Наш связной в Новосибирске Алексей Понедельченко продолжает радовать своими мрачными армейскими воспоминаниями. Сегодня это будет небольшой текст о похоронах таинственного товарища гвардии полковника. Огонь, пли!

Построил нас командир взвода и говорит:
— Товарищи солдаты, некоторым из вас сейчас выпадет честь принять участие в похоронной процессии. Желающие — шаг вперёд.

Я сразу подумал, что это какой-то развод: отправят сейчас херню какую-нибудь закапывать или откапывать. В армии часто что-нибудь хоронят: то окурок, то моральное разложение, то недождавшуюся любовь.
— Желающие — шаг вперёд.

Женька, рядом со мной стоял, шагнул и повернулся ко мне:
— Давай тоже!

Ладно. Шагаю.

Оказывается, Женька от кого-то уже слышал, что приходят на батальон наряды на похороны. Выделяется команда из нескольких человек, и они едут в город таскать гроб с каким-нибудь мёртвым отставным военным. Занятие так себе, но всяко лучше, чем сапоги на плацу стаптывать.

Всё примерно так и оказалось.

Из нашего взвода поехали шесть человек и один сержант за старшего. В оружейке мы получили автоматы и по три холостых патрона на каждого. На улице нас уже ждал ГАЗ-66 с военным оркестром в кузове. Ну, как оркестр. Квартет. Барабан и духовые.
— Здравия желаю, товарищи пэдэры!

Пэдэры — это от аббревиатуры ПДР, парашютно-десантная рота.
— Здорово, бременские мудозвоны!
— Как служба?
— Попизже вашего. Автоматы, видишь, дают. Это тебе не барабан с дудкой. Тут мужская рука требуется! А чо-каво, куда едем? Кто помер, не говорили?
— А, хуй его знает. Тебе не всё ли равно?
— А вдруг это наш бывший комбат на пенсии ёбу дал. Нам же весь батальон завидовать будет. Его несколько поколений закопать мечтали, а повезёт только нам!
— Да не. Там полковник какой-то. Может, даже и вертухай. Тогда не то что батальон, тут половина этого блядского города завидовать будет.
— Вертухаев же ВВ-шники хоронят. Ну, или менты.
— Да пёс их знает тогда. Приедем и посмотрим. Вас в этот раз хоть одинаковых набрали. А то прошлый раз мы уссались нахер.
— Что такое?
— Назначили от ваших так же шесть человек. Все нормальные по росту и один метр с кепкой. 

Откуда он взялся вообще, кто его в армию пустил? Ну, вот приехали, хуё-муё, сперва всё нормально, а потом они гроб как понесли — это пиздец. Пятеро несут, а этот так, придерживает на почти вытянутых руках. А в гробу какой-то кабан тяжёлый, здоровый, чо наш комбриг, центнера на полтора живого веса. Ну, как живого. Вы поняли, короче. Ну вот, пятеро тащут и на шестого шипят, типа, хули болтаешься тут между ног, тащи, сука! А тот бы и рад тащить, но он же коротыш и за гробом только бежать может. Ноги короткие ещё. Пацаны — шаг, тот — полтора. Бля, мы следом идём, духовым играть надо, а те ржут. Короче, цирк какой-то. Я думал, сейчас гроб откроется и покойник скажет: «Обезьяны ебаные! Всю жизнь вас воспитывал и воспитывал, а вы меня до катафалка дотащить не можете нормально. А ну, на исходную! Бегом марш, коты помойные!».

Ехали весело. Уже на первом перекрёстке в городе какой-то парень на «восьмёрке» забросил нам в кузов почти полную пачку «Петра» и помахал рукой. Наш человек, сразу видно, что сам служил.

Покойник жил на другом конце города в угловом подъезде панельной девятиэтажки. Открытый гроб уже стоял на улице на табуретках. С ним, казалось, прощался весь двор. Женщины ревели. Мужики курили.
Оркестр начал готовить инструменты, а мы — переводить автоматы в положение «за спину». Женщины увидели наши приготовления и стали рыдать пуще прежнего.
— Ну, пацаны, взялись!

Мы вшестером подняли гроб. Оркестр начал играть похоронный марш. Мы шли медленным строевым шагом, сменяя ногу под каждый удар большого барабана.
Впереди шла женщина и несла на каком-то подносе награды покойного. Люди плакали. Оркестр играл. Мы несли гроб.
Маршрут был весьма протяжённым. Подъездов десять, наверное. На другом конце двора нас уже ждал чёрный катафалк. Точнее, не нас, а военного, которого мы тащили. Работники похоронной конторы приняли у нас гроб и погрузили в Газель. Мы загрузились в свой ГАЗ-66. И вновь дорога.
— Видели награды?
— Чё там?
— Ничего лишнего. Никаких юбилейных, никаких памятных и всей вот этой левой херни! Всё как надо: «За отвагу», «За заслуги перед Отечеством» и так далее. Нормальный мужик был. Боевой!

Мы приехали на кладбище позже всех. Без нас не начинали. Оркестр опять завёл свою грустную музыку.

Гроб опускали уже не мы. А мы вместо этого снарядили магазины и приготовились стрелять. Наш сержант Серёга достал флажок.
— Как махну, стреляйте. Одним глазом стреляете, другим смотрите, куда гильза уебалась. Гильзы все сдать надо. Вопросы есть?

Могилу начали засыпать. Женщины тихо ревели и утирали слезы. Мужчины выжидающе смотрели в яму. Дул февральский ветер. С разных сторон на нас смотрели лица мёртвых и живых людей.

Есть хочется. В бригаде уже обед. Сегодня среда. Это значит, что на первое — молочный суп. На второе — картоха с котлетой. Бля. Когда уже стрелять? Холодно, руки мёрзнут. Мужчина в штатском подошёл к нашему сержанту и что-то сказал.
— Приготовились, ну же!

Все передёрнули затворы. Серёга поднял флажок. Музыканты замолкли.
— Огонь! — Серёга дал отмашку.

Тыдыщ!

Шесть наших АКСов выстрелили почти синхронно. Оркестр заиграл гимн России. Где-то сзади раздался женский крик, переходящий в животный рёв. Серёга поднял флажок. Несколько мужчин встали по стойке «Смирно» и приложили свои правые руки пальцами раскрытых ладоней к вискам.
Тыдыщ!

Всё-таки не бывает бывших военных.

Тыдыщ!
— Гильзы собираем, пока их не затоптали!

Я запомнил, куда упали все три мои гильзы, и быстро подоставал их из сугроба.
— Оружие к осмотру!
Мы встали в одну шеренгу, чтобы предоставить Серёге пустые автоматы.
— Осмотрено!

Я отпускаю затвор, нажимаю на спусковой крючок и ставлю на предохранитель.

Откуда-то к нам подошла женщина и протянула пакет с конфетами.
— Помяните, ребята, отца. Он солдат своих, как детей... Мальчишек у нас не было, мы вот только дочерей... Его солдаты уважали, любили. И приезжали к нам в гости. И по праздникам, и телефон не умолкал, и телеграммы со всего Союза...

Тут женщина не сдержалась и снова расплакалась. Кто-то из мужчин её увел. На обратном пути мы развязали пакет с конфетами.
— Как звали? Кто запомнил?
Оказывается, никто не запомнил. Эх...
— А звание?
— Полковник же. Гвардеец.
— Царствие небесное, товарищ гвардии полковник.
— Царствие небесное. Хороший был мужик.