В этот вторник вас ждёт та самая история из раздела Защита о том, как наша читательница из Пскова Наталия Игнатенко столкнулась с одним из аспектов второго уровня пирамиды Апокалипсиса Маслоу — с границами и людьми, их охраняющими. Нанесённые на карты разделительные линии и их физическое воплощение — пограничные посты, миграционные службы, паспорта, визы, разрешения и ворох всевозможных бумаг, которыми люди в Постапокалипсис стремятся защитить себя от других, — один из предметов нашего тщательного изучения, а представителям органов правопорядка посвящена целая рубрика в разделе Защита — «Полиция и мир». Если вы сталкивались с постапокалиптической трансформацией потребности в защите, застревали на границах или становились заложниками полиции, как редактор этого раздела Владислав Моисеев, скорее пишите нам об этом!
Если речь идёт о жителях приграничных городов, то выражение «сходить за хлебушком с загранпаспортом в кармане» подразумевает вовсе не взбалмошность того, о ком говорят, но, скажем так, производственную необходимость. Истории, похожие на мою, — не такая уж и редкость в наших краях.
Однажды меня, нежащуюся в своей кровати в родном Пскове и собирающуюся заниматься тем же самым ещё ближайшие пару часов, заставил окончательно проснуться телефонный звонок.
— У меня всего один вопрос, который в случае отрицательного ответа отменяет все последующие, — предупредила телефонная трубка голосом моего знакомого из Москвы. — У тебя есть «шенген»?
— Конечно, есть, — возмущённым голосом коренной псковички, которой до границы с ЕС ближе, чем москвичу до работы, сонно пробурчала я.
— Отлично, тогда поехали в Ригу на музыкальный фестиваль!
Тут необходимо рассказать об интересной особенности моего организма. Как только я слышу слово «поехали», в известном месте у меня обнаруживается то самое шило, которое заставляет меня немедленно бросаться энергично собирать рюкзак. На этот раз, не успев повесить трубку, я уже мысленно упаковала вещи. И только после того как шило заставило меня приняться за собирание настоящего рюкзака с настоящими вещами, я неожиданно вспомнила, что срок действия шенгенской визы у меня заканчивается через два дня. «Пф, полноценный уик-экд!», — беспечно подумала я, продолжая сборы. И только после того как они были закончены, я с удивлением обнаружила, что на самом деле моя виза действует всего один день, насчёт двух я заблуждалась, ибо в голове почему-то засела дата получения визы, а не окончания. Но шилу противиться было уже бессмысленно.
Степень полезности обнаруженной в интернете информации о способах экстренного продления визы равнялась нолю и сводилась к не подкреплённым никакими фактами откровениям форумчан, традиционно для таких случаев делящихся на две группы: «да ничего не будет, едьте со спокойной душой» и «лучше дождитесь получения новой визы». Шило в известном месте начало беспокойно покалывать. И тогда я приняла гениальное чисто русское решение — отложить на потом, а точнее заняться урегулированием бумажных формальностей непосредственно за границей.
— Вы помните, что вам необходимо успеть вернуться домой сегодня, до двенадцати часов ночи? — голосом даже не феи-крёстной, а скорее тыквы предупредил меня сотрудник таможенной службы.
— Ага, помню, — забирая паспорт, пролепетала я, как заправская Золушка, помнящая также и о том, что после двенадцати на «балу» только самое интересное и начнётся.
Прекрасно понимала я и то, что сотрудникам миграционной службы Латвии трогательный рассказ про шило в известном месте вряд ли бы показался убедительным. Как и про музыкальный фестиваль. Пришлось подключать фантазию и сочинять остросюжетную сказку. Сказка на удивление оказалась весьма действенной, начальник департамента миграционки радушно подписала ходатайство о предоставлении мне дополнительного срока пребывании на территории её страны, отказалась брать за него пошлину, но и в паспорт не вклеила.
— На действующую визу я продление прикрепить не могу, — развела руками она. — Если хотите, приходите в понедельник (разумеется, дело происходило в пятницу).
Я-то в понедельник уже хотела быть на работе. Да и её искренние заверения, что с таким документом проблем на границе не будет, придавали мне бодрости и приятной уверенности в том, что я вовсе не нелегал, а вынужденный остаться на пару дней в чужом государстве добропорядочный гражданин. Осознание, что милая чиновник имела в виду исключительно свою, латвийскую, границу, пришло ко мне слишком поздно — уже после того, как мы, повинуясь всё той же беспечности и алогичности, решили «срезать» через Эстонию.
Следующий абзац я советую для большей выразительности читать вслух с соответствующим акцентом:
— Эт-то о-чень серьёзное наруше-ение. Согласно положе-ениям Закона об ино-остранцах, оно карается штрафом до 1200 евро и трёхле-етним запретом въезда на террито-орию стран Шенге-енского соглаше-ения, — строго отчитывал меня начальник эстонской таможенной полиции, вертя в руках мой паспорт с улыбающейся Мэрилин Монро на обложке, и даже Мэрилин, как мне казалось, вдруг стала улыбаться как-то вымученно.
Не желая слушать мои сбивчивые сказочные объяснения и продолжая настаивать на том, что ходатайство латвийского управления миграционной политики для него не является официальным документом, эстонский мужчина дал мне чистый лист бумаги и ручку, посоветовав излить душу письменно.
Горько вздохнув, я послушно приступила к сочинению «Как я провела лето» и вдруг услышала нотки человечности в его голосе.
— У вас такой красивый и непонятный почерк, прямо как у меня! — неожиданно заулыбался строгий эстонский полицейский. Вместе с ним улыбнулись и мы с Мэрилин. Я-то всегда знала, что мои псевдоврачебные способности однажды оценит кто-то, кроме бесконечно списывавших одноклассников и однокурсников, которые мало того что списывали, так ещё и жаловались, что ничего не разобрать. Тем временем мои проникновенные загогулины продолжали оказывать магическое воздействие на строгого полицейского:
— Ну да, выходит, что не такой уж вы серьёзный нарушитель, — внимательно расшифровал он моё сочинение, не переставая умиляться тому, что «ш» от «ли» отличить практически невозможно. Смягчившись, полицейский предположил, что связываться с судами я не захочу, и предложил оформить штраф быстрее. Более быстрый штраф оказался ещё и в шесть раз меньше первоначального. Просто моя степень нелегальности была не такой опасной для Евросоюза, как, например, у мужчины, умудрившегося просрочить визу аж на сто тринадцать дней, о котором я узнала из рассказов строгих полицейских, развлекавших таких же, как я, девушек-нелегалов в ожидании урегулирования всех формальностей. Пока я размышляла о размерах шила, засевшего в известном месте у того пресловутого мужчины с его ста тринадцатью днями просрочки, строгий полицейский сделал мне очередное неожиданное предложение:
— А у вас ведь в России очень маленькие зарплаты, да? — вдруг осведомился он и, не дожидаясь моего острожного «ну, не такие уж и большие», изрёк, — ладно, учитывая запутанность ситуации, то, что вы полностью признаёте свою вину, и то, что у вас такая милая улыбка, снижу вам штраф вдвое. Больше не могу, даже не просите, есть определённые порядки.
Я, в общем-то, и с самого начала не просила, но, конечно же, не отказалась. Вместо этого я напрягла извилины своего гуманитарного мозга и подсчитала, что моя улыбка стоит ровно сто евро. Теперь я весьма скептично отношусь к дежурным комплиментам об улыбке на миллион, а в паспорт заглядываю почаще, когда (не) иду за хлебушком.
