За полгода работы в школе в Таиланде читательница самиздата успела изучить сферу образования, найти общий язык с учениками и завести отношения с местным, но так и не стала своей. Коллеги объявили её русской шпионкой, а хозяйка квартиры намекнула, что она, как и другие белые, может быть переносчиком коронавируса. Семейные традиции, пирамида дискриминации и дети, которых бьют по ладошкам за подчинение белым. Самиздат публикует письмо из маленького тайского города Кхонкэн — одного из центров образования в Таиланде.

— Все и так уже поняли, что ты российская шпионка! Сливаешь данные о Таиланде, Кхонкэне и нашей школе.

О том, что меня «давно раскрыли», Сэм сообщил за обедом, аккуратно разворачивая хот-дог.
— Я сразу почувствовал, что с тобой что-то не так, ты слишком подозрительна. Но я не буду тебя никому сдавать, я твой друг. Давай просто сядем и поедим у озера.

Сэм — мой коллега. Он, как и я, преподаёт английский для детей в тайской школе. Его семья переехала в Таиланд несколько лет назад. Мама — тайка, а отец — американец из Огайо. Несмотря на то, что Сэм выглядел как средний таец, школа выставляла его носителем языка, настоящим американцем.

Обескураженная, я села на ступеньку и спросила, откуда такие предположения. 

— Во-первых, эти твои голосовые сообщения по телефону. Ты наговариваешь их по утрам и на русском языке и всё время отходишь подальше, чтобы тебя никто не заметил. А во-вторых — твой английский. Ты понимаешь лучше, чем делаешь вид. 

Я не нашлась что ответить. Вот так внезапно, спустя полгода работы учителем английского языка в школе, я снискала славу Анны Чапман. Причём «попалась» на голосовых сообщениях. Ведь действительно каждое утро отправляла их друзьям в Россию: перед уроками было свободное время, а в школе — бесплатный школьный интернет. 

Мои оправдания Сэм слушать не стал. Тогда я отряхнула руки, дожевала булку от хот-дога и села на велосипед, чтобы одной поехать домой. Не знаю, что чувствуют в подобные моменты настоящие российские шпионы, а мне было больно. Обычная русская девушка, которая разочаровалась в профессии журналиста, решила изменить жизнь, приехала на зимовку в Таиланд и нашла работу. 

Спустя несколько месяцев я наконец подумала, что не буду здесь чужой, меня начнут принимать и жизнь налаживается. А вот и нет: показалось. Шпионка. Из-за другого цвета кожи и ноги «слишком большого» размера.

Я жила в Кхонкэне, небольшом городке на севере страны, куда ради поступления в университет съезжаются люди со всего Таиланда. А ещё это провинция динозавров: в 80-х рядом с этим городом нашли останки зауроподов — травоядных динозавров с длинной шеей, и теперь здесь повсюду можно встретить их скульптуры и изображения.

Мне повезло работать в частной школе со своим детским садом. Когда я только приехала в Таиланд, то не знала английский так хорошо, чтобы давать частные уроки. Работа с детьми подходила мне лучше всего, к тому же она приносила неплохие деньги. В Азии популярно преподавание английского языка белыми людьми.

Система школьного образования в Таиланде вообще сразу вызвала у меня много вопросов. Здесь популярно обучение детей за границей. Чаще всего это Тайвань, Америка и Австралия. При этом дети возвращаются из путешествия без знания английского. Я знала всего двух ребят, которые выучили язык, остальные возвращались с прежними знаниями. Другие ребята из обеспеченных семей учатся в частных школах вроде нашей.

В нашей частной школе был свой детский сад, в котором играли дети всех возрастов. Тридцать человек делились на две группы не по возрасту, а по навыкам. Те, кто уже умеют говорить, самостоятельно обуваться и держать ложку без помощи воспитателя, — это старшая группа. Все остальные — это младшие. Среди них были и совсем малыши, и дети с отклонениями в развитии. В само́й начальной школе учились дети от семи до одиннадцати лет. Ученики занимались в одном классе, потому что дружили их семьи. Разница в знаниях, возрасте и возможностях этих учеников никого не смущала. Школа частная, и с проверками туда никто не приходил.

Учебный день начинается с построения на площадке под звуки гимна Таиланда и подъёма флага, только после этого детей пускают в класс — и начинаются занятия. Учебные планы, расписание — всё это настолько плавающе, что зачастую учителя сами не знают, какой у них сегодня урок, какая тема и какое домашнее задание. 

У нас ещё было какое-то приблизительное понимание того, чему мы вообще учим, а в государственных учреждениях творится настоящий бардак, начиная с того, что в одном классе обычно учится минимум 30 учеников. Возможно, такая ситуация только на севере Таиланда. Исан, в котором располагался наш город, в принципе считается беднейшим регионом. Отсюда родом большинство паттайских проституток и ледибоев, у которых, кстати, лучший английский в провинции.

Наших школьников было совсем мало: всего шестеро ребят разных возрастов занимались по никому не известной программе, которую придумывали все учителя по очереди. Мой коллега Сэм учил детей английскому языку по учебникам для детского сада, я преподавала каждому индивидуально — из-за большой разницы в знаниях, а тайская коллега на математике объясняла школьникам, как понимать настенные часы. 

С детьми-аутистами, которые учились в нашей школе, не занимался никто. Чаще всего их закрывали в песочнице или детской комнате, пока остальные шли на урок или плавали в бассейне. Предоставленные сами себе, дети крушили всё вокруг или громко и долго кричали. Практически весь день они проводили в одиночестве, изредка играя с освободившимся от занятий учителем. Друг с другом эти дети взаимодействовали только тогда, когда хотелось срочно ударить кого-то по голове кубиком.

До драк доходило редко. Учителя не допускали разборок среди детей, зато сами тайские преподаватели могли поддать кому-нибудь за провинность. Особенно сильно карался отказ от построения в одну линию по команде «line up». За него детей лишали учительского внимания до тех пор, пока ученик не извинится. В такие моменты приглашённым преподавателям запрещалось подходить к ученикам. На уроках я должна была игнорировать провинившихся. Ученик тянул руку, звал, но я не могла ему ответить. Каждый знал, что тайский учитель не разрешит мне разговаривать с учеником, пока он не извинится за своё поведение.

Этот метод работал безотказно. Ребёнок не выдерживал напряжения и бежал извиняться. Его обязательно прощали — и он возвращался на урок. Вмешиваться в отношения ученика и тайского воспитателя не разрешалось. В ответ можно было услышать: «Ты не тайка, ты не понимаешь». 

С подобными ситуациями сталкивались все мои коллеги. В детсаду, где работала моя русская знакомая, детей побили за то, что они послушали иностранного учителя. Как-то раз после сон-часа учителя долго не поднимали детей, хотя по расписанию им уже пора было мыть руки и идти на следующий урок. Русская учительница решила самостоятельно разбудить детей и отправить умываться. После того как она завела малышей в класс, к ним подошла тайская воспитательница и начала громко ругаться на тайском языке. Коллега не могла разобрать ни слова, но поняла, что речь идёт о ней. Оказалось, детям положено слушать только тайского воспитателя. За провинность каждый из малышей получил несколько ударов по ладошке школьной указкой. А самой русской учительнице никто ничего не сказал, и больше никто не поднимал эту тему. С тех пор она перестала вмешиваться в любые дела, которые не касались её предмета. 

Тайцы никогда не устраивают разбор полётов, поэтому мне сложно было понять, чего от меня хотят. Тайский народ доброжелателен и щедр, но в то же время скрытен и подозрителен. Сложно определить, что на самом деле подразумевают их белозубые улыбки. Разобраться в них мне иногда помогал Сэм. А теперь выяснилось, что и он относится ко мне с подозрением.

Весь вечер я готовила уроки для учеников, но утром выяснилось, что занятия отменили — карантин. О том, что школу закрыли, я узнала случайно, опять от товарища Сэма. Никто не писал в рабочем чате, не звонил и не организовывал специальную рассылку. Работая с тайцами в течение долгого времени, перестаёшь удивляться тому, что никто заранее ни о чём не предупреждает. Принимаешь как данность. 

Я проводила большую часть времени в рабочем коллективе, говорила с ними на одном языке и всё равно могла не знать о том, что нужно что-то купить на урок или придумать костюм, что завтра, например, выходной или что в школе намечается праздник. На китайский Новый год, который, по заверениям моих коллег, мы праздновать не собирались, все, кроме меня, неожиданно пришли в красном цвете. Не только учителя, но и дети приезжали в рубашках и платьицах праздничного красного цвета и в красных браслетах на маленьких ручках. 

Оказалось, эти браслеты сделали для них наши учителя-тайцы. В честь китайского Нового года, который школа планировала игнорировать. Также старательно игнорировали и мой внешний вид, а потом директор неизвестно откуда достала для меня красный наряд. В тот день мы фотографировались со школьниками и их родителями. Тайцы вообще очень любят фотографироваться с белыми. Я оказалась на каждой фотографии.

В Кхонкэне взрослые тайцы почти не знают английского языка. Родители учеников зачастую говорят хуже, чем четырёхлетний ребёнок, но от этого их желание общаться с белой учительницей не уменьшается. Чтобы выразить своё почтение и уважение, они одаривали меня едой. Некоторые предлагали подвезти после работы, кто-то дарил сумки и сувениры из путешествий. Им было важно показать свою причастность. Учитель в Таиланде — одна из самых престижных профессий, а если учитель белый, то почтение и благосклонность ему обеспечены.

В нашей провинции было не так много иностранных учителей, и мы старались держаться вместе. В основном знакомились друг с другом в тиндере и по выходным ходили в бассейн. Главной темой, конечно же, была школа и тайцы. Русские сравнивали тайских школьников и российских, не в пользу последних, а вот англоязычные учителя чаще обсуждали внешний вид тайских девушек.

Фарангам — так здесь называют приезжих европейцев — тайки очень нравятся. В Кхонхэне практически все белые в возрасте от тридцати женаты или встречаются с местными девушками.

Таиланд — страна неравенства. Моя русская коллега работала также на севере, только в маленькой деревенской школе. Школа была одна на всю провинцию, в неё ходили все дети из соседних городов, кому было на чём добраться. В этом учреждении работали и русские учителя, и тайцы, и большой отряд филиппинок. Последние старались держаться вместе, внешне практически не отличались от тайцев, но имели совсем иной менталитет. Из-за него им приходилось тяжело в тайском обществе: тайцы считали их слишком навязчивыми и жалкими. К тому же примешивались религиозные разногласия. В Таиланде в основном живут буддисты, а на Филиппинах исповедуют христианство и ислам. Платили им меньше всех.

Стандарты образования в деревенской школе отличались от тех, что были на юге Таиланда. У моего австралийского знакомого в соседнем районе главной задачей от руководства было закончить семестр, чтобы никто из учениц не забеременел от одноклассника и не бросил учёбу посреди года. Ему сразу на собеседовании сказали максимально загрузить учениц, чтобы у них не оставалось времени на прогулки с мальчиками. При этом австралиец жаловался, что его тайские ученики оказывались умнее учителей, но по правилам они не могли перебить педагога и указать ему на ошибку. По нашей с коллегами теории заговора, такая система связана с тем, что правительству не нужны люди с высшим образованием в аграрном регионе, где всегда есть большой спрос на фермеров.

Учителя часто сталкивались с тем, что дети абсолютно не знали язык, хотя руководство требовало, чтобы школьники могли свободно выражаться. При этом грамматические знания английского им должны были дать тайские учителя, но на уроках они включали детям зарубежные мультики и на этом успокаивались. При всём том за английский язык родители учеников доплачивали отдельно.

В моей частной школе родители учеников платили 40 тысяч бат (80 тысяч рублей) за обучение ежемесячно. В него входили английский, тайский и китайский языки ежедневно плюс бассейн для детсадовцев.

Несмотря на работу в школе, мне по-прежнему требовалось развивать английский. На момент приезда мой уровень был достаточно низкий, и я принялась искать репетитора.

Найти себе учителя в Кхонкэне, где были целые улицы нейтив-спикеров, оказалось непросто. Англичане просили много — от 500 бат за 40 минут, что в рублях около 1100, американцы стоили от 400, а русские друг другу с языком не помогали. Я искала репетитора на сайте учителей Таиланда и встретила там десятки откликов. Они делились на несколько видов: «Я одинокий военный пенсионер из США, приезжай ко мне жить, научу тебя языку бесплатно» и «Я преподаватель с большим стажем, коренной англичанин, мои уроки стоят от 500 бат на вашей территории». На вопросы о скидках англичане отвечали: «Не нравится платить деньги — занимайтесь с филиппинцами. Их в городе много». 

В конце концов откликнулся Эндрю. Он сразу написал, что у него типичный австралийский акцент, но он учитель и может мне помочь. Пенсионер-алкоголик из Австралии, Эндрю когда-то работал в престижной компании, был женат и растил детей. А потом запил, потерял всё и отправился на отдых в Таиланд. В одном из ресторанов Эндрю встретил свою будущую супругу. Молодая девушка-тайка работала поваром и, по словам Эндрю, не смогла устоять перед его красотой и кошельком. Тогда австралиец переехал на родину к новой жене и устроился работать школьным учителем, как и любой белый «нейтив-спикер». Его австралийской пенсии и школьной зарплаты хватало сполна, чтобы кормить семью, содержать дорогой автомобиль и ужинать в ресторанах; репетиторством он занялся для души, а потому ценник у него был низкий. 

Мы стали заниматься английским за 300 бат в час. Это было дёшево и приносило результаты.

Вместе с ростом уровня моего английского ширился и круг моих знакомых. Теперь он состоял не только из школьных учителей. В один из рабочих дней на баскетбольной площадке, куда я ходила играть после занятий, я познакомилась с тайцем. У него был на удивление отличный английский и широкие познания об окружающем мире. Это действительно редкость: для многих тайцев жизнь ограничивается родным городом. Жители Кхонхэна, например, ненавидят Бангкок, считают его помойкой и за пределы своего региона вообще без повода стараются не выезжать. 

Парни в основном увлекаются спортом, инстаграмом, пивом «Чанг», девушками, а иногда и друг другом. У девушек чаще всего на инстаграме интересы заканчиваются. Мой коллега-англичанин прожил с тайкой четырнадцать лет и рассказал, что, несмотря на высшее образование и знание английского языка, его жена знала о существовании всего четырёх стран, слушала только тайскую музыку, а путешествиям предпочитала хождение в храм. Походы в храм, как и родительские дни, чаще всего по субботам, соблюдаются всеми тайцами. Причина «я сегодня иду в храм с родителями» считается уважительной, чтобы отказать во встрече или её перенести.

Чин, мой новый молодой человек, в храмы не ходил, но только по причине того, что не был чистокровным тайцем. Его мама — китаянка, отец — таец, а в семье исповедовали католицизм. Родители приятеля занимались бизнесом. Отец держал практически все отели в городе, а у мамы в подчинении были самые крупные торговые склады Кхонкэна. Сыну они желали такого же успешного будущего, а потому сильно возмутились его поступлению на медицинский факультет. В Таиланде семья — это действительно святое. Пойти против воли родителей, жить отдельно после восемнадцати лет, жить вместе с партнёром до свадьбы — всё это считается как минимум неприличным.

Парень отучился на фармацевта и собирался открыть собственную аптеку. Но у его родителей были другие взгляды на будущее. «Мы тебя не для того воспитывали, чтобы ты сидел в аптеке», — заявили они и подарили ему торговую площадь. Он организовал там ярмарку, где десятки продавцов торговали продуктами и сутками работал на износ. 

До переезда в Таиланд я часто слышала о том, что тайцы — народ ленивый, а самое популярное выражение среди них — «сабай-сабай», то есть расслабься. На деле же, по крайней мере в Исане, я наблюдала тайцев, работающих без выходных. Перерыв был только на поход в храм или на обед. Выражение про «расслабься» я слышала единственный раз на пляже Паттайи.

А вот что действительно подтвердилось, так это любовь тайцев к алкоголю. В Таиланде пьют практически все. Парни выпивают после баскетбола, мой парень пил после тяжёлого трудового дня, школьные учителя пьют после уроков, а завидев меня, почему-то прячут бутылки под стол.

Через месяц регулярного общения с тайцем у нас начались отношения. Это были совсем не те отношения, которые завязываются в России или в Европе. Во-первых, тайцы не ухаживают. Максимум, что выражает их симпатию к тебе, это еда. Каждое сообщение моего приятеля начиналось с вопроса, обедала ли я сегодня. Если мой ответ был «нет», меня сразу вели есть, если ответ был «да», мне дарили тайские сладости. 

Кроме того, тайцы не выносят выяснения отношений. И девушки, и парни, завидев назревающий скандал, сразу уходят в закат. На любые проблемы предпочитают улыбаться. Мой приятель обожал китайскую музыку и при любой неприятности сразу пел китайские песни.

Все друзья моего парня были в шоке, что у него белая девушка. Они, как и остальные тайцы, активно меня фотографировали, но практически никто из них не говорил по-английски. Это затрудняло общение. Затруднял его и постоянный контроль со стороны родителей. Во время вечеринки у любого взрослого мог зазвонить телефон, где по другую сторону трубки обеспокоенная мама спрашивала, когда отпрыск будет дома. В случае моего приятеля родительский контроль был тотальным. Ему звонили каждые полчаса и спрашивали, где он, просили скинуть метку на карте с местоположением и требовали вернуться скорее домой. Приходить нужно было, чтобы поужинать всей семьей. В Таиланде принято ждать друг друга, собираться всем вместе и часами сидеть за столом, запивая лапшу и рис ящиками пива.

Ни о каком знакомстве меня с родителями не могло быть и речи. Помимо того, что в семье бойфренда по-английски говорили только он и его сестра, семья соблюдала китайские традиции. Так, например, старший сын в семье должен всегда жить с родителями. Он может привести в дом жену, но покидать его или переезжать из страны ему запрещено. Жениться тоже можно только с согласия родителей. Через пару недель отношений выяснилось, что для Чина уже даже выбрана невеста. Правда, он её даже не знал. Его мама планировала свадьбу сразу после того, как сын наладит бизнес, — такое здесь не редкость. На это, по её мнению, требовалось около трёх лет.

Преемственность сильна и в обычных тайских семьях. В фермерских районах сыновья с ранних лет выходят в поле и порой не успевают получить образование — пора продолжать семейное дело: сеять и убирать урожай.

Несмотря на такую привязанность к родителям, почти у всех тайцев есть пара. Как мне объясняла одна из коллег, вместе жить гораздо выгоднее. «Моя мама знает, что мы живём с парнем вместе, хоть до свадьбы это и запрещено. Но я здесь одна в чужом городе, мне тяжело за всё платить самой, — ­ как-то поделилась она в перерыве между занятиями. — Мама это понимает и разрешила нам быть вместе». Даже самые неприметные на вид тайцы в большинстве случаев легко находят себе партнёра. За всё время в Таиланде я не встретила никого, кто бы не состоял в отношениях или только-только из них не вышел.

Тайцы всегда рады помочь белому человеку, а если это не в их силах, то хотя бы улыбнуться и пожелать хорошего дня. Сказывается страх «потерять лицо». В тайской культуре это одно из самых страшных событий. Даже если таец ничем не может помочь в ответ на вашу просьбу, он постарается хотя бы найти кого-нибудь, чтобы решить вашу проблему. 

Всё это я испытала на себе, когда однажды меня ограбили. Я возвращалась домой с баскетбольной площадки и вдруг заметила, что за мной уже несколько кварталов следует один и тот же парень на байке. Я немного сбросила скорость, чтобы сменить маршрут, и тут преследователь внезапно приблизился вплотную, ударил меня по руке и вырвал сумку, в которой были ключи, документы и четыре наггетса. От шока я остановилась и со злости метнула ему в спину своей кроссовкой. Конечно же, его это не остановило. Я осталась одна посреди улицы, с единственной кроссовкой на ноге, села на асфальт и заплакала. 

Не знаю, сколько я пробыла в таком состоянии, но внезапно из домов повыходили люди. Наперебой тайцы стали расспрашивать, что случилось, терпеливо слушали, а потом сообщали, что, к сожалению, совсем не говорят по-английски. Новость о том, что белую учительницу ограбили, разнеслась со скоростью света, и вот уже появилась владелица парикмахерской, готовая отвезти меня в полицейский участок. Она подошла ко мне, потрогала мои волосы и сказала: «Давай я подстригу тебя — и вместе с сухими концами уйдет вся твоя боль». 

Весь вечер разные люди возились со мной, помогали объяснить ничего не понимающей полиции, что произошло, и ездили со мной в отделение. Моё дело передали молодому капитану, который очень воодушевлённо расспрашивал меня и просил восстановить ход событий. Но, несмотря на его рвение, преступника в итоге так и не нашли. Волосы у парикмахера я всё-таки подстригла. А через пару дней мне написал тот самый капитан полиции и попросил стать его репетитором, а потом помог с другими клиентами.

Наверное, именно это доброжелательное отношение со стороны тайцев подарило мне ложную надежду, что и я смогу влиться в их общество. Что у меня появятся друзья, подруги, а не только коллеги по работе. Ведь в школе учителя упорно не хотели со мной сближаться; дальше вопросов «Как дела?» — «Хорошо» общение не шло. Они объясняли это тем, что плохо понимают английский, но стоило мне не присутствовать на уроке, как с лёгкостью вели занятие вместо меня. 

Кроме того, они часто обижались. А обидеть их очень легко, причём неважно, какого они возраста. Моя коллега, с которой мы работали в паре, как-то обиделась на то, что я отказалась танцевать с детьми и вместо этого провела зарядку. Дулась она примерно два дня: игнорировала и делала вид, что английский совсем не понимает. После она призналась, что они с коллегами узнали, сколько я зарабатываю, и не понимают, почему я питаюсь в школьной столовой, а не покупаю себе обеды отдельно: «С твоей зарплатой ты спокойно можешь заказывать еду из „Макдональдса“, — сказала она мне. А затем пожаловалась, что дома у неё нет кондиционера, так как электричество в Таиланде очень дорогое. — И холодильника у меня тоже нет, понимаешь?»

Тайские учителя, особенно молодые, получают около 14 тысяч рублей в месяц. Дешевле, чем тайцы, только филиппинцы. Даже с идеальным произношением филиппинец, у которого английский — второй государственный язык, будет получать зарплату меньше, чем молодой тайский педагог. А дальше идёт настоящая иерархия разных дискриминаций. Самые высокооплачиваемые — нейтив-спикеры. Русские на втором-третьем месте. Когда у школы стоит выбор между чернокожим нейтив-спикером с большим опытом работы и русским с плохим английским, с акцентом, но белокожим, выберут последнего. В этом все тайцы. Я была свидетелем подобного «отбора» на всё той же баскетбольной площадке. Там собирались студенты университета Кхонкэна, школьники и иногда учителя-иностранцы. 

Игры организовывала девушка Карри, она сама назначала игроков и команды. Меня всегда ставили с сильными баскетболистами, но в самом конце, практически перед закрытием. Иногда Карри не нравилась моя игра, и она говорила: «Посиди, сегодня не твой день». Лучшими игроками на площадке были парни из Нигерии. Они преподавали английский в Кхонкэнском университете, но Карри никогда не ставила их в команды к тайцам, объясняя это тем, что очередь из желающих слишком длинная и все хотят сыграть. 

Если она не приходила на площадку, то игроки самостоятельно собирали команду и нигерийцев не приглашал никто. Чаще всего они в одиночестве бросали мяч в корзину на соседнем поле. При этом они никогда не спрашивали, почему их не ставят играть. Все понимали тайскую натуру: не высказывать претензии открыто и тем более не высказывать недовольство. Здесь не принято жаловаться или пребывать в плохом настроении. Только улыбки разных оттенков. 

Ярче всего эти улыбки всегда сверкают на тайских рынках. Они в Таиланде — явление стихийное, но очень показательное. Каждый торговец всегда старался обслужить белых вперёд или подарить им что-нибудь на память. Продавцы иногда задавали неожиданные вопросы. Например, спрашивали, почему у меня такой большой нос. «У всех ли в России такие носы?» Или почему я покупаю тёплую кофту — я же из России, я не могу мёрзнуть!

О том, что я русская и работаю в школе, знал практически весь город. Он был небольшим, и иногда я встречала своих учеников или их родителей, которые радостно тыкали в меня пальцем и кричали: «Тичаа, тичаа!» Больше всего тайцев удивлял мой 40-й размер ноги. В школе дети спрашивали, почему у меня такая большая ступня и станет ли она ещё больше. На рынках я не могла найти обувь по размеру. Продавцы с удивлением пялились на мои стопы и иногда у самого входа начинали кричать: «Слишком большая нога, уходите, размеров нет!»

Хотя зарплата учителя позволяла гулять по рынкам хоть каждый день и вообще жить, не задумываясь о деньгах, я понимала, что не смогу навсегда остаться в Таиланде. Я так и не привыкла к регулярным опозданиям тайцев, откладыванию дел и всеобщей забывчивости. Вне зависимости от возраста и положения, они назначали встречи — и не приходили на них, обещали — и не выполняли, улыбались в лицо — и сплетничали за спинами. Если кому-то что-то не нравилось, он никогда не говорил об этом прямо. Лишь молча обрывал контакты. Никакое солнце, воздух и пальмы не смогли заменить мне полноценное общение и доверие.

Когда я окончательно решила отработать только один семестр и вернуться в Россию, меня вызвала директор школы. Она спросила о моих планах и, узнав, что я собираюсь домой, назвала это правильным решением. Правда, через две недели снова вызвала, но разговаривать лично не стала. Передала через нянечку, что предлагает мне работу в летнем английском лагере. Я осталась ещё на месяц, но отработала только половину смены: в Таиланд пришёл коронавирус.

Сначала нашей школе удавалось его игнорировать. Мы не закрывались, как большинство государственных учреждений, а ввели масочный режим для учеников и учителей. Так продолжалось неделю, а потом у меня внезапно началась простуда. Ничего серьёзного, я кашляла, но на работу всё-таки вышла. Коллеги спросили о моём самочувствии и дали разрешение провести уроки в этот день. Стоило только войти в класс, как меня снова позвала нянечка и передала, что директор не допускает меня к занятиям — ведь я могу быть разносчиком коронавируса. Когда я вернулась домой, хозяйка комнаты, которую я снимала, упомянула, что по всему Таиланду люди думают, что главные переносчики вируса — белые.

На следующий день министр здравоохранения Таиланда с экрана заявил, что будет «выпинывать западных туристов, заражающих тайцев». На работу меня не выпустили, на баскетбольной площадке стали избегать, а потом её и вовсе закрыли. А я взяла обратный билет в Россию. 

Мой тайский парень не приехал меня провожать. Его мама боялась коронавируса и затеяла семейный ужин в день моего отъезда. А такое событие пропустить он не смог. Прощаться у тайцев вообще не принято. Это идёт вразрез с их правилом — живи одним днём и принимай только хорошие новости: «You are leaving its bad news. Goodbye forever. Next!»