Общая площадь главной нефтегазовой кладовой России — Ханты-Мансийского и Ямало-Ненецкого автономных округов вмещает две Франции. На этой территории живут и кочуют несколько коренных народов, самые многочисленные из них — ненцы и ханты, давшие по половине названия обоим регионам. Именно им чаще других приходится сталкиваться с представителями нефтегазовой индустрии. Некоторые оленеводы пытаются извлечь из этого соседства хоть какую-то выгоду для себя, но многие опасаются, что нефтяные разливы, гниющая земля и безнаказанное браконьерство наносят огромный урон экологии и грозят исчезновением традиционной культуре коренных народов Севера. Автор самиздата попробовала разобраться, что же на самом деле происходит в ХМАО и ЯНАО, чем живут современные кочевники и действительно ли их отношения с нефтяниками и газовиками — это невидимая для больших городов война.
В 2008 году лингвист и сотрудник Института языкознания РАН Мария Амелина провела в ямальской деревне Сё-Яха год: преподавала русский и литературу детям ненецких оленеводов. Потом Мария решила как лингвист вплотную изучить язык и быт тундровых ненцев и отправилась с ними в кочевье на полгода. С тех пор проблемы и быт крупнейшего из малых народов Ямала Мария воспринимает довольно лично.
«Тундровые ненцы очень гостеприимные и дружелюбные, с ними легко налаживать контакт, они с удовольствием рассказывают о своей культуре. В тундре мало что происходит, поэтому каждый новый человек там — это целое событие.
Интересно, что ханты в тундровом ненецком языке носят название „хаби“. Это слово примерно переводится переводится как „раб“. Вряд ли стоит воспринимать это буквально, просто у ненцев всегда было больше оленей, чем у хантов, и возможно, на ненецких стойбищах ханты часто были батраками. Вообще ханты более закрытые, с ними посложнее, чем с ненцами. У них другой склад характера».
По словам Марии, далеко не везде нефтяники конфликтуют с ненцами и хантами: всё зависит от района. Например, в последнее время на Ямале газовики иногда консультируются с оленеводами, где им лучше прокладывать трубу, хотя это не означает, что все пожелания коренных учитываются. Сообщений о намеренном уничтожении священных мест ненцев на Ямале и Таймыре в прессе почти нет, как и сведений о конфликтах с нефте- и газодобывающими компаниями. Тухардские ненцы, наоборот, рады, что рядом с ними есть добытчики газа и нефти: так им бесплатно достаются солярка и бензин. А ямальские ненцы даже по-своему ценят старые буровые скважины: в тундре это хорошие ориентиры.
«Вот что действительно сейчас мешает оленеводам на Ямале, так это самая большая стройка в Заполярье — Сабетта, — вздыхает Мария. — Там сделали большой порт для судов и аэропорт. Оленеводы звонили и жаловались, что в Сабетте запустили ледокол, заходящий в северную Обскую дугу и следующий по маршруту Северного морского пути. Теперь зимой остаётся открытая вода, влажность повысилась, стал образовываться гололёд. Олени не могут разбить его копытами и добраться до ягеля, остаются без еды и умирают. Оленеводы говорят, что падёж оленей огромный. Кроме того, в этом году дикие олени, которые в процессе миграции приходят на Ямал с восточных территорий, не смогли уйти обратно — обычно они по льду уходили через пролив на большую землю, а в этом году оказались заперты. Корма на диких и домашних на Ямале стало не хватать. Плюс дикие уводят с собой домашних оленей. Догнать и вернуть их на стойбище бывает очень сложно».
Однако то, что справедливо для Ямала, не обязательно так же работает в случае ХМАО, где больше добывают нефть и экологические риски заметно выше.
Самые проблемные регионы — Надымский район и Новый Уренгой. Там, с одной стороны, больше промышленных разработок, чем на Ямале, а с другой — больше и оленеводов. Один из местных жителей — правозащитник, председатель правления территориально-соседской общины коренных малочисленных народов Севера «Надым» Дмитрий Лозямов. Он из смешанной ханто-ненецкой семьи: его бабушка — лесная ненка родом с Нумто.
«У нашего правительства главная задача — развитие полуострова Ямал, в частности Сабетты, все настроены на реализацию этого проекта, — объясняет Дмитрий, — и не обращают внимания на южную часть региона. Все административные ресурсы, все контролирующие органы — в Салехарде, а логистика плохая, так как до Надыма от Салехарда можно только на самолёте добраться. Но почему-то к нам летает служба МЧС, санитарная авиация, природоохранная прокуратура, избирательная комиссия, а сотрудники Департамента по делам коренных малочисленных народов ЯНАО — нет. Когда мы спрашиваем почему, нам отвечают, что перелёты дорогие и такая статья расходов у ведомства не предусмотрена».
На официальном сайте Департамента указано, что одна из сфер деятельности ведомства — защита исконной среды обитания и традиционного образа жизни оленеводов. Однако, по мнению Дмитрия, этим сотрудники департамента занимаются только на словах.
«В 2015 году я собирал пакет документов для того, чтобы баллотироваться в местное Законодательное собрание от партии „Справедливая Россия“, — рассказывает Дмитрий. — Мне хотелось добиться порядка, заставить соблюдать закон об организации местного самоуправления в нашем округе. Меня очень волнует один вопрос: почему в одном субъекте, в ХМАО, он соблюдается и коренным народам выделяют территории традиционного природопользования, а в у нас нет? Мне вообще однажды чиновники заявили: «Вы не смотрите на федеральные законы, у нас тут своё законодательство, местное. То, что написано федералами, — всего лишь образец». Ну я же понимаю, что это абсурд. Вот в 2015 году погибло 100 голов оленей в Надыме, судебная тяжба продолжается до сих пор. Потому что нет образованной территории традиционного природопользования, как в ХМАО. У людей нет документов на землевладение. И доказать, что их олени имели право пастись там, где они паслись, непросто».
Когда разливается нефть, нефтяники иногда засыпают нефтепродукты песком и торфом. Так создается иллюзия нетронутой природы. А на деле, утверждает Дмитрий, под торфом «земля гниёт»: ягель чернеет и портится.
«Конечно, всё зависит от компаний: некоторые ещё как-то учитывают наши интересы, другие — нет, — говорит Дмитрий. — Вроде бы, если вы работаете здесь, надо понимать обычаи и традиции людей, которые тут живут. Но в реальности им народы севера не интересны. У них цель — добывать нефть любой ценой. Некоторые так и говорят: «Нам проще заплатить штраф — и забыть». Так что, когда осваивают очередное месторождение, часто оставляют после себя много мусора. Вот недавно мы были возле одного месторождения и увидели, что нефтяники бросили химреагенты возле речки. А недалеко от неё стойбище находится».
Оленеводы часто сами сообщают Дмитрию о брошенном мусоре, и порой через суд удаётся добиться, чтобы нефтяники его за собой убрали. Но иногда тот же самый металлолом обнаруживается в другом месте. Из-за плохой экологии с каждым годом площадь территорий проживания и кочевания сокращается. А стадо оленей на одном месте оставаться не может: всё время надо переезжать. Кроме того, в 2016 году в ЯНАО начались лесные пожары. Ситуация сложилась настолько тяжёлая, что на тушение огня в тот год из федерального бюджета было выделено 50 миллионов рублей, а Ямал объявил о готовности потратить еще 280 миллионов при необходимости. После пожаров территорий для кочевья осталось ещё меньше, чем раньше.
«Пока не пришли буровые вышки, было стремление к традиционному укладу жизни. Отец обучал меня, как закреплять упряжку, как настоящий кочевник должен выживать и вести себя, — вспоминает Дмитрий. — Современная молодёжь другая. Многие не знают своего родного языка. Да и не во всех школах его преподают: где-то уже даже нет учебников. Сейчас многие теряются и не знают, куда идти и что делать».
По словам Дмитрия, проблема в том, что ключевые газовые и нефтяные месторождения активно разрабатываются, а компании не оказывают даже формальной социальной поддержки коренным народам, как в ХМАО. Также в ЯНАО нет конкретных территорий, где ненцы и ханты могут кочевать. А если смещается кочевнический маршрут одной семьи, то возникает эффект домино: остальным семьям тоже приходится искать себе новые маршруты, и не всем это удаётся.
«Есть, конечно, и проблема нефтяных разливов, — добавляет Дмитрий. — Некоторые нефтяники пользуются тем, что коренной житель никогда не поедет в город жаловаться. Он скорее соберёт своих оленей и переедет в другое место. В итоге нарушения есть, но они не фиксируются. Ведь чтобы установить сам факт нарушения, нужно сделать фотографии, зафиксировать разлив, вызвать выездную комиссию. А она может и не приехать».
Подумав, Дмитрий замечает: «Может быть, и хорошо, что современная молодёжь не такая, каким был я. Некоторые заканчивают университеты и идут в нефтедобычу, заключают смешанные браки. Конечно, наши ребята в нефтяных компаниях в основном находятся на позициях рабочих, а не руководителей. Но у них есть цель: защитить родовые места».
Председатель семейной общины хантов «Лимпас» Антонина Тэвлина родилась и выросла в ХМАО. Сейчас она работает вахтёром в общежитии для рабочих «Сургутнефтегаза». Сначала думала, что это временно, а потом привыкла и другое место искать не стала.
Семья Антонины до сих пор ведёт традиционный образ жизни: кочует, занимается оленеводством и живёт на стойбище. Тэвлины — исключение из правил: из их знакомых и соседей больше никто не держит оленей. Это невыгодно.
«С приходом нефтяников на территории традиционного природопользования жизнь коренного населения, конечно, сильно изменилось, и не в лучшую сторону, — говорит Антонина. — Сейчас мало кто занимается оленеводством. За оленями надо постоянно ухаживать, обучать их, а браконьеров очень много. Выходит, что столько труда вкладываешь, а потом браконьеры приезжают, отстреливают твоих оленей и увозят. В основном это делают работники местных нефтегазовых компаний, поскольку они уже хорошо знают местность. Вылавливать браконьеров очень сложно, поскольку нет доказательств, хотя иногда знаем, кто именно обстреливал наших оленей».
Столкновения между нефтяниками и оленеводами в ХМАО и ЯНАО случаются регулярно. В 2001 году поэт и этнограф из ХМАО Юрий Вэлла набросился с топором на машину «Лукойла». В декабре 2015 года Даниил Пяк был обвинён в убийстве двух менеджеров компании «Газпром переработка» Андрея Ходакова и Дениса Свистунова: по одной из версий, газовики охотились на территории пастбища семьи Пяка. В феврале 2016 года компания «Сургутнефтегаз» пыталась расширить зоны добычи нефти в природном парке «Нумто» за счёт уничтожения священных мест хантов, но тогда против нефтяников выступили правозащитники и Greenpeace.
Сейчас же главная проблема хантов — новое месторождение Южно-Конитлорское, говорит Антонина. По её мнению, последние три года нефтяники «Сургутнефтегаза» работают, не считаясь с коренными жителями. Сначала местных звали на общие собрания, но они выдвинули условия, которые не понравились разработчикам месторождений.
«Хотя у нас территория традиционного природопользования, охраняемая законом, лесники с 2012 года целыми гектарами вырубают лес и увозят. Природа очень сильно изменилась. Когда я была маленькая, никогда не видела таких деревьев: стоят сухие, полумёртвые. Сейчас в лесу недропользователи бросают ненужные отходы, железяки, исчезла дичь в лесах, земля гниёт. В буквальном смысле: например, обычно дождь пройдёт, вода растечётся по ручьям и уйдёт. А тут дорогу проложат, вода остаётся, застаивается, в итоге земля чернеть начинает и превращается в болото. Как чёрная дыра — ничего там не растёт», — утверждает Антонина.
В районе, где она живёт, регулярно случаются нефтяные разливы. Во всём виноваты старые трубы: в Конитлорском месторождении их проложили в 90-е, и, по сведениям Антонины, с тех пор их никто не менял. Однако доказательств нарушений у местных жителей нет, а проехать через пост КПП, чтобы увидеть нефтяной разлив своими глазами, проблематично.
«Департаменты природных ресурсов зачастую работают в интересах нефтяников, — убеждена Антонина. — В итоге ущемляются права коренных жителей. Мою общину отказались вносить в реестр территории традиционного природопользования. Сказали, у меня нет товарооборота. Но у меня нет финансов на оборот товаров. Зимой я возила специалистов из департаментов в стойбище, чтобы занести мою семью в отдельный хозяйственный реестр. В полдвенадцатого ночи я подписала протокол, что у меня есть избушка. Но потом узнала: в протоколе после моей подписи дописали, что стойбища у меня своего нет и всё принадлежит отцу».
Несмотря на постепенный уход традиционного образа жизни и ухудшающуюся экологическую ситуацию, Антонина и не думает о переезде. «Мы никуда не хотим отсюда уезжать, — твёрдо говорит она. — Да и некуда нам ехать. Мы здесь родились. Это наша родина».
В 2010 году в Мексиканском заливе произошел взрыв нефтяной платформы Deepwater Horizon. Разлив нефти продолжался 152 дня. За это время вытекло примерно пять миллионов баррелей. В результате погибло более 6800 птиц, морских черепах и дельфинов. Из-за масштаба инфраструкутры и общей протяжённости нефтепроводов способа точно измерить объём разливов нефти в России не существует. Согласно данным Greenpeace, в России ежегодно разливается 30 миллионов баррелей нефти, в Минприроды официально заяляли о порядка 10 миллионов в 2015 году. Иными словами в России из изношенных труб за год вытекает от двух до шести больше, чем после взрыва нефтяной платформы в Мексиканском заливе.
«Нужно понимать, что пакет в магазине, который потом убьёт черепаху и распадётся на микропластик, отравляя всё вокруг, сделан из нефти, которую добыли в тысячах километров от Петербурга и Москвы, и он никак не может стоить два рубля или быть „бесплатным“. Почему же тогда пакеты такие дешёвые? Есть так называемый социальный и экологический демпинг. Это когда себестоимость продукта уменьшают за счёт низких зарплат работников нефтяной отрасли (по сравнению с другими странами), снижения технических стандартов, как в случае с отказом заменять старые нефтепроводы, и нарушения природоохранного законодательства — например, когда скважины бурят в поймах рек», — говорит Екатерина Чортоломная.
Екатерина — координатор незарегистрированного экологического движения #НеЗаливайМнеТут, в которое входят волонтёры «Greenpeace России» и Комитета спасения Печоры. Уже десять лет она занимается к тому же и спортивным ориентированием в лесах Карелии и с детства любит русский Север.
«Так называемая „дешёвая нефть“ — это не только нефтеразливы, из-за которых гибнет ягель и невозможно есть рыбу, это не только повсеместное нарушение прав коренных народов, — объясняет Екатерина. — Это разливы пластовой воды, после которой остаётся лишь красная, будто выжженная, земля, где долго ничего не будет расти; это сочащиеся законсервированные скважины; это тысячи дорог, рассекающих тундру и убивающих природу Севера; это периодические выбросы сероводорода на скважинах; это сжигание попутного газа. Здесь, на Севере, добывают топливо, из-за которого в городах нечем дышать и в Арктике тают ледники. Из-за этого мой родной город Сестрорецк однажды рискует погрузиться под воду и стать настоящей Северной Венецией».
По её словам, ситуация с нефтеразливами похожа на проблему свалок вокруг крупных городов: мусора становится всё больше, а девать его некуда. Екатерина утверждает: «Даже если все сейчас перейдут на „чистую“ энергетику и начнут добросовестно перерабатывать образующиеся отходы, разлившаяся нефть (как и свалки) никуда не денется. В самом печальном случае тысячи нефтеразливов так и останутся там, где находятся сейчас, отравляя природу и превращаясь с годами в битум».
