно, что Тихон раньше был военным и недолюбливает «неславян». В 90-х он служил в Таджикистане, творилось там полное зверство: моджахеды резали русских, поджигали дома, громили магазины и машины. Он их ненавидит. Муж-самбист пару раз пытался перевести тему разговора на более спокойную, говоря о том, что они тут не одни, но Тихон не унимался и продолжал рассказывать о ваххабитах. Подуспокоившись, он обратился ко мне и сказал, что в войне страшного ничего нет. В Афганскую русские положили больше народу, чем потеряли. А таджики получили тогда по заслугам. Все они будут всегда ходить под Россией.
Эту ночь я плохо спала и всё думала об отношении Тихона к войне. Раздумья мои прервал стук в дверь.
«Можно я у тебя тут посижу? — дрожащим пьяным голосом попросил сосед. — Ко мне там в окно чурбаны лезут. Думали, суки, если переоденутся ментами, я их не узнаю, ну ничего — они у меня сейчас получат».
Я была в шоке и сразу смекнула, что это не подкат. После чего оставила Тихона в комнате, а сама «пошла на разведку». Естественно, я побежала к бабе Зине. Ей удалось каким-то образом уговорить Тихона пойти спать. Потом она начала причитать, что окаянный самбист опять запил, в тандеме с воякой они не дадут ей жизни и засрут всю кухню.
Жена самбиста после пьянки выгнала его — и ему пришлось пить в одиночестве на кухне.
Когда я проходила мимо, то видела, как он покуривал сигаретку и потягивал уже пивко под песню Мистера Кредо «Бродяга».
На обратном пути мне пришлось остаться. В состоянии лёгкого полуобморочного опьянения он решил поведать о своей жизни.
История самбиста
Ему двадцать семь. Сам из провинции, из маленького города на Урале. Сколько себя помнит, занимался самбо. Подавал надежды, в 2010-м получил мастера спорта — и поплыл.
«Я и раньше гулял, куролесил. Но после мастера, видимо, подумал, что добился всего, чего хотел. Начал пить. В запой уходил на недели. Думал, молодость, отдых», — вспоминает муж-самбист.
Потом случился первый гоп-стоп. Они с корешами распивали спиртные напитки в доме малознакомого им мужчины, потом потребовали от него 20 тысяч рублей на нужды, тот отказал. В итоге избили и похитили из дома ценное имущество. Родители тогда отмазали. И он продолжил беспределить. В одну из пьянок он, как обычно, доказывал себе, что является лучшим спортсменом своего города. Ввязался в драку и получил ножевое ранение. После больницы родители, не раздумывая, отправили его в другую больницу.
«Самые ужасные полгода моей жизни. Ни с кем нельзя было видеться, общался только с такими же, как и я, алкоголиками. За мат наказывали, заставляли слово в тетрадке по 48 листов переписывать. Сматерился — садись пиши, запоминай свой проступок. Один раз решил сбежать. Поймали. Следующий месяц провёл в подвале, избивали мокрыми полотенцами и почти не кормили», — продолжал муж-самбист.
После реабилитационной клиники хотел вернуться в спорт, но забеременела девушка, ей тогда только восемнадцать исполнилось. Далее женитьба, работа. Тренировал мальчишек в спортивном клубе своего города, но зарплата там была смешная — меньше десяти тысяч. Друг позвал его в Москву, тренировать в частном зале, и он без раздумий согласился, а комнату эту сдал ему друг по приятельской цене. Так самбист и мотался между домом и работой. Жена постоянно пилила его, а когда родила второго, то поставила ультиматум, и пришлось перевезти её сюда. Одному места хватало, а с семьей уже напряжно. Жене столица не нравится, и она устраивает скандалы. А ему без выпивки с её закидонами не справиться.
Я смотрела на мужа-самбиста и сочувственно кивала головой.
Жена его ворвалась в наш разговор, как фурия. Я, понимая всю опасность своего положения, по-быстрому смоталась в комнату. А семейство ещё долго ругалось и походу било посуду.
С утра от бабы Зины я узнала, что муж-самбист ночью ударил жену, и та сегодня смирная и приветливая. Старушка также поведала мне, что он, как напьётся, дерется не только с супругой. Однажды сломал руку соседу снизу, а потом ходил откупался и извинялся. Про Тихона я узнала, что он был то ли контужен, то ли ранен, бухает по-страшному и раз в месяц устраивает вот такие концерты. Поэтому тут нет ничего необычного. Я было спросила бабульку, зачем она тут живёт, не лучше ли уехать к своей дочери и сбежать из этого дурдома. На что она ответила, что сосед Тихон совсем плох и скоро отойдёт в царствие небесное. Она планирует за ним ухаживать до конца и надеется, что комнатушка перепадет ей. А дальше она уже разберётся, что делать.
Через пару дней я съехала. В последние денёчки перед отъездом всё было по-старому: мужская половина пила, женская орала, коты воняли, а дети мучились.
