Восемьдесят восемь гуманитариев и армейские сборы

Село Сапёрное — это девяносто километров от Петербурга и почти столько же от финской границы. Две главные улицы, пересекающиеся под прямым углом, пятиэтажки, магазины «Мечта», «Красавчик» и «Теремок». Двенадцатилетние пацаны гоняют по посёлку на мопеде и важно отвечают, что бензин им заливают «по связям». Расклеенные на остановке объявления обещают бесплатный показ и выгул страуса у ДК, все животные и артисты гарантируются.

«Не надо пиздеть в строю, понятно? Встал в строй — ебало закрой», — младший сержант Топорищев готов приобщать к армейским мудростям с первых секунд знакомства. Восемьдесят восемь курсантов построились в казарме и ждут продолжения приветственного слова. Второй сержант, Вася Мазур, обещает в первый день показать, во второй посмотреть, а на третий начать взрывать плохо заправленные кровати. Васе тридцать один год, на одной руке набита буква «В», на другой — «За ВДВ». Раньше Вася работал на заводе, но там платили совсем мало. До того, как пойти на контракт, Вася пытался избежать срочной службы: «Сделал двоих детей, а меня всё равно забрали», — смеётся в курилке сержант.

Первое, с чего начинается становление солдата — это строевая подготовка.
Как известно каждому военнослужащему, строевая подготовка не только обучает основным приёмам армейского передвижения, но также дисциплинирует, мотивирует, улучшает физическую форму и боевую слаженность подразделения.

Поскольку присяга у нас — не как у обычных срочников, через месяц, а через неделю, то вся первая неделя посвящена исключительно строевой подготовке.

И-раз, раз, раз-два-три. Раз, раз, раз-два-три. Ходить по плацу круг за кругом начинают сразу после завтрака, солнце только разогревается. Раз, раз, раз-два-три. Ещё круг. Кто-то никак не может понять, как двигать руками, кто-то сбивается с ритма. Раз, раз, раз-два-три. Сержант или такой же курсант, назначенный командиром взвода, считает, остальные пытаются держать ногу на поворотах и перестроениях. Раз, раз, раз-два-три. Иногда на плац на помощь выводят музыкантов с двумя барабанами, большим и малым, и сходство с подготовкой полков девятнадцатого века становится максимальным. На вторые-третьи сутки ближе к полудню командир взвода начинает плавиться на солнце, которое жарит, как на заказ, и путать право с лево. Раз, раз, раз-два-три.

Когда строй начинает рассыпаться окончательно, приходит время «квадратов». На плацу белой краской начерчены прямоугольники размерами восемь на шестнадцать метров. Взвод выстраивается по периметру и начинает ходить по кругу, в центре — командир. Раз — все дружно ставят левую ногу, два — правую. Раз — левую, два — правую. Все вместе на раз левую, дружно на два — правую. Сутки занятий — и даже напрочь лишённые музыкального слуха и чувства ритма люди начинают улавливать, как кто-то шагает не в ногу. Раз, раз, раз-два-три, стучит в голове в кровати после отбоя.

«Мне вас пиздить и прессовать запретили, как вас вообще учить-то, — младший сержант Топорищев, проводящий первые дни с нами целиком, срывается первым. — Похуй, пусть увольняют, я так не могу. Не нужно жаловаться, понятно?» Топору двадцать лет, он, как и большинство сержантов в части, служит свой первый контракт и подписал его ещё на срочной службе. Топору скучно даже больше, чем всем остальным, поэтому он показывает нам новую команду.

Он идёт вразвалку по плацу, как всегда, накручивая на палец и обратно верёвку со связкой ключей. «Взвод», — пауза, шаг правой, шаг левой, «Счёт!» — кричит младший сержант. Взвод со всех сил кричит: «ИИИИ-РАЗ!», задирает подбородки и пытается представить себя идущим на параде. «Взвод», — пауза, шаг правой, шаг левой, «Счёт!», — всё так же громко командует Топорищев в конце плаца. Марширующие курсанты снова дружно орут: «ИИИИ-ДВА!», расслабляются, прекращают парад.

Проведя час тренировок, Топор решает, что так всё ещё скучновато, и объявляет состязание. Чей взвод громче крикнет счёт при прохождении торжественным маршем, тот пойдёт отдыхать в курилку. Остальные будут совершенствовать мастерство.

Круг. Дружные крики. «Не расслышал, давайте ещё» — жюри товарища сержанта затрудняется. Второй. Во имя победы кричат уже даже сорвавшие голос на тренировочных попытках. Топорищев всё не может выбрать. Глоток воды, на третьем голос ломается у комвзвода. «Это нормально, у меня тоже ломался», — подбадривает нас сержант. Ещё круг, и в порыве великодушия Топор отпускает в курилку всех.

Под конец недели ноги начинают гореть и у сержантов. «Прихожу домой, берцы снял, только чая выпил — и всё, сразу спать вырубился», — утром жалуется капитану Мазур. На генеральной репетиции присяги строй всё равно сбивается на повороте. «Уёбищно — пиздец», — шипит сквозь зубы незнакомый старший лейтенант, командующий ротой новых срочников, присягающих одновременно с нами.

«Ну чего, пацаны, будете офицерских жён ебать?» — спрашивает младший сержант Топорищев, когда мы проходим мимо офицерского общежития. Нас в строю одиннадцать человек, несколько часов назад мы обыграли в футбол курсантов СПбГУ, и теперь Топор в награду ведет нас в «Мечту».

«Ну-ка, парни, ногу взяли», — командует Топорищев, построив нас на выходе из казармы. Кто-то уже привычно пытается начать считать «раз, раз, раз-два-три». «Э, не нужно, какой счёт, — улыбается сержант. — Пацаны, вы расслабьтесь, вы заслужили, теперь всё, идите, кайфуйте. Ногу только возьмите».

«Смотри, ну ты, короче, с женой его того, шакал узнал, тебе по лицу, конечно, а ты в военную прокуратуру, и он всё, уехал сразу. А жена-то тебе осталась», — Топор смеётся, довольный предложенной схемой. За те двадцать минут, что мы будем идти до магазина и обратно, он не замолчит ни разу. Ему по-прежнему скучно, и он немного по-детски дурной. Московские курсанты — это определённо то, что может его хоть чуть-чуть повеселить. Он обсудит с нами всех встречных девчонок, договорится о встрече с одной из них, знакомой, попробует уговорить юных мотоциклистов пустить его за руль за 100 рублей, на лавочке у «Мечты» встретит знакомого алкоголика и погрузится в общение с ним.

«Уезжаю я от вас, домой, к девчонке, — довольно улыбается Топорищев, подходя к части. — Пару суток без меня поживёте». К нам Топор больше не вернётся: после его выходных начнутся армейские учения в Луге, и его командируют туда. Наверное, это именно то, что называется стокгольмским синдромом, но по его «не-надо-делать что-то-понятно» мы скучали уже через неделю.

«Слушай, а ты как, печатать-то умеешь?» — капитан Лосев, до этого меланхолично наблюдавший за мной, внезапно оживился. Я сижу в канцелярии и пишу объяснительную по поводу травмы на футболе. Парень из моего взвода столкнулся с питерским курсантом во время матча, чудом не сломал нос, но и без этого вся его правая половина лица синяя и вдвое распухшая. Поскольку страх того, что с этими москвичами что-нибудь случится, — это главный страх всего командования, объяснительные писались за каждую царапину, и чем больше, тем лучше. В этом случае своё видение столкновения описал каждый из футбольной команды.

«Ну, в принципе, да», — недоумеваю я. «Ну, всяко быстрее, чем я, двумя пальцами-то», — улыбается капитан. «Так точно, — наконец-то вспоминаю я правильный ответ, — десятью, товарищ капитан». Через десять минут у меня уже был список документов, которые нужно сделать срочно сегодня, и которые подождут до завтра. В канцелярии стоит ноутбук HP с седьмым виндоусом и старым вордом. Для секретности на нём стоит пароль — десять цифр в легко угадываемой последовательности. Следующие сутки большую часть свободного времени я посвящаю изготовлению различных ведомостей, журналов, рапортов и прочего необходимого для функционирования роты. «Писарь!» — кричит сержант Мазур, и я бегу из душа в канцелярию писать рапорт о том, что нам выдали свежую смену постельного белья. «Писарь, пойдём со мной», — говорит с утра в столовой капитан Лосев, и мы торопимся изготовить очередную ведомость для проведения стрельб, на которые мы отправимся сразу после завтрака. Я больше не хожу на строевую подготовку, пропускаю захватывающее мероприятие чтения вслух всей ротой уставов, начинаю готовить списки на увольнение и ощущаю, что так, в принципе, можно служить.

«Бойцы, вода есть у кого-нибудь?» — старший лейтенант Алексей Федюшин подходит к нашей колонне, получающей автоматы для присяги. Синяя парадная форма, свёрнутый жёлтый ремень с эмблемой орла в руках, боль от пятницы в глазах. «Свежая хоть, когда набирал?» — продолжал интересоваться Федюшин, пока я отстёгиваю флягу с пояса. «Тебе не всё равно сейчас?» — смеётся стоящий рядом сержант Магеррамов. Мага, как его все называют. О том, что у Маги на самом деле есть ещё и имя, мы узнаем случайно, найдя его страницу в сети «ВКонтакте». Мага ростом за два метра, главный волейболист в части, за особые спортивные получил даже надбавку к жалованию. Любимое слово сержанта — «заебал», он произносит его с абсолютно нейтральной коннотацией, и если предложение им не начинается, то уж точно заканчивается.

«Ну так-то, конечно, всё равно», — соглашается Федюшин и жадно пьёт. Когда фляга пустеет, он ещё несколько секунд трясет её, собирая капли, удовлетворённо выдыхает и веселеет на глазах. «От души, не забуду», — подмигивает мне старлей, отдавая флягу. Через несколько дней Федюшин придёт знакомиться уже со всей ротой, начнёт вести наши занятия и действительно не забудет.

Час спустя каждый из восьмидесяти восьми курсантов торжественно присягнул на верность своему Отечеству и поклялся защищать конституционный строй России. В строй с автоматами из санчасти выдернули всех больных, немногочисленные родственники машут руками, командир взвода обещает отрезать руку каждому, кто сделает ответное движение.

Тучный мужчина в рясе и чёрных сандалиях с носками вышел к микрофону одним из последних, и его не было в планах на репетиции. Священник, как и многие другие выступающие, напомнил о славе русского оружия и великих победах прошлого, а затем пошёл вдоль строя с чашей со святой водой и кропилом. «Военнослужащие другой религии, два шага назад за строй», — после небольшого замешательства опомнился капитан у микрофона. У первой шеренги вода течёт по лицу, общее недоумение физически висит в воздухе. Как только священник удаляется, начинает играть гимн России.

ОЗК. Общевойсковой защитный комплект. Главное оружие бойца химической защиты, и в особенности курсанта МГУ. Ходят слухи, что в войсках существует новый, усовершенствованный вариант, однако в селе Сапёрном пользуются исключительно советской продукцией. Резиновый плащ с капюшоном и резиновые же чулки с перчатками.

Спустя неделю после присяги у командования части окончательно закончились идеи того, чем ещё нас можно занять, поэтому каждому выдали по ОЗК с противогазом, и все последующие дни были похожи один на другой.

Девять утра, крик «Рота, выходим строиться на плац с ОЗК!». Больные и испытывающие особую ненависть к занятиям уходят в санчасть, остальные — в «поля», на полигон. Овраг, подъём, по тропинке через небольшую лесополосу — через пятнадцать минут все бойцы химической защиты МГУ уже стоят в три шеренги на расстоянии вытянутых рук друг от друга. «Защитный комплект надеть, газы», — лениво командует сегодняшний офицер.

Вынуть чулки, бросить на землю, вынуть ремень, сбросить сумку с противогазом. Двадцать секунд. Надеть один чулок поверх берцев, застегнуть боковые стяжки, подвязать к поясу. Надеть второй чулок, застегнуть, подвязать. Минута пятнадцать секунд. Дёрнуть вытяжную верёвку плаща, висящего за спиной: он раскрывается, и секунд пять можно чувствовать себя Бэтменом. Развязать за спиной тесёмки плаща, вкинуть руки в рукава, подвязать тесёмки к кольцам на нижней поле плаща, пропущенной между ног. Две минуты десять секунд. Планомерно застёгивать шпеньки сверху вниз, обхватить плащом каждую ногу, превращая костюм в комбинезон. Три минуты пятьдесят секунд. Надеть противогаз, капюшон, сумку от противогаза, подпоясаться ремнём поверх ОЗК. Четыре минуты сорок секунд. Надеть перчатки, выбежать на линию готовности — четыре минуты пятьдесят пять секунд. Ждать пока наденет последний — не больше семи минут.

Подождав последнего, снять и сложить комплект, чулки на пояс, плащ за спину, противогаз в сумку. Построиться в три шеренги. Пару минут отдохнуть, пока сложит костюм последний. «Защитный комплект надеть, газы» — командует офицер. Сбросить ремень, сумку с противогазом, вынуть чулки...

Главной задачей службы становится просто как-то занять время до обеда. Если сегодня командует капитан Лосев, то ОЗК мы наденем раза четыре, затем метров семьсот пробежимся, затем рассосёмся по лесу и будем ждать часа дня, когда можно идти обратно в казарму и на обед. Если же Лосева нет, то зачастую массовый рассос по лесам и ангарам начинается сразу после прихода на полигон. Мудрее всех оказываются старлеи Гуров с Федюшиным: три месяца назад они узнали об игре Hearthstone и теперь в любую свободную минуту садятся, открывают смартфоны и начинают раскидывать картишки.

«Заебал, у меня срочники блюют в этой хуйне», — сержант Магеррамов рассказывает об истинных возможностях костюма. Мы сидим в собственноручно вырытом окопе в лесу и ждём, пока придёт время обеда. Мага принёс пару полуторалитровых сисек пива, у парней в сумках от противогаза сухарики, ждать оставалось ещё часа два. С рассказов о страданиях срочников в ОЗК Мага переходит на историю о том, как в последний раз на полигоне новый солдат занервничал и направил на него заряженный автомат.

«Лежит, поворачивается на меня, и говорит: у меня заклинило. Ну я берцем ствол в сторону отшибаю, вторым берцем сразу в лицо, и по каске сверху. Подбегает Алёшин, тоже сержант, бьёт его палкой по голове раз, другой, палка ломается. Подбегает Федюшин, и каким-то обрывком шнура его», — в исполнении Магеррамова история выглядит, как сцена из боевика.

«Нам лекцию часа два читали, и Лосев, и офицеры ваши, что вас вообще трогать нельзя, заебал, — вслед за Топорищевым Мага жалуется на трудности воспитания. — Мне капитан так и говорит каждый раз: на первый этаж спускаешься — всё, забудь вообще. Ебать мы их пиздим иногда, этих срочников» — улыбается сержант. «Воинское приветствие на тумбе не отдал — сразу улетел». Подвыпивший Мага явно старается произвести впечатление на москвичей, но историю про полигон нам потом ещё раз от первого лица расскажет Алёшин.

Сержант Магеррамов считается одним из самых толковых в части, ездит на армейские состязания по выполнению нормативов. Полтора месяца назад Мага написал заявление на командировку в Сирию: вместо обычной зарплаты в 30 тысяч там, по словам сержантов, платят по 200 в месяц. Из этого полка ездили многие, и все вернулись. Пока мы сидим в окопе, Маге звонят из штаба и сообщают, что его заявление удовлетворено, в конце августа — на сборы и в Сирию. Мага очень доволен.

Воскресенье, после завтрака, десять утра. Накануне в шесть вечера я заступил в суточный наряд дневальным — в теории весь день я должен провести или стоя на посту на входе в казарму, или наводя порядок. На практике все офицеры испарились из расположения, с нами остались только Мага и Мазур, прямо сейчас разливающий водку по чайным чашкам. Десять минут назад я спал одетый на своей кровати. «Шур, — заглядывает в кубрик Вася, — водка есть?» Неделю назад я привёз из увольнения бутылку и, кажется, сержант об этом знает. Мазур кивает, исчезает, вскоре вновь появляется с чашками и флягой обычной воды. Пьём, вместо закуски — эта самая вода. Ни слова не говоря, Вася разливает по второй чашке. Пьём, запиваем. Молчаливый абсурд этого распития словно выбрасывает меня в фильм «ДМБ». После третьей оказывается, что пришло моё время стоять на входе. Договариваемся с Мазуром встретиться, как сменюсь.

В центральном проходе казармы висит телевизор — кто не уехал в увольнение и не пил с утра, тот смотрит «Джанго». Я лежу на стене напротив входа, напротив меня — часы, и я смотрю, как медленно течёт тот час, что я должен здесь отстоять. На улице дождь, воскресенье, офицеров вроде можно не ждать — и это главная удача за всё время сборов.

После обеда кто-то уже возвращается из увольнений, мы сидим в кубрике с Мазуром, Магой и парой вернувшихся, пьётся уже другая бутылка и, о чудо, можно больше не запивать водой. «Ну-ка, — внезапно поворачивается ко мне Мазур, — дай-ка посмотреть». Он тянется к моему подворотничку, треск — подшитый белый кусок ткани оказывается в его руке. «Грязный!» — карикатурно восклицает Мазур. Пьяный Вася объясняет мне, насколько же неправильно жить не с белоснежным подворотничком. «Заебал, ему ещё два часа дежурить, как он теперь стоять будет», — на соседней кровати Мага задыхается от смеха. «Шур, у тебя сейчас будет самая ответственная задача. Если кто-то зайдёт, ори, ори со всех сил, я этих всех в окно выкину», — пока я надеваю чужой китель, Мага немного трезвеет и осознаёт масштабы возможных проблем.

Единственный офицер пришёл после отбоя — замполит части. Маге не пришлось выполнять обещание: услышав пришедшего, в окно Мазур прыгнул сам.

Сержант Магеррамов не успеет уехать в Сирию. Через три дня из Москвы придут результаты анализов на наркотики: он сдавал тест в мае, знал, что не сдал, но вроде бы удалось всё замять и договориться на местном уровне. Однако потом анализы оказались в Москве, и там уже сержанту никак не договориться. Единственное, что смогли сделать в полку — расторгнуть контракт по собственному желанию, а не уволить по статье. Меньше всего на свете Мага хотел возвращаться к себе домой в Уфу. Последним планом стала идея доехать до Мурманска и пойти на флот.