Как я приехал из США служить в российских войсках

В рамках большого исследования рабства мы не могли обойти стороной российскую армию, которую небезосновательно считают одним из его оплотов. Мы начинаем новый мини-сериал в жанре дневника «Строем из США». По просьбе самиздата «Батенька, да вы трансформер» журналист Никита Камитдинов записал историю нашего соотечественника, который решил, что ему не нравится жить в США с родителями и вернулся в Россию, чтобы служить в Вооружённых силах. Из первой части его рассказа мы узнаем, каково это — вернуться в Россию из США и сразу оказаться на призывном пункте, быть избитым и научиться играть песню «Дед Максим» за несколько минут и шаурму, в то время как до этого ты играл только русский рок.

Всё началось с того, что я сказал своим родителям, что хочу быть легендой русского рока (который закончился где-то в 1997 году), и больше мне ничего не надо. После многочисленных семейных конфликтов мне сказали: «Ты можешь поехать в Россию, и тогда ты пойдёшь в армию. Если ты хочешь жить в России, то должен сам оплачивать своё проживание». Условно говоря, я мог жить на родительской квартире в Москве, но я должен был сам покупать себе еду, платить за коммуналку. А чтобы это сделать, нужно получить работу. А чтобы получить работу, нужно прописаться. А чтобы прописаться, нужно пойти в армию. Вот такая вот схема.

Когда я приехал в Россию, я закурил, запил и познакомился с тусовкой района, в котором жил в детстве. До этого я боялся знакомиться с ней, потому что думал, что меня побьют или закопают. Потом оказалось, что они хорошие такие ребята.

Но все равно я скучал, так сказать, страдал. И поэтому был не против пойти в российскую армию.

Почему? Не потому что я за Северный Кавказ, и так далее, а потому что я просто хотел начать свою какую-то жизнь. Почему начать именно в российской армии — я не знал.

За меня заплатили, чтобы меня забрали в хорошую часть. Чтобы в армии меня не закопали, не убили и не изнасиловали.

В армию я пошёл в ноябре 2013 года. Незадолго до этого я временно прописался у дяди в Подмосковье, потому что без прописки в армию не берут. Я сам добровольно пришёл в военкомат, сдавал разные документы. Я сдал даже копию своего американского школьного диплома — шизофреническое абсолютно решение. Вообще шизофрения очень тесно связана с моей армейской историей.

Дело было так. Сначала я отпраздновал свои проводы в Москве. На следующий день я поехал на электричке к дяде — там я тоже отпраздновал свои проводы и где-то в четыре утра вышел из дома и отправился в военкомат. Из военкомата мы вместе с другими призывниками сразу же сели в автобус и поехали в город Железнодорожный, потому что для всех призывников из Московской области Железнодорожный является сборным пунктом.

Очень важная деталь моей истории: я шёл в армию с гитарой. Эта гитара до сих пор со мной — я купил её за 5 000 рублей в 2012 году. У этой гитары даже есть имя — её зовут Татьяна Васильевна. И вот мы с Татьяной Васильевной шли вместе в армию.

А я, понимаешь, был такой романтик. Когда я вышел из подъезда родительской квартиры в Москве, я не просто вышел к метро, а я вышел, как бы маршируя. Я представлял, как я приду в армию. В моей голове армейский быт состоял из… Ну как будто я пообедал, поподтягивался, а потом можно и книжку почитать, домой заехать можно, на гитаре выучить какое-нибудь произведение. Приблизительно такие у меня были понятия о российской армии.

В автобусе я познакомился с огромным армянином, он дал мне шаурмы. И за шаурму я с телефона ещё одного чувака прямо в автобусе научился играть песню «Дед Максим».

Песню «Дед Максим» мы с другими подростками играли три часа, пока нас не выпускали из автобуса в Железнодорожном. Дело в том, что все ждали журналистов с различных телеканалов, которые снимали, как людей на сборном пункте забирают в армию.

Когда нас провели на сборный пункт, нас уже ждали журналисты. Пришла начальница — такая типичная советская тётка — и говорит: «Видите, господа журналисты? У нас всё честно. Повторное медицинское обследование. У нас нездоровые в армию не идут!»

Меня сфотографировали в трусах, как я стою возле двери. Наверное, у меня было какое-то особенно грустное лицо, поэтому меня сфотографировали. И мне сказали, что я абсолютно здоров, хотя в военкомате говорили, что лучше мне не идти в армию из-за кожного заболевания.

Затем нас повели в раздевалку, поставили перед нами мешок и сказали сложить в него всю одежду. Мы должны были просто снять и выбросить все вещи, которые были на нас. Я заранее знал об этом и поэтому был одет в старые.

Сначала нас раздели догола и измерили. Дали термобельё. Дедок, который занимался нами, орал: «Давайте, блядь, быстрее!» Он подходил ко всем и бил — меня в печень ударил. Он добряк, говорил всем: «Хороните свои яйца», вот такие у него выражения. Он выдал всем форму по размеру, и когда мы её надели, выдал ещё и по специальному рюкзачку каждому. В рюкзаке кружка, верёвка, всякие другие прибамбасы… И берцы тебе дают — вместо сапог там теперь берцы — большие такие ботинки.

После фотографирования нас привели в комнату, в которой за нами следили какие-то эмчеэсовцы. Причём они смотрели на нас так, как будто хотели убить. Как будто они тебя не спасать должны, а хотят пожарить на мангале. Там я познакомился с различными чувачками, оттуда же нас выводили на обед.

Кормили нас, в принципе, нормально.

После обеда нас завели в зал и стали вызывать по очереди — за нами приехали «покупатели». Кто такие «покупатели»? Во время призыва части отправляют своих офицеров-«покупателей» в сборные пункты. Задача тех — «купить» необходимое количество солдат. То есть офицеры смотрят списки, отбирают тех, кто подходит им, и уезжают с «купленными» солдатами в свои части.

Поскольку у меня всё было проплачено за 25 000 рублей, за мной должен был приехать специальный покупатель и специально меня купить. Купить моё тело за 25 000 рублей и поехать вместе со мной и другими купленными в одну из воинских частей Московской области.

Та часть, в которую мы направлялись, считалась лучше других из-за статуса «уставной». По идее, в ней нет дедовщины, там спокойней. Это показательная часть, и за счёт этого тебя не избивают, у тебя не воруют, ты просто делаешь всё по уставу. Тебя не заставляют подписывать контракт на службу где-нибудь. Это неформальное различие, оно нигде не прописано. Единственное: эта часть числится как так называемая «учебка».

Сначала солдат, как правило, отправляют в «учебку». Солдат служит там три-четыре месяца, получает звание сержанта. Потом его отправляют в другие части, где он гоняет других солдат.

Просто эта часть имеет репутацию безопасной. Но это не значит, что все попадают туда по блату или за деньги. В своей роте я, наверное, один блатной был.

Когда меня купили, за нами не прилетел вертолёт с Путиным — мы просто пошли ловить электричку. Нас забирал капитан. Рядом со станцией он купил себе шаурмы. Он стоял на перроне в красивой форме, капитанских погонах и ел шаурму.

Когда мы приехали на нужную станцию, на улице уже было темно. Возле вокзала нас ждал белый автобус с круглыми жёлтыми фарами. Обычно такие используют для похорон.

Мы заходим в автобус, а в нём сидит злой хач в военной форме. При том, что я четыре года учился в военно-морской школе в Америке, я всё равно отвык от армейской темы. Мы заходим туда, и он с ходу на нас кричит: «Вы чо, охуели, бля? Вы, бля, через другую, бля, дверь заходите!» В автобусе было две двери. «Здесь, бля, для офицеров!» Вот так он примерно сказал. Слово «бля» в одном предложении прозвучало восемь раз.

Мы сели назад. Я с гитарой сижу, остальные просто сидят. Заходят капитан и майор, садятся рядом друг с другом и начинают болтать.

Зима, автобус с хачом-водителем, холодно на улице. И они зажигают одну сигарету за одной. Они сидят и курят в автобусе! Представь себе это ощущение, когда они сидят и курят в автобусе. И у них такой разговор:
— И чо, бля, потом?
— А чо, бля, потом?
— Ну а потом, бля?
—  Да бляяя.

И так вот тридцать минут. Я еду с круглыми глазами и думаю, как я сюда попал. Нахуя я вообще приехал в Россию? Я ожидал «Господ офицеров», в общем, да, а тут…

Приезжаем в часть. Нас доводят до корпуса, в котором много кроватей, и никого кроме нас — а нас человек пять. К нам выходят два сержанта и прапорщик. Нас строят, время — где-то одиннадцать вечера.

Прапор выглядит усталым. В армии все люди очень злые и уставшие, добрых и расслабленных людей там нет. Прапор говорит нам:
— Ну чо, бля? Рассказываем, бля.

Потом он смотрит на меня, подходит, шумно вдыхает и говорит:
— Бля, бушлат у тебя, конечно, понтовый. Не то что у меня. Хуйня, бля, какая-то. Махнёмся? Бушлатом-то? У меня нормальный, смотри.

И демонстрирует мне внутренности своего бушлата. А я такой смотрю по сторонам и думаю: что за пиздец? Ну, понимаешь, махнуться бушлатами — это какая-то полная хуйня. И я говорю ему:
— Нет, не махнемся.

В ответ он грустно выдыхает:
— Ну ладно.

И потом всё, как в детском лагере. «Значит, каждый сейчас расскажет, как его зовут, откуда он родом и зачем вообще в армию пошёл». Вопрос ставится так, будто у всех был выбор. Да, у меня был выбор, но у большинства людей нет выбора, идти им в армию или нет. И поэтому непонятно, зачем поставлен этот вопрос.

Итак, все по очереди отвечают. Один чувак выдал такую цитату, что все сразу проржались с него:
— Зачем ты пошёл в армию?
— За отца.
— А что с отцом?
— Да он просто сидел, его не взяли.

За отца пошёл, понимаешь? А потом меня спрашивают:
— Зачем ты пошёл в армию?
— Да потому что Родину люблю.

Прапор недоверчиво разглядывает меня и резко спрашивает:
— Ты чо, бля, по контракту, что ли, пойти хочешь?
— Нет.
— А хули ты тут пиздишь мне, что родину любишь?
— Ну как? Мне там отец сказал: хочешь жить в России — служи в армии.

Кажется, прапора удовлетворил этот ответ. «А, понятно», — протянул он и перешёл к другому призывнику.

Вот и всё. После этого интервью прапор ушёл, а дембеля начали нас тренировать.

В армии у тебя есть три вещи из мебели: кровать, тумбочка и табуретка. Первое правило: на кровати нельзя сидеть. Если ты сел на кровать, то ты нарушил все законы армии, сломал систему, и поэтому на кровати никто не сидит. На табуретке ты имеешь право сидеть только тогда, когда занимаешься культурной программой. А в тумбочке всё должно быть расположено в определённом порядке. И есть такой стенд в каждой роте, где нарисовано, как должны стоять зубная щётка, тюбик с зубной пастой, бритва и другие предметы. С подшивой действовали ещё более строгие правила.

Спать в армии не дают просто так. Тебе говорят: ты неправильно сложил форму. Ты должен специально сложить свою форму именно так, как надо её сложить. Форма неудобная, и надевать её, и складывать — неудобно.

Смысл в том, что когда я лёг спать под шерстяное одеяло, я понял, что это полный пиздец. Когда я лёг спать, у меня, знаешь, было такое состояние, как будто я напился и пытаюсь заснуть. То же самое состояние, только без вертолётов, но с пульсирующим ощущением пиздеца. В башке хаос и ужас. Это очень интересно, потому что обычно голова наполнена всякими плавающими мыслями, а тогда у меня была только одна мысль: «Как бы съебаться отсюда…» И ничего иного. Одна только мысль.

В первый же день я понял, что совершил самую большую ошибку в своей жизни и что мне нужно бежать. Не было конкретного момента осознания — клика внутри — это нарастало постепенно. В военкомате ещё было нормально, потом «Дед Максим» и шаурма — это определённый подъём, а когда зашла речь о том, хочу ли я обменяться бушлатами — это уже стадия намного выше.

Ещё утром этого дня я был дома у своего дяди. Это был очень длинный день. Я начал его свободным человеком, а закончил под шерстяным одеялом в казарме с такими мыслями.