Север Калифорнии — то место, где впервые в Америке ввели карантин из-за коронавируса. Карантин здесь специфический: среди «жизненно важных» мест, которым разрешено работать, — магазины с марихуаной, по улицам Сан-Франциско толпами бродят бездомные, жители Лос-Анджелеса стоят в очереди за авокадо, а пробежка и хайкинг считаются базовыми правами, в которых гражданам нельзя отказывать даже из-за вируса. По просьбе самиздата сотрудница Стэнфордского университета и видеоблогер Аня Манафова проехалась по всему заливу Сан-Франциско — и рассказывает, как выглядит Калифорния во времена эпидемии.

В прошлом году я окончила Стэнфордский университет и с тех пор там работаю. Когда калифорнийские города только начали по очереди закрываться на карантин, я успела съездить из Лос-Анджелеса, где живу, в Стэнфорд — там меня ждали несколько дел. Это письмо — заметки о городах и людях. О попавшей под коронавирус, но от этого не сильно изменившейся Калифорнии. О бездомных на улицах Кремниевой долины, сдержанной роскоши Стэнфорда, о людях из Санта-Барбары и мире бесконечного пригорода, в котором пытается и никак не может изолироваться одноэтажная Америка.

Первыми в Америке карантин ввели в районе в заливе Сан-Франциско, или, как его называют, просто Заливе. Он расположен на севере Калифорнии и включает в себя не только Сан-Франциско, но и Сан-Хосе, и растянувшуюся между ними Кремниевую долину, и в том числе Стэнфорд. 

Карантин по-калифорнийски (неделей позже режим распространится и на Лос-Анджелес) выглядит следующим образом. Все «небазовые» виды бизнеса закрывают офисы, а сотрудники уходят на удалённую работу. Рестораны, кафе и бары работают только на вынос. Кинотеатры, фитнес-центры, магазины и прочие места скопления людей тоже закрыты. Работают только жизненно важные заведения: продуктовые, аптеки и магазины марихуаны. Последнее — не шутка. Я отправила новость местным друзьям, и они с радостью сообщили: на всякий случай уже успели пополнить запасы легализованным веществом. Выходить на улицы людям разрешено, но только для самых важных дел: в магазин за продуктами, в поликлинику, а также на прогулку, пробежку и хайкинг (прогулки по горам). В этом вся Калифорния. 

Из Лос-Анджелеса в район Залива можно доехать на машине за четыре с половиной часа — или долететь на самолёте за час. Но машины у меня нет, а самолёты я не люблю, поэтому всегда путешествую по штату на рейсовых автобусах. Когда я впервые решилась поехать так из Стэнфорда в Лос-Анджелес, американские друзья, привыкшие к комфорту и боящиеся любых проявлений общественного транспорта, пугали меня историями о том, что пассажиры междугородних автобусов прямо на борту употребляют героин. «И вообще — всё это опасно и страшно». 

Но у меня был опыт поездок на рейсовых автобусах Москва — Воронеж, где один гражданин как-то раз пытался взять нас в заложники. Так что истории с героинщиками меня не остановили. С тех пор я десятки раз проехалась по маршруту Сан-Франциско — Лос-Анджелес — Сан-Диего, и каждый раз всё было чисто и спокойно. Даже марихуану никто не курил.

Сегодня я приехала на станцию одного из междугородних автобусов. В Лос-Анджелесе карантина ещё нет, но паника в американских соцсетях уже есть, и довольно давно. Разницу в менталитете в этот период я ощущаю как никогда. Звоню родным и друзьям в Россию — все весёлые, расслабленные, ждут не дождутся карантина, чтобы увильнуть от работы и учёбы, некоторые травят шутки о смерти и конце света. Мои американские друзья напряжены до предела. Ситуацию с вирусом воспринимают серьёзно. Их сообщения наполнены заботой и осознанием исключительности ситуации. Чувство такое, будто это война и мы все находимся в окопах в горячих точках (хоть и сидим на тёплых диванах перед умными телевизорами). 

Именно поэтому я очень удивлена увидеть на автовокзале столько людей. Либо все они пытаются быстрее добраться до дома и родственников, чтобы там переждать апокалипсис, либо это те слои населения, у которых немного русский менталитет, те, кто в силу сложных жизненных обстоятельств привык к риску и не так щепетильно относится к своему здоровью и благополучию, как среднестатистический американец. Я оглядываю толпу: в основном вокруг меня латиноамериканские мигранты и хиппи. Масок нет почти ни у кого. У одного парня с длинными волосами, в яркой свободной одежде и с гитарой маска есть, но надета на один глаз — пират времён коронавируса. У некоторых вид действительно озабоченный. Кто-то напряжённо осматривается и закрывает лицо шарфом. Но дистанцию никто не соблюдает.

Мы едем всю ночь и приезжаем в Сан-Хосе в пять утра. Я иду по пустынным улочкам этого города мимо небоскрёбов с горящими названиями компаний, которые больше всех выиграют от кризиса, — Zoom, Adobe, и Uber. Сан-Хосе — город тихий, скромный и, по калифорнийским меркам, чистый. Из Стэнфорда сюда можно доехать за полчаса на машине. Но когда я была студенткой, наезжала в Сан-Хосе редко: делать тут почти нечего. 

Залив, за исключением Сан-Франциско, довольно скучный район. По крайней мере, он кажется таким после Москвы. Если смотреть на карту, то между Сан-Хосе и Сан-Франциско расположены свыше десятка маленьких городов. Но когда ты едешь по трассе, они все — бесконечная «одноэтажная Америка». Невысокие частные дома, магазины, аптеки и заправки. Периодически трассу пересекает улица под названием Бродвей, на которой стоит кинотеатр и пара более ярких кафешек, — это центр очередного маленького города. А потом опять те же дома, магазины, аптеки и заправки. Где города заканчиваются и где начинаются — не сыскать. Как сказал мне один знакомый немец, «до Калифорнии европейская концепция города так и не добралась». 

Приезжаю в квартиру, где сняла комнату на Airbnb. Меня встречает сонный, но дружелюбный хозяин. Его зовут Дэнни, и он — типичный американец. Дэнни зарабатывает доставкой еды и сдаёт одну комнату. Это покрывает базовые расходы, но его друзья говорят: это не стабильная занятость. Поэтому Дэнни ищет более серьёзную работу. Искать сложно, но уже есть наводки, и он надеется на хороший результат. Дэнни вырос в Санта-Барбаре. Когда я рассказываю ему, что каждый советский гражданин мечтал побывать на его малой родине, он бежит к себе в комнату и приносит оттуда гобеленовый плед. На пледе все достопримечательности Санта-Барбары. Этот плед ему подарила мама. Между делом Дэнни рассказывает, что много лет назад ему пришлось уйти с работы из хорошей компании, чтобы ухаживать за бабушкой, но он об это не жалеет ни минуты. И я ему верю. У Дэнни две замечательные ухоженные кошки, и он назвал их в честь героев «Улицы Сезам».

Мы с Дэнни не пили вина, друг друга не знаем и друзьями становиться не собираемся, но он поделился всем этим простодушно и открыто, как это могут делать только американцы. Я привыкла к такому — и теперь тоже рассказываю историю своей жизни каждому встречному, хотя раньше скрывала многое даже от друзей. Америка раскрепощает и помогает освободиться от страхов, которые разъедают социальные связи.

Договорив с Дэнни, я оставляю дома вещи, принимаю душ и выезжаю с фотоаппаратом в Стэнфорд. Университет ещё до карантина перешёл на удалённое обучение, а все научные сотрудники — на удалённую работу, поэтому кампус должен быть пустым. В автобусе недалеко от меня сидит немолодой мужчина в маске. Он улыбается, когда я прохожу мимо, и по его глазам я понимаю: ему скучно и хочется поболтать. Я научилась распознавать этот американский взгляд. Мужчина поворачивается и спрашивает, куда я еду. Я отвечаю: в Стэнфорд. «Понятно, а я в Маунтин-Вью». Он что-то ещё говорит, но я не слышу — и он снимает маску. Видимо, желание поделиться притупляет опасения за здоровье. «А я впервые сегодня еду на автобусе», — говорит он, и морщины вокруг глаз у него складываются в лучики. «Да? Раньше совсем никогда не ездили?» — удивляюсь я, как будто его знаю. — «Нет, сегодня впервые еду». Оказывается, он всю жизнь передвигался на автомобиле, «но вот незадача, — он потирает пальцы левой руки, — неделю назад случился инсульт, и теперь надо ездить на автобусе». Мужчина улыбается мне, а я — ему. Мол, да, бывает, но жизнь продолжается. 

Со временем я поняла и приняла, что американцы никогда не жалуются. Они говорят о случившихся фактах, но без трагизма. Как-то раз моя подруга будто невзначай рассказала, что её брат не раз пытался покончить жизнь самоубийством. Другая — о том, что у её племянницы лейкемия. И обе говорили об этом смиренно, не жалуясь на судьбу и не задавая риторических вопросов: почему и как это могло случиться. Недавно в инстаграме мне попалась фраза: «Русские превращают свои страдания в фетиш». Американцы в этом смысле — наша противоположность. 

Мой собеседник выходит, и мы желаем друг другу хорошего дня. А ещё через несколько минут я приезжаю к своему месту назначения и кричу через весь салон спасибо водителю. Она машет в ответ и желает отлично провести остаток утра. Мы не знаем друг друга, но так тут заведено. Не всегда, но часто.

Я иду от остановки до Стэнфорда пешком по дороге под названием Палм-Драйв. Вдоль аккуратными колоннами выстроились пальмы, а впереди, в самом конце, уже виднеется центральная часть Стэнфорда. С точки зрения архитектуры Стэнфорд — произведение искусства, в особенности старые здания. Мне он всегда казался чем-то средним между Хогвартсом и пятизвёздочным отелем. Тут около десяти фонтанов и бесчисленное количество скульптур, в том числе большая коллекция Родена. Цветы, вечнозелёная трава, в садах — белки, колибри и ушастые зайцы. Стэнфорд настолько красив, что мне, выросшей в серо-бежевой Москве, это место кажется немного искусственным. Мои сенсоры тут перенапрягаются и устают, всё время давит чувство, что нужно быть бесконечно за это благодарной и что я этого не заслужила.

Сегодня на Палм-Драйв никого нет. Я выхожу на проезжую полосу и начинаю фотографировать. Через несколько минут мимо проезжает местный шериф на белой «Тесле». «То, что ты делаешь, — очень опасно. Ты можешь не заметить машину», — обращается она ко мне. Я много раз извиняюсь и возвращаюсь на пешеходную дорожку, под пальмы. 

Подхожу к центральной части кампуса — да, Стэнфорд действительно пустой. Кампус — это маленькая деревня, в которой расположились учебные здания, студенческие общежития, спортивные центры, кафе и прочая инфраструктура, необходимая для жизни. По кампусу все в основном передвигаются на велосипедах и скейтах. Если идти пешком, с востока на запад территорию можно обойти где-то за час. Стэнфорд всегда выглядит опрятно, даже стерильно, а без людей чистота колет глаз. При этом во дворах, мимо которых я проходила, всё равно ходят работники с наборами для уборки. Я так и не поняла, что они очищают. 

Руководство университета с самых первых дней появления коронавируса в США держит всех стэнфордцев в курсе происходящего. Мне как сотруднику на почту приходит по два-три письма в день, где рассказывают, что уже известно о вирусе, какие меры университет принимает и какая помощь доступна студентам и работникам. В последнем письме глава университета сообщил, что решил уменьшить свою зарплату на двадцать процентов — в ответ на финансовые сложности — и призвал глав факультетов сделать так же. Для студентов открыли специальные фонды помощи и кредитные линии. Сами студенты тоже организовались и создали несколько фондов помощи. Почти всех бакалавров попросили уехать из общежитий домой. Церемонию вручения дипломов, которая ежегодно проходит на стадионе, в этом году решили отменить, но пообещали провести позже. 

В Америке университеты напрямую связаны с наукой — и Стэнфорд тоже включился в исследование коронавируса. К концу марта тут разработали свою систему быстрого тестирования и начали внедрять её по всему Заливу. На ближайшие недели намечен ряд конференций, посвящённых «короне». Там представители разных факультетов — от школы медицины до моего исследовательского института по международной политике — будут обсуждать влияние и последствия кризиса для разных индустрий.

Я гуляю по университету — жду коллегу, договорились встретиться. В камере внезапно садится батарейка. Доступ в здания заблокирован, поэтому я отправляюсь на поиски кого-то из рабочих — надеюсь, они помогут найти розетку. Встречаю сотрудника с тележкой и санитайзерами, мы перекидываемся словами о карантине и вирусе, и он заботливо проводит меня в одно из зданий.

 Чувство того, что тебе всегда готовы помочь, — неотъемлемая часть жизни в Стэнфорде. По крайней мере, так было для меня. Привыкнув к российской иерархии и бюрократии, в свои первые недели на кампусе я восхищалась каждым профессором и сотрудником — как уважительно они относятся к студентам! Кроме того, на кампусе есть много разных групп и сервисов, нацеленных на поддержание ментального здоровья и создание «комьюнити». 

Здесь работают центры поддержки студентов — афро-американских, иностранных, ЛГБТ и так далее. У наиболее крупных центров есть свои здания на кампусе, где организуют мероприятия. Туда можно просто прийти за поддержкой, когда тебе плохо. Есть также целое здание, оборудованное для медитации. Там каждый четверг проводят бесплатные мастер-классы. Эта тепличная атмосфера за годы жизни здесь расслабляет. С другой стороны, она помогает хоть немного облегчить ту безумную нагрузку, которая ложится на плечи каждого студента. 

Время движется к закату, начинает моросить дождь. Ловлю себя на мысли, что пустой Стэнфорд показался мне очень родным и знакомым. Пытаюсь проанализировать почему — и понимаю, что пустым я его видела довольно часто. Были дни, в особенно тяжёлые периоды обучения, когда я вставала в пять утра, шла промозглым утром на кампус, садилась с ноутбуком у ещё не открывшегося кафе и делала домашнее задание.

В условиях, когда ты учишься с наиболее умными и (или) старательными людьми мира, работать просто на 100 % — значит, отставать от других. Наиболее успешные здесь успевают отработать на 150 %, подработать на стороне, заняться йогой, а вечером сходить на свидание или вечеринку. Это постоянная борьба за здоровой образ жизни при полном изнурении себя. Гонка, у которой есть один конец — получение диплома. И то, только если ты решишь после этого немного отдохнуть. Приходить и работать на рассвете в своё время стало для меня спасением: это давало ощущение, что у меня в сутках больше времени, что ещё есть шанс доделать задание или ответить на имейлы, что ещё есть час-другой, чтобы попытаться догнать остальных. И сегодня, во время карантина, Стэнфорд выглядел как тогда. Он был только мой. И самое приятное — меня уже не ждали невыполненные домашние задания, а в руках была камера. Поздно вечером я уехала с кампуса с тёплым чувством — будто ухожу из дома, в котором меня всегда примут.

Моей третьей остановкой стал Сан-Франциско. Живя в России, я думала, что это самый хипстерский город в мире, самый свободный и оригинальный. Потом, уже поступив в Стэнфорд, я приехала сюда на выходной и прошлась по улицам, где палатки бездомных ровными рядами заняли оба тротуара; вдохнула запахи мочи, марихуаны и грязной одежды; с десяток раз увернулась от кричащих людей с психическими расстройствами… и осталась в отчаянном замешательстве. Вот тебе и хипстеры.

Может, они ими и были, да не сумели научиться программировать и не потянули стоимость жилья. Сан-Франциско — один из самых дорогих городов мира. Аренда за квадратный метр здесь зашкаливает. Моя подруга снимала с друзьями небольшую двушку в хорошем районе за 4700 долларов в месяц. Что такого замечательного в Сан-Франциско, чего нет ни в Нью-Йорке, ни где-либо ещё? Кремниевая долина и технологические компании, которые готовы платить высокие зарплаты сотрудникам и обеспечивать лучшие условия труда. Последние полтора десятилетия местные стартапы разрастались до размеров мультинациональных корпораций, доходы большей части населения росли, цены на недвижимость тоже, и всё большее количество людей оказывалось за бортом. А точнее — на улице, под окнами прозрачных офисов новых двигателей прогресса.

При этом в Сан-Франциско мигрируют бездомные из других городов и штатов. Город удобен для их образа жизни. Он по-калифорнийский тёплый, но при этом не такой огромный, как растянувшийся до неприличия Лос-Анджелес. От одного пункта бесплатного питания к другому легко добраться. И концентрация прохожих на улице выше, а значит, выше и шансы получить заветные несколько долларов.

Я приезжаю в Сан-Франциско на местном метрополитене. Он ходит редко, пахнет плохо и выглядит соответствующе. Метро пустое: сейчас вечер, а я еду в центр города — Финансовый район. Поднимаюсь по эскалатору — и навстречу мне движется человек с бодрой улыбкой и широченным тюком за спиной. Это типичный житель местных улиц. На себе он несёт всё своё имущество.

По эскалатору меня обгоняет группа подростков со скейтами. Они шумные и кажутся немного агрессивными. Такие местные гопники. Им вирус не помеха, они пришли на свою площадку на восточном берегу Залива. Я тоже иду к берегу. Тут никто не гуляет, зато люди вышли на пробежку. Пока весь мир скупал туалетную бумагу, эти бегуны запасались авокадо и зёрнами чиа. 

Иду дальше и подхожу к длинному пирсу. Тут только я, болтливые чайки, отчаливающий пароход, величавый мост, сиреневый закат и влюблённая пара в медицинских масках.

Я возвращаюсь в город и иду по финансовому району. По местной Маркет-стрит в утренние часы пик передвигается столько людей, что за ними почти не видно бездомных. Но это лишь до позднего вечера, пока все везунчики не разбредутся по своим маленьким дорогим квартирам. В отличие от Нью-Йорка, где в три ночи можно зайти в пиццерию и встретить прилично одетых людей, в Сан-Франциско на улице в три ночи можно встретить исключительно бездомных. 

Сейчас вечер и карантин. Власти города пообещали позаботиться о бездомных и открыли ряд приютов. Идя по центру, я пыталась оценить, насколько меньше их стало вокруг. Один у аптеки, одна на остановке, двое на другой стороне улицы о чём-то спорят, вот один проехал на детском розовом самокате с огоньками, другой где-то впереди играет спектакль. О чём постановка — неизвестно, но его одеяло развевается очень живописно…

У многих бездомных есть психические заболевания, но система здравоохранения здесь не предоставляет возможности попасть в соответствующие больницы и жить там на иждивении государства. Я искренне надеюсь, что новые меры, связанные с коронавирусом, заставят местные власти задуматься об открытии психиатрических клиник. С другой стороны, все эти годы меня не оставляет вопрос: а где вклад миллиардеров и миллионеров этого города? Сан-Франциско занимает третье место в США по количеству бездомных на душу населения и первое место в мире по количеству миллиардеров на ту же статистическую душу. 

У меня есть одна очень субъективная догадка на этот счёт (и несколько книг в списке к прочтению, чтобы её проверить). Большие интернет-компании, их руководители и сотрудники — часто сами приезжие из других городов и стран. По себе знаю: приезжие не способны переживать за чужой город и понимать его так же, как люди, прожившие там десятилетиями. Тем более это касается интернет-бизнеса, у которого нет привязки к месту. Город постоянно обновляется, принимает новых жителей и выбрасывает старых. И сам становится немного беспризорным и потерянным. Вот такая злая ирония.

Вспоминаю, что надо бы перекусить. Из открытых кафе на пути — «Макдоналдс». Ну как не зайти, когда вокруг апокалипсис? Я не раз за свои предыдущие поездки сюда проходила мимо именно этого «Макдоналдса». И каждый раз тут стоял бедный паренёк, который, не прося денег, служил лакеем — открывал перед людьми двери. Психологический ход уровня хорошего маркетолога: избавил человека от необходимости собрать порцию микробов — глядишь, тот и бургер подкинет. Но сегодня его нет. И Сан-Франциско, наконец, кажется мне другим. 

А внутри всё типично: у прилавка женщина с ярким макияжем, в шортах и с грязно-белыми, стоящими дыбом волосами объясняет кассиру, что банковскую карту, которую ей только что «подарили», необходимо сначала разблокировать, но код она не знает. Вот стоит другой человек — мужчина лет сорока, в бежевых брюках и светлой рубашке, а с ним — совсем потерянный на вид бездомный мужчина, в чёрной накидке и тёмных брюках, волосы взъерошены, лицо встревоженное. 

— Тебе хватит двадцати долларов, друг? — спрашивает мужчина в бежевом. 
— Да. 
— Ты сколько не ел, друг? 
— Два дня.
— Два дня?! На сколько дней тебе хватит двадцати долларов?
— На сегодня. 
— На сегодня? Друг, да ты очень голоден! 

Они подходят к кассе, и мужчина в чёрном долго перечисляет свой заказ. Он просит шоколадный милкшейк. 

Кассир говорит:

— Шоколадный закончился. 
— Эх, — отвечает мужчина в чёрном, — тогда давайте клубничный. 

Я покупаю чизбургер с картошкой — набор уничтожения поджелудочной для новичков — и открываю ногой дверь на улицу. 

— Мелочи не найдётся? — спрашивает очень закопчённый парень с красивыми, когда-то светлыми дредами. 
— Извини, кэша нет, хочешь картошку?
— Ну давай. 

Натуральный обмен. Я немного продлила жизнь ему, а он — мне.

Теперь надо найти место, чтобы съесть бургер. Через три квартала находится широкий проход между двумя небоскрёбами. И вот чудо — вокруг никого. И плохого запаха нет! Я усаживаюсь на широкую холодную лестницу, достаю санитайзер и улыбаюсь про себя. Сан-Франциско не очень-то изменился в эпоху коронавируса. Я и раньше в этот город приезжала только с санитайзером и по возвращении в Стэнфорд стирала все вещи и мыла голову. А сейчас я сижу, посматриваю на высоченные небоскрёбы вокруг и звёзды между ними. 

Когда я была студенткой, приезжала сюда без денег на самом дешёвом транспорте, который останавливался в самых плохих районах. Когда перестала быть студенткой, мне довелось пожить на высоком этаже, с видом на город и несколькими чистыми улочками внизу. Но каждый раз, когда я приезжаю сюда, Сан-Франциско отправляет мне навстречу запах и лица своих брошенных обитателей. Иногда эти лица молодые, лучезарные, просто красивые. Я до сих пор пытаюсь разглядеть в них тех свободолюбивых хипстеров, которых когда-то надеялась здесь найти.

Снова ночной автобус, и снова раннее калифорнийское утро. Сегодня это Лос-Анджелес. Я дома. После Кремниевой долины Город Ангелов всегда кажется более свободным, креативным и расслабленным. Половина населения — актёры, сценаристы, режиссёры и прочие талантливые и не очень мечтатели — находятся в перманентном состоянии поиска работы. Каждый второй водитель такси либо пишет сценарий и пытается тебе его продать, либо «вот-вот» получит роль в сериале. Один раз меня подвозил бывший охранник Бритни Спирс. Показывал фотки, рассказывал, как успокаивал Бритни в трудные моменты. Как-то раз я попала в одно такси с топ-моделью. Та рассказала: когда никуда не надо спешить, она из соображений экологичности выбирает самый дешёвый вид услуги, такой, где ты едешь с попутчиками. Другой таксист хвастался, как на днях подъехал забирать клиента у дома Марка Уолберга и случайно встретил на месте самого актёра. Уолберг просто шёл по своим делам, но похвалил цвет его автомобиля. 

Я направляюсь в свою квартиру, точнее, комнату, которую снимаю у семьи из Китая. Они приехали в США сравнительно недавно и пока не переняли американскую открытость. Если за один вечер в квартире Дэнни я узнала историю его семьи в трёх поколениях, то о своих китайских хостах за месяц не узнала ровным счётом ничего. Быстро разбираю чемоданы и иду в продуктовый, закупиться едой на неделю. 

В моем любимом Trader Joe’s неожиданная очередь. Люди стоят в двух метрах друг от друга. Оказывается, владельцы приняли собственные меры безопасности. Теперь пропускают внутрь по одному, чтобы в магазине не находилось более сорока покупателей одновременно. Работник, следящий за очередью, широко улыбаясь, рассказывает нам о нововведениях. Говорит так, будто произносит всё это в первый раз, а ведь стоит тут, наверное, уже несколько часов. На входе в магазин меня встречает ещё одна улыбка — девушка за стойкой предлагает продезинфицировать руки и надеть перчатки. Всё бесплатно. Прилавки заполнены, как и раньше, только люди друг друга сторонятся, хотя и пытаются это скрыть. Большинство без масок, неторопливо затариваются манго и авокадо. Расплачиваясь, я замечаю кассиру, что магазин отлично справляется с кризисом. Тот поясняет, что тяжело было в первые два дня паники, когда все ринулись скупать туалетную бумагу и продукты. Потом всё вернулось в своё русло. К слову, цены на продукты тут высокие, но роста ни сейчас, ни за последние два года я не заметила.

На следующее утро удаётся встать чётко по будильнику, в 5:30 утра. В России я тоже иногда пробовала просыпаться рано, и окружающих это часто удивляло. Но в Америке такие подъёмы для многих деловых людей — обыденность. Некоторые «Старбаксы» открываются уже в 5:00, а то и в 4:30 утра. Не раз я приходила к 5:30 и стояла в очереди за кофе вместе с только что закончившими пробежку бодрыми американцами. 

Вдохновлённая своим по-американски ранним подъёмом, иду к «Старбаксу», он уже должен быть открыт. Небо немного светлеет и освещает пальмы, деревья и цветы вокруг. Мой дом находится на востоке города. К северу от нас — горы, у одной даже заснеженная вершина. Вокруг, на территории частных домов, сплошь яркие цветы, цитрусовые деревья, высокие пальмы. И снова, как и в Стэнфорде, ощущение, что ты находишься в нереальном месте, что цветокоры, обрабатывавшие эти локации, переборщили с насыщенностью и контрастностью. И вообще, таких розовых цветов на фоне таких божественных гор и такого голубого неба быть не может!

Но для местных этот район ничем не примечателен. Он считается небогатым, поэтому я плачу за комнату в два раза меньше, чем в Стэнфорде. Я вроде уже привыкла к более высокому уровню жизни в Америке, но то, что такой район называют «небогатым», у меня до сих пор в голове не укладывается. У моих хостов и их соседей аккуратные частные дома, лужайки с небольшими садиками, у каждого по одной-две хороших машины, заборы перед парковочными местами открываются автоматически, у всех гаражи, забитые всяким хламом. При этом заборы низкие, входные двери на хлипких замках, а окна без решёток.

«Старбакс» оказывается закрыт. На окне висит объявление с адресами работающих кофеен. Сюрприз неприятный, но небо красиво светлеет, и у меня появляется возможность погулять подольше.

Следующий «Старбакс» расположен в двадцати минутах ходьбы. Лос-Анджелес — город водителей и для водителей. Как мне объясняли друзья, тут у каждого есть своя философия вождения. Это как обязательный личный кодекс или религия. Тут все всегда говорят о пробках — «трафик». Это священное слово проскальзывает в каждый разговор с каждым прохожим, знакомым или другом. «Трафик» всегда «ужасный» и всегда «непредсказуемый», при этом многие о нём говорят с бравадой — гордятся тяжёлой судьбой постоянно страдающих в пробке людей — и даже с любовью. Пробки тут действительно есть, но, по моему личному опыту, до московских им ещё далеко.

Тем временем прихожу к другому «Старбаксу», но двери и тут закрыты. Бариста языком жестов указывает на drive-through. Там нет машин, и я подхожу к окошку: 

— Доброе утро! Как дела? Можно эспрессо?
— Доброе! У нас новые предписания, мы принимаем заказы только для клиентов drive-through, — отвечает бариста. 
— Так я же сейчас стою на drive-through.
— Мы можем принимать заказы, только если у вас есть машина. Такая новая политика менеджмента.

Я смеюсь и ухожу. Но быстро возвращаюсь — меня осеняет: 

— А если я закажу в приложении? 
— А вы уже заказали?
— Ну, допустим, заказала. 

Девушки переговариваются и повторяют:

— Извините, но мы можем принимать заказы, только если у вас есть автомобиль. 

Как говорил классик, во мне заиграл русский. Я закатила глаза и ушла, не пожелав девушкам хорошего дня. Крайне неамериканский поступок.

Теперь мне уже из принципа хочется купить кофе, и я ищу в Google Maps «Макдоналдс». Есть один неподалёку — в двадцати минутах ходьбы. Пока я добираюсь до него, облака на небе рассеиваются, а птицы поют ещё громче. Ура, дверь открыта! Внутри никого, а проход к столикам заклеен жёлтой лентой — не иначе, место преступления. Я подхожу к кассе, спрашиваю, как у кассира проходит утро, и пытаюсь заказать кофе. Кассир улыбается и смущённо просит меня отойти подальше — «за жёлтую линию скотча на полу». Оказывается, надо отойти ровно на три больших шага от кассы, за одну из наклеенных линий, и выкрикивать заказ оттуда.

Я спрашиваю, есть ли у них в меню эспрессо со сливками.

— Как «со сливками»?

Я объясняю, что имею в виду, как в «Старбаксе»: двойной эспрессо со взбитыми сливками. В меню у них такого нет, но девушка говорит: «Не беспокойся, мы сделаем». Мелочь, но приятная и показательная. Одна из замечательных черт американцев — они часто идут на уступки или в обход предписаниям. Если у тебя не хватает доллара на кассе, тебе его с сочувствием простят. Если за проезд в автобусе не можешь заплатить без сдачи, то скажут «не беспокойся» и пропустят бесплатно. Если пожалуешься на высокую цену в магазине электроники, иногда могут провести товар по внутренней скидке. Просто так, без причины.

Когда приходит время расплачиваться, кассир отходит от кассы на несколько метров, а я подхожу и вставляю карточку. У работников при этом нет ни защитных масок, ни перчаток. Очевидно, что в стране и штате нет единых указаний по безопасности — каждый бизнес решает проблемы как может. Я зайду в этот «Макдоналдс» ещё раз несколько дней спустя, и та же девушка на кассе уже не будет просить клиентов отойти за жёлтую линию. Всё-таки американцы не любят правила.