Исследование
«Рабство»

В 2016 году 1,4 миллиона человек находились в рабстве на территории России. Такие данные приводятся в  GlobalSlaveryIndex — ежегодном исследовании фонда Walk Free Foundation, который занимается борьбой с современными формами рабства. Дарья Раздумина — слушательница «Открытой планёрки» самиздата — со специальным корреспондентом The Bell Светланой Рейтер подготовила для «Батеньки» текст о двух рабах, которые пережили рабство в России, и волонтёрах, которые им помогли.

По данным МВД, с 2004 по 2015 год в России было совершено более девятисот шестидесяти преступлений по статье 127 УК РФ — «Незаконное лишение свободы». Из них семьсот восемьдесят девять связаны с торговлей людьми, ещё сто семьдесят три — с использованием рабского труда.

Однако в Центре миграционных исследований (ЦМИ) считают, что преступлений, связанных с рабством, по факту куда больше. Просто правоохранители проводят их по другим, более привычным для них статьям (например, о вовлечении несовершеннолетнего в совершение преступления).

Пример того, как работает система, — рабство в продуктовом магазине на территории московского района Гольяново. Эта история, несмотря на многочисленные публикации СМИ, растянулась на годы.

«Семейное дело» сестер Истанбековых — Шолпан, Жанар и Жансулу — процветает с нулевых, не встречая реальных помех ни в лице чиновников, ни со стороны полиции.   Магазины переезжают: самый первый работал на Уральской улице, в 2002 году против хозяйки Шолпан Истанбековой завели дело об истязаниях и побоях, однако вскоре её помиловал Владимир Путин.

По-настоящему громко информация о рабах в продуктовом магазине разошлась в 2012 году. В помещении, расположенном по адресу Новосибирская, 11, были обнаружены невольники — мужчины, женщины, дети. Их насиловали, избивали, заставляли калечить друг друга.  

Но даже после скандала и освобождения этих людей рабство в Гольянове никуда не делось. Магазины переезжают, закрываются и открываются вновь. Волонтёрам «Альтернативы» известно о точках на Щёлковском шоссе, Уральской и Уссурийской улицах. Новое медийное дыхание история получила в 2016 году.

*Данные были собраны в рамках некоммерческого проекта «Противодействие торговле людьми в России, с особым вниманием к женщинам и домашним работникам: оценка, механизмы профилактики и предотвращения, помощь жертвам» при поддержке Международной федерации обществ Красного Креста и Красного Полумесяца 2015–2017 гг.

Май 2016-го. Наде двадцать лет. Она родилась и выросла в казахстанском Шымкенте, не планировала уезжать в Москву. Но однажды свекрови потребовались деньги, чтобы погасить долги и кредит. Так Надя оказалась в российской столице — её продали в рабство.

Это был магазин Истанбековых на Новосибирской улице в Гольянове. Свекровь, которая привезла Надю, сначала говорила, что они будут работать вместе, но потом пропала — вернулась домой. 

«Я не хотела в Москву. Сначала уехал муж, — вспоминает Надя. — Свекровь сказала — ничего не будет: там тебя муж ждёт, бояться не надо. Хозяин [магазина] — её родной брат. Когда я была невестой, рассказывали: родственники в Москве, у них свой бизнес, им надо помочь... Нужна работница. И мама мужа сказала: давай туда поедем втроём».

Муж Нади и вправду работал в Москве, в том самом магазине, но ей не помог — возможно, боялся. Уже после того как девушка освободилась, писал ей «ВКонтакте», уговаривал вернуться, клялся, что всё будет хорошо. Надя не верила.

Семь месяцев прошли в неволе. Документы, телефон, даже одежду отобрали. Приходилось таскать тяжёлое, сортировать и принимать продукты. Всё это время хозяева заставляли рабов пить палёную водку. Спали невольники мало, еду им давали редко, деньги — никогда. Когда Надю не видели, она звонила свекрови и просила о помощи. Та слушала молча. Бросала трубку. Надя очень хотела попасть домой.

Для возвращения в Казахстан не было ни денег, ни документов. Пришлось идти в посольство. Дважды там даже не открывали дверь. Надя была шокирована: «Они говорят ещё: «Мы их давно знаем, ты ничего не можешь сделать! Лучше молчи, уйди и забудь! Ты ничего не можешь, мы тоже ничего не можем. Иди домой». Как я забуду?! Не могу понять...  До сих пор это повторяется, почему никто не поставит точку?! Закон есть закон! Почему?.. Я не понимаю!»

Надя убежала в декабре — со второй попытки. Избитая, она шла с трудом. Повезло: помогла прохожая. Той же ночью Надю передали волонтёрскому движению «Альтернатива», которое борется с рабством. 

В конце месяца, под Новый год, Надя получила сертификат, позволяющий выехать из страны. За дорогу заплатили активисты «Альтернативы». Поезд отправился из Москвы 28 декабря. Её встречали на третьи сутки, 31-го. На платформе, обнявшись, стояли трое — Надя, мама, двухлетняя дочка. Все плакали.

На родине Надя встретила много людей именно из продуктового магазина на Новосибирской. Казахстанская правозащитная организация «Сана Сазим» оказала ей психологическую и юридическую помощь. Рассказывая об этом, Надя уже смеётся: было похоже на поликлинику. «Полностью проверилась, лечилась. Уколы, все назначения — бесплатно», — вспоминает она и задумывается. Помолчав, начинает говорить вновь, и легкость из её голоса исчезает: «Конечно, были проблемы со здоровьем. Ты таскаешь тяжёлое, спина болит, голодная, по голове бьют… всё тело в синяках. Всегда издевались». Но больнее всего девушке вспоминать о детях, которые всё это время страдали рядом. Они росли в подсобном помещении, спали на полу и в коробках.

Надя свободна почти год. В декабре — двадцать второй день рождения. И хоть Гольяново позади, она с трудом подбирает слова, говоря о своей вновь обретённой жизни. Работа пока есть — взяли поваром, но жить в родном Казахстане непросто. После освобождения её показывали по телевизору, и устроиться теперь трудно: боятся, что Надю ищут. Она будто на испытательном сроке. Всегда.

В России дело не расследуется, хотя разбирательство завели даже в Казахстане. Впрочем, Надя не сдаётся и по-прежнему хочет получить деньги от тех, кто решил сделать из неё рабыню. «Просто хочу свою зарплату — я же там работала! Пусть отдают. Больше ничего не хочу требовать. Я написала заявление в полицию — Петровка, 38. Не знаю, что они сделают. Пока ответа нет».

Кирпичные заводы в Дагестане — ещё один источник историй о рабстве в России. Масштабы эксплуатации на таких предприятиях оценить сложно. Самиздат уже изучал индустрию: в Дагестане пятьдесят пять заводов, чья основная деятельность — «производство кирпича, черепицы и прочих строительных изделий из обожжённой глины», их выручка может достигать 18,8 миллиона рублей. При этом на сорока девяти предприятиях официально работают менее полутора десятков человек.

Попадающие в неволю алкоголики или бездомные — миф. На самом деле пьющие в трудовом рабстве не нужны, нередко там оказываются обычные люди, которые поехали в большой город из деревни и, не зная, как строить трудовые отношения, начинают искать работу на вокзале.

Михаил — сирота, детдомовец, родился в Саратове. Жизнь его побросала: он жил и на Украине, и в Молдавии, и в различных регионах родной страны. В столицу приехал на заработки в феврале 2017-го.

Михаила забрали на кирпичный завод с Площади трёх вокзалов, пообещали работу на море: перепланировка, разравнивание, трактор. Его и ещё одного человека посадили в автобус. Что моря не будет, стало понятно только рядом с Калмыкией. Пограничники не хотели пропускать автобус-частник, но хозяева заплатили — и проблема была решена. Никто не фиксировал факт пересечения границы. Впереди ждал Дагестан.

Так Михаил оказался на кирпичном заводе под Махачкалой. Там работали с семи утра до девяти вечера и старики, и молодые — всего около тридцати человек. Были болезни. Местная невольница родила ребёнка с гепатитом и отказалась от него.

Во время работы на «кирпичке» Михаилу вывихнули плечо, оно не проходило полтора месяца. Без документов в больнице не принимали. Из-за конфликта со старшим его перевели в горы на ферме Гергебиля. Когда разбили голову лопатой, его отвезли в полицию, но участковый решил, что сам же он и виноват.

«Это же Кавказ, в семье пятьдесят человек, — усмехается бывший невольник. — По кругу походишь — и все оказываются родственниками». На кирпичном заводе под Махачкалой пропали два его товарища.

Сбежать он пытался не раз. Однажды «помогли так, что привезли обратно на ферму». В следующий раз пленник дошел пешком до Махачкалы, оставив позади больше ста километров. Познакомился с племянником местного зубного врача, тот и помог ему скрыться при помощи активистов движения «Альтернатива».

Летом Михаил жил у сестры под Саратовом, не слишком усердно искал работу: «Сейчас отдыхаю после всего этого. Да и документов у меня нет, чтобы устроиться, я у подруги у мамки в деревне делаю. Позднее, когда в город выйдем, буду восстанавливаться. Я сам детдомовский, мне после детдома-то никакой помощи не было». 

Михаил не собирается заявлять в полицию: считает, что ничего не докажет, и боится оказаться крайним. «Документы там было восстанавливать не вариант. Ну, скажу: я Михаил, вот оттуда, а они — поздравляем, и чё дальше? В республике приходил в ФМС, говорил — мне надо справку, чтобы пересечь границу. Отвечали: иди отсюда, дурачок! Дагестан хоть и Россия, но там свои законы. Даже если Калмыкию проезжаешь, нужна справка…. Ходил в ФМС, а они разворачивали: ты гражданин России, садись на автобус и езжай, всё нормально будет. Один фиг — республиканская граница есть, её тоже непросто проехать. Снимок руки начнут делать, а в Дагестане полицейские могут и на барана поменять, такие бывали случаи. Когда такое рассказываешь правоохранителям, думают — шутка».

С освобождением проблемы у невольника не заканчиваются. Некуда идти. Нет документов — они остались у хозяев. Неоткуда взять деньги.

Все документы остаются у «работодателя». Можно убежать, прийти в полицию, но есть опасность, что тебя всё равно вернут хозяевам — именно так не раз происходило с гольяновскими рабами. Отсюда основной ответ на вопрос, почему не убегают: страх перед правоохранительными органами берёт верх.

К тому же многих невольников-иностранцев ждёт депортация или СУВСИГ — учреждение временного содержания, где они могут находиться до двух лет, своего рода СИЗО с облегчёнными условиями.

Однако в России всё же есть организации, которые помогают рабам. Активисты «Альтернативы» с помощью пожертвований и собственных денег освобождают трудовых рабов в Казахстане и России, невольниц на Северном Кипре. Волонтёрам и правозащитникам, которые занимаются рабами, помогают отдельные депутаты, Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) проводит с ними консультации, участие принимает Фонд ООН по современным формам рабства. У «Мемориала» есть Центр «Миграция и Право» и пункты приема мигрантов по всей России.

Обратиться за бесплатной юридической помощью по уголовным делам можно в Фонд поддержки пострадавших от преступлений; комитет «Гражданское содействие» работает с юристами и правозащитниками. 

Само движение «Альтернатива» никогда не получало грантов — ни из-за рубежа, ни из России. По словам лидера организации Олега Мельникова, он и его активисты как-то пытались получить российский грант на одну из союзных НКО. Выиграло проведение крестных ходов.

По данным волонтёров, цена трудового раба на чёрном рынке в России — пятнадцать-двадцать тысяч рублей, невольницы в сексуальном рабстве — около ста тысяч. На спасение одного человека нужно тридцать-семьдесят тысяч.

Из-за нехватки денег «Альтернативе» приходится каждый день решать, кого спасать первым. 

«Это психологически тяжело, — говорит Мельников. — Буквально недавно я сделал выбор, но просчитался: нескольких мужчин держали в трудовом рабстве на стройке и грозили убить, мы их вызволили. Тогда же нужно было спасать из сексуального рабства девушек. Одна из них не дождалась и выбросилась из окна. На проведение двух операций одновременно не хватило пятидесяти тысяч. Это — цена жизни».

Когда от родственников или самого раба поступает звонок, «Альтернатива» выясняет, где он находится, и отправляет небольшую группу. Это, как правило, сам Мельников, человек на «горячей линии», куратор в регионе. Могут участвовать волонтёры и силовики. Однако на помощь сотрудников правопорядка особенно рассчитывать не приходится.

Почему не обратиться в полицию? Мельников выделяет этот вопрос среди распространённых заблуждений о вызволении. Препятствие —  неприязненные отношения и слабые контакты между правоохранительными органами различных регионов. Кроме того, процесс затягивается из-за коррупции, бюрократии, кумовства. Информация о том, в каком регионе предположительно находится человек, может оказаться неудобной для местной полиции. Хотя, разумеется, совестливый полицейский может и сам позвонить активистам с просьбой о поиске и освобождении человека. По словам Мельникова, только-только в структурах СК рождается отдел по борьбе с торговлей людьми и рабством. Он называет это достижением.  

Одна из основных трудностей — где содержать освобождённых, с этим отчасти связана проблема раскрываемости дел. При МВД таких организаций нет, хотя, по мнению Мельникова, должны быть. В Красногорске был шелтер (убежище), основанный «Альтернативой». Зимой 2016 года его закрыли. Активистов обвинили в организации незаконной миграции. Это уголовное дело висит на них до сих пор.

Должна ли Россия отвечать за тех, кто находится в рабстве на её территории? Да, это её юрисдикция, даже если у рабовладельцев нет российского гражданства. Страна взяла на себя обязательства по международной европейской конвенции.

Тем не менее, по словам юристов и правозащитников, в России очень плохо расследуются дела по рабству. 

За происходившим в Гольянове наблюдали объективы сорока двух камер. Они  помогали хозяевам следить за рабами, но никак не способствовали раскрытию или хотя бы расследованию дела.  

Правоохранители отказывались возбуждать дело о рабстве в Гольянове девять раз, подчеркивает координатор проектов комитета «Гражданское содействие» Анастасия Денисова, хотя правозащитников поддержала даже прокуратура: «Следственному комитету говорили: извините, вы эти записи с камер наблюдения в магазинах даже не проанализировали. Полотенце с бурыми пятнами не отправили на экспертизу. Не предоставили данных, уплачены ли налоги, что там с трудовыми, разрешением на работу. Творилось чёрт знает что: отъём и вывоз детей под чужими именами, записи на других людей в роддомах, роды в подвалах. Но в этом почему-то нет интереса разбираться».

Денисова считает, что проблема — в коррупции в очень высоких эшелонах. «Наша правовая борьба закончилась жалобой в Европейский суд: Россия не выполняет свои обязательства — девушек возвращают обратно хозяевам. При этом в Казахстане возбуждено уголовное дело, а магазин в Москве действительно работает, люди жалуются, пишут в префектуру, что там торгуют палёной водкой по ночам. О том, чтобы это пресекалось, ничего не известно. В материалах проверки различные отписки. Видимо, такой уровень защиты, который очень трудно пробить», — полагает правозащитник.

Вернуться к нормальной жизни после рабства сложно и психологически — люди сильно травмированы тем, что с ними происходило.

«Эти девочки из Гольянова до сих пор мечтают, что им выплатят зарплату за десять лет. Хотя, конечно, они травмированы, на мой взгляд — на всю жизнь, — говорит Денисова. — А дети, которые выросли в этих условиях... Там был мальчик, в шесть лет выглядел на три-четыре. Чтобы не мешался, его держали чуть ли не привязанным, у него искривленные ножки, отстаёт в развитии. Сейчас он в интернате Узбекистана, потому что в школу его не взяли».

Сильно ломает психику заключение в «мафии нищих» и сексуальное рабство, рассказывает водитель петербургского «Ночного автобуса» Игорь Антонов. Днём он учится на психолога, а по вечерам много времени проводит на стоянках с бездомными, отбивает их от вербовщиков, которые могут забрать человека прямо из очереди за едой. «Мальчик, которому цыгане отбили селезёнку, — потом её удалили. В сексуальном рабстве вообще жёстко. Была девочка, ей губы силиконом закатали, вставили искусственную  грудь, а потом она получила инфекцию. Грудь отрезали, она начала сходить с ума и оказалась на улице», — вспоминает он.

По факту каждый, кто побывал в рабстве, нуждается в помощи — психологической и медицинской. Постоянных врачей у активистов нет — есть знакомые, которые помогают по возможности. Речь идет о серьёзных заболеваниях — пневмонии, костном туберкулёзе, старых ранах, поэтому требуются профессиональный медосмотр и помещение. Если это не граждане России, два варианта: экстренная медицинская помощь или за деньги. 

Когда в 2012-м вскрылась история с гольяновскими рабами, правозащитники попросили о помощи психолога Олега Суса, и тот, в свою очередь, подключил нескольких коллег, которые откликнулись и стали помогать на волонтёрской основе. Ольга Коровина, Марина Котлярова, Ирина Григорьева получали за свою работу символические четыреста-пятьсот рублей.

На терапию согласились ходить всего четыре человека, но и те не продержались долго —  несколько сеансов. Для первых результатов нужны месяцы. «Но для этого, на мой взгляд, было бы хорошо иметь реабилитационный центр, полностью специализированный, стационары», — говорит Сус. С теми, кто отказался от терапии, он не общался и может лишь предполагать, почему они не согласились: возможно, не видели в этом смысла, или не всегда хорошо знали язык, или боялись рассказывать о пережитом, не хотели вспоминать.

«Это шок после повторяющегося, регулярного насилия, которое стало хроническим, — то, чем отвечает психика, когда сталкивается с чем-то запредельным, чего не может пережить. Люди находились в состоянии так называемого и острого, и хронического посттравматического стрессового расстройства», — объясняет психолог.  

С психологической точки зрения, первое, что нужно освобождённым, — человеческое присутствие, разговоры. С ними проводят дебрифинг — беседу, во время которой своими именами называется всё, что с ними произошло. Часто нужно заново расставить по местам, что хорошо, а что плохо.  

«Изнутри это ситуация очень специфическая. В Гольянове людей, по большому счёту, никто не охранял! Они целый день работали в магазине, то есть дверь-то была открыта. При этом у них существовала круговая порука. Они занимались сексом, рожали детей... Хозяева пытались организовать зависимое сообщество, типа семьи», — рассказывает Сус.

При этом он отмечает, что сами сёстры-хозяйки — психологи в бытовом смысле этого слова: «Одной из наших подопечных они говорили: вот когда ты ещё немного поработаешь, мы поможем и тебе магазин организовать. Конечно, это всё было вранье». 

Истанбековы до сих пор владеют несколькими магазинами в Москве.

По словам Мельникова, очередь из тех, кого нужно освобождать, у «Альтернативы» перевалила за сто человек.