Готовя последний исследовательский цикл в истории самиздата, мы отправились в Пермь, чтобы изучить, как и почему женщины убивают домашних тиранов, что происходит с ними потом и кто помогает им после выхода с зоны. В первой части рассказываем историю бывшей заключённой Агнии, которая дважды побывала в колонии, а теперь вместе с местной правозащитницей помогает осуждённым женщинам-убийцам.
Исследование: Почему женщины убивают и кто им помогает
I.
Как крокодил и героин дважды отправили Агнию в колонию
Агния Уракова стоит возле четырёхэтажного здания с решётками на окнах — женской колонии в Перми. В такой же она провела последние восемь лет.
— Вот здесь я практически жила, — говорит Агния, указывая на швейные машинки за стёклами. — Отбой у нас в одиннадцать. В семь подъём. В восемь зарядка. Потом завтрак, а потом работа. И всё. Работаем до пяти, потом остаёмся на переработках. Можно уйти вовремя, но всё зависит от работы. Если у тебя её много, ты чё — пойдёшь, что ли? Нет, не пойдёшь. Есть норма. Но ты в любом случае будешь больше нормы делать, чтобы тебе не завалиться. Ты шьёшь, допустим, одна на пять швей. Их надо обшить, чтобы у них была работа, чтобы каждая из них смогла сделать свою норму. Это как бы жесть.
Рядом с колонией стоит заброшенный дом с выбитыми стёклами. Напротив — небольшой сквер и памятник воинам-участникам Великой Отечественной войны. Очень тихо. Над аллеей шумят берёзы. Изредка по дороге проезжают машины. Женская колония делит здание со швейной фабрикой. Цех осуждённых занимает третий и четвёртый этажи. Ниже, на первых двух, находится «вольная фабрика». Там же работает магазин, где продаётся любой текстиль: школьная форма, зимние куртки, камуфляжные костюмы, обувь, перчатки, шапки, скатерти и подушки. Но основная продукция фабрики — это спецодежда для силовых ведомств. Среди заказчиков — Федеральная служба охраны и Министерство обороны.
Агния вернулась в колонию, чтобы попасть на свидание к своей «семейнице», Марине (имя изменено). Так в колониях называют самых близких подруг, с которыми делят стол, деньги и домашние обязанности. Агния и её семейницы организовали быт следующим образом: каждая делала то, что ей больше нравится. Подруги освободили Уракову от мытья посуды, а она согласилась взять на себя готовку.
Вместе с Агнией в колонию приехала правозащитница Анна Каргапольцева, президент межрегиональной общественной организации социального предупреждения правонарушений «Выбор». Она говорит, что колонии диктуют определённые условия: чтобы выжить, женщинам приходится объединяться, и они не только создают коммуны, но и вступают друг с другом в отношения. Агния смеётся: «Я очень часто с таким сталкивалась. Если большой срок, то они начинают компенсировать. Всё равно пробуют. Кто-то остаётся в этом, кто-то не остаётся. Но на зоне живут все. А потом они, знаете, выходят и говорят: „Ну вот все, а я нет“. Да ладно!» О своём опыте она не упоминает. «Знаете, как я думаю? Независимо от того, какой ты, главное, что у тебя внутри. В принципе, никого не должно волновать, с кем ты делишь свою постель», — рассуждает она.
Агния уходит в комнату для свиданий, а я остаюсь ждать её на контрольно-пропускном пункте — небольшом помещении, где за стеклом сидят дежурные в синей форме. Перед окном выстраивается очередь из четырёх осуждённых женщин. Все они похожи друг на друга: светлые крашеные волосы, лосины, резиновые шлёпанцы. У некоторых на кофтах висят бейджики с фотографией.
— Посылка запакована полностью, видимых повреждений не имеется. Открываю при вас, — чеканит дежурная.
Заключённая отвечает кивком. Дежурная быстро вскрывает коробку, достаёт письма, еду, одежду, сканирует их специальным прибором и протягивает через стекло. Женщина убирает вещи в пакет. Она встряхивает красный свёрток — и тот превращается в длинное платье с перьями.
— Это для до́суга, — поясняет женщина, улыбаясь.
— Получили посылку полностью?
— Полностью.
— Претензии?
— Нет.
Женщины одна за другой входят в комнату. Они садятся на стулья и выстраиваются вдоль стен. Всё пространство заполняется их голосами.
— Ты чё, тоже в магазин?
— Все наши?
— Может, покурить успеем?
Дежурная выходит из-за стекла и начинает пересчитывать собравшихся.
— Соломонова, Бабаева, Колесникова, Зотова… Девять? Всё, девять. Пошли!
По команде женщины выходят из здания. Дежурная замыкает колонну.
Мы с Агнией идём следом.
— Вот так вот смотришь на них — и понимаешь, что даже самостоятельно передвигаться они не могут. Они ходят вот так. Ну хотя бы так, — говорит Агния со вздохом.
Режим в колониях-поселениях считается облегчённым: заключённые могут свободно гулять по территории и даже покидать её, но только в сопровождении сотрудника. Их выводят в магазины, музеи, библиотеки. Осуждённые сами выбирают одежду и распоряжаются своими деньгами. Нет ограничений на количество посылок, передач, свиданий. Меньше запрещённых предметов. Есть возможность заочно получать среднее и высшее образование — но только в том месте, где находится учреждение. В колонии-поселения направляют тех, кого государство не считает особо опасными преступниками: осуждённых впервые или совершивших преступление по неосторожности. Сюда же переводят людей из колоний общего и строгого режима, если они отбыли положенную часть наказания и хорошо себя зарекомендовали.
Изначально колонии-поселения создавались для социализации заключённых, говорит правозащитница Анна Каргапольцева. Предполагалось, что если их не изолировать от общества полностью, то они смогут быстрее вернуться к нормальной жизни после освобождения. «Но часто бывает, что упор делают на другое, скажем так: приучают людей трудиться. Может быть, оно и неплохо, но с девочками, по-моему, перебор. Они все помешаны на работе. Их больше ничего в жизни не интересует. Они только об этом и спрашивают всегда. Они уверены, что если будут работать, то всё в их жизни будет классно. Может быть, они более прилежные, чем мальчики. У мальчиков нет таких тараканов. Девочки все перерабатывают», — рассказывает она.
Агния стоит перед зданием, задрав голову. Женщины, и среди них «семейница» Агнии Марина, толпятся в проёме окна, кричат и машут ей руками.
— Привет, очкарик!
— Хорошо выглядишь!
— Поправилась!
— Загорела!
Агния — подтянутая, в брюках и кофте с капюшоном. В ней соединились две крови: татарская — от отца и русская — от матери. Её тёмные волосы коротко подстрижены. За очками блестят светлые раскосые глаза. Агния широко улыбается в ответ на комплименты.
На крыльцо выходит женщина в синей форме. Глаза у неё тоже синие. Я чувствую, как они следят за нами. Агния вдруг понижает голос.
— Ольга Васильевна (имя изменено) вышла за нами наблюдать. Разговаривать нельзя, поэтому она нервничает, — Агния поворачивается ко мне и говорит совсем тихо, сквозь зубы. — Дубачка. Вот это «дубачка» называется. А у мужчин те, кто сопровождают, — это «дубаки».
— Это значит «жёсткие»?
— Да почему? Нет. Название такое. А так-то нормальные они все. Есть прям вообще нормальные, человечные, которые не относятся к нам как к осуждённым.
Мы решаем уйти, чтобы не беспокоить Ольгу Васильевну. Марина до последнего не отходит от окна.
— Всё, вечером позвоню! — кричит ей Агния на прощание.
Мы направляемся в магазин. «Магнит», который совмещает в себе и продуктовый, и аптеку, находится на другой стороне улицы, через дорогу. Сюда женщин из колонии обычно приводят за покупками. Магазин вызывает у Агнии много воспоминаний: «Раньше идёшь, идёшь, начинаешь смотреть: чё мне надо, чё надо, чё надо? Вообще ничё не надо. Вроде всё надо — и вроде ничего не надо. А вот с этим можно ещё потерпеть».
По закону, зарплата осуждённых не должна быть меньше МРОТ, который с 1 января 2021 года составляет 12 792 рубля в месяц. Однако заключённые обязаны возмещать расходы на своё содержание. Государство имеет право удерживать до 75 % от их зарплаты. Пенсионеры, инвалиды первой и второй групп, беременные женщины, молодые мамы и несовершеннолетние получают половину. Но Агния не относится ни к одной из этих категорий. В прежние годы, когда МРОТ был ниже, она зарабатывала чуть больше двух тысяч в месяц. Терпеть приходилось часто.
Агния проходит по магазину и останавливается у стенда с бижутерией. На нём светятся десятки серёжек, браслетов и колец.
— Любишь украшения? — спрашиваю.
— Да, люблю. Но серёжки ношу только серебряные. У меня шесть дырок, в них были шесть колечек. Золотых. Были четыре кольца, золотая цепочка, золотой крестик. Я всё продала. Всё, что можно было. Я очень жалею.
Все украшения Агния отдала за наркотики. В то время она не могла думать ни о чём другом. «Врезаться» — и забыться. День прошёл — и ладно. Нужно только найти дозу, а потом всё будет хорошо.
Впервые наркотики внутривенно она попробовала в подростковом возрасте, и так, переходя от одного вещества к другому, и оказалась дважды в колонии.
Ханка и героин, спайс и крокодил, первая колония в 19 лет, вторая — в 34
Агния была уверена, что всё будет хорошо, когда попробовала свой первый наркотик — ханку, опиумное вещество из макового сока. Агния отлично помнит тот день: ей 14, она единственная девушка в компании парней, собирается доказать им и себе, что она уже достаточно взрослая. «Все садятся, а я не сяду». Всё будет хорошо. «Дура наивная», — ругает себя Агния, рассказывая эту историю.
Всё было хорошо. Ей понравилось, но это не перешло в зависимость. После первого укола Агния прожила без наркотиков целый год. Только жить в Богдановиче, маленьком городке в Свердловской области, было очень скучно: «Там, кроме как колоться и употреблять алкоголь, больше делать нечего». Может быть, поэтому мать Агнии часто пила. Она работала на заводе, где целый день приходилось стоять на ногах. Ноги болели — и от усталости, и от вредных веществ, которые выделялись на производстве. Алкоголь был её обезболивающим: когда она выпивала, то не чувствовала ног. Много чего нужно было не чувствовать. Августа, сестра-близнец Агнии и её точная копия, умерла через два часа после рождения. Отец пропал без вести, когда Агнии было 13. Просто растворился. Тело так и не нашли. В семье считают, что он утонул в болоте. Агния, её мать и старший брат остались втроём.
В 15 лет Агния укололась второй раз. Третий. Четвёртый. Пятый. Ханка. Героин. Всё вместе. Так продолжалось несколько лет. Агния начала жить с мужчиной, они часто ссорились и в конце концов расстались. Агния винит в этом своё «больное самолюбие»: в то время она впадала в ярость из-за одного небрежного слова. Успокаивали только наркотики. Жить не хотелось. «Ну кому я нужна? Маме? Да нет. Брату старшему? Тоже нет. Детей нет. С мужьями мне не везёт», — думала Агния. И шла за новой дозой.
В 19 лет Агния оказалась в колонии общего режима. За распространение и продажу наркотиков её осудили на десять лет.
— А ты действительно продавала? — спрашиваю.
— Нет. Просто так было удобно, — отвечает Агния, улыбаясь.
Ей не пришлось долго осваиваться в тюрьме. Она попала в знакомую компанию: «наркотики — дело коллективное». Когда в городе начались полицейские рейды, все, с кем она делила эйфорию, оказались в колониях. Агния вспоминает это время с ностальгией — как годы своей юности. Тогда она находила в тюремной жизни много романтики. «Было мне 19 лет. Ещё много гонора, много спеси. Было и ШИЗО, и драки. И очки, и стулья ломали. И под оперативников попадали», — рассказывает Агния с улыбкой.
В тюрьме она избавилась от зависимости и стала хорошим швейным специалистом — настолько, что её долго не хотели отпускать. Через восемь лет Агния вышла на свободу. Сразу же начала искать работу. На собеседованиях она прямо говорила о своём прошлом. Это превратилось в своеобразную игру, где главной целью было с судимостью получить работу. Через три дня Агнии позвонили, и она узнала, что выиграла: её приняли в швейный цех. Она провела там шесть лет и ни разу не слышала нареканий в свой адрес. К наркотикам не тянуло. Так, иногда выпивала пива, чтобы расслабиться. Ничего необычного. А потом, пять лет спустя, жизнь вдруг сошла с рельс. И снова — спайс, крокодил, соль. За год Агния перепробовала все существующие наркотики.
— Почему ты снова начала употреблять?
— Устала, наверное, от одиночества. Просто надо было что-то делать. Когда колешься, это групповое занятие. Ты кому-то нужен. Иногда это срабатывает. Возникает чувство сплочённости, компании. Оно затягивает. Потом в голове от этого очень сложно освободиться.
Вернувшись к наркотикам, Агния уволилась с работы. Она считала, что на этот раз её уже не поймают. Срок за плечами придавал уверенности: «Казалось, раз я уже отсидела, то мне можно всё. Но, оказывается, нельзя». Агнию осудили снова. Снова на десять лет. Снова за употребление и продажу, которой не было. Агния считает, что второй срок был для неё неизбежен: «За первые восемь лет, казалось бы, должно было что-то пикнуть? Нет. Как говорят, дорога была протоптана, второй раз был бы по-любому. И практически у всех так».
Она до последнего не знала, где будет отбывать наказание. Эта неопределённость вызывала опасения, и она думала, что её ждёт Мордовия. В 2013 году Надежда Толоконникова, участница группы Pussy Riot, написала открытое письмо о рабском труде, унижениях и избиениях в мордовской колонии ИК-14 и объявила голодовку, чтобы привлечь внимание к этой ситуации. «А в Мордовию с десяткой ехать — это всё, это сразу смерть. Там очень жёстко. Туда на год-два едешь и не знаешь, во что это выльется. Многие девочки освобождаются покалеченными. У многих отбито что-то. Не то что наказывают — так, для профилактики», — говорит Агния. Её направили в Пермский край — и она считает, что ей очень повезло. Местную колонию общего режима Агния называет «пионерлагерем».
Так она рассуждает сейчас. Но в первое время плохо понимала, куда попала. Она никогда не была в Перми и ничего не слышала об этом городе. В тюрьме Агния не встретила ни одного знакомого лица. Мать, которая восемь лет навещала Агнию в первой колонии, перестала к ней ездить. Именно тогда, в этом «пионерлагере», Агния впервые осознала, что неправильно распоряжается своей жизнью.
Она долго стоит у магазинной полки с духами. Рассматривает флаконы, вертит их в руках, брызгает на ладони и вдыхает, закрыв глаза.
— Меня, видимо, колония до сих пор ещё не отпускает. Она же очень долго держит. Если мне что-то понравилось, надо всё посмотреть, потрогать. Маленько сдвиг идёт в голове. По-другому начинаешь смотреть. В колонии нельзя спиртовые духи. Можно только масляные. Там чего только не придумываешь, чего только не делаешь, — рассказывает мне Агния. — Причём это не только у меня. Пять с половиной лет тебя держали в напряжении: это нельзя, то нельзя. Я даже себя на такой мысли поймала. Подхожу, смотрю себе маникюрный набор. Думаю: «Блин, можно?»
Жизнь в колонии состоит из правил и запретов. Агния не раз нарушала их, но всё равно смогла выстроить хорошую репутацию. Заключённые относились к ней с уважением, администрация ценила за активность и трудолюбие. В колонии Агния не только много работала, но и занималась организацией до́суга — все заключённые в Перми произносят это слово именно так. До́сугом называют разнообразные культурные мероприятия, которые проходят в колониях.
На одном из них правозащитница Анна Каргапольцева и увидела Агнию в первый раз. «Я с ней знаете как познакомилась? Приехала в женскую колонию. Там был праздник — День матери. Они разбились на две команды. Одна команда девочек, которые были судимы первый раз, другая — несколько раз. Агния была капитаном команды, которая называлась „Папины дочки“. Она пела на сцене — вот только что именно, я не помню. И у неё на голове был бант — больше, чем её голова. Это сложно было не заметить. Видите Агнию? И бант! Это на меня произвело впечатление неизгладимое», — рассказывает Каргапольцева смеясь.
Агния тоже заметила правозащитницу в зрительном зале: кто-то из осуждённых шепнул ей, что Каргапольцева может помочь с жильём и документами. В тот момент Уракова уже провела в колонии-поселении семь с половиной лет из десяти — бо́льшую часть срока. По закону, через полгода она получала право просить о смягчении наказания. Никто не обещал, что суд удовлетворит ходатайство, но Агния решила попробовать. После концерта она подошла к Каргапольцевой. Всё решилось за минуты. Уракова вспоминает их разговор так:
— Можно спросить?
— Да.
— Вы возьмёте меня к себе?
— Да.
«Диалог, конечно, был длиннее, но общий смысл верный», — смеётся Каргапольцева. Агния начала собирать документы. Правозащитница предоставила письменное подтверждение, что готова обеспечить её жильём. Они регулярно созванивались и встречались в колонии. Ждали вместе.
Не сложилось.
Однажды Агния позвонила Анне и сказала: «Я не иду». Она получила нарушение — покурила в неположенном месте. Нарушители не имеют права просить о смягчении наказания. «Значит, ты идёшь позже», — ответила ей Каргапольцева. Нарушения действительны год, но после трёх месяцев начальство может снять их досрочно. Агнии пришлось долго добиваться снисхождения: её нарушение отменили спустя восемь месяцев. Через два дня Агния пришла к начальнице и положила на стол документы.
Агния хорошо помнит день суда. Утром она поехала на заседание, потом вернулась в колонию и стала ждать результатов. К обеду пришла начальница отряда. «Мы заняли первое место в конкурсе КВН среди всех колоний!» — сообщила она, улыбаясь. Раздались ликующие крики. Агния, участница КВН, радовалась особенно сильно. Когда шум стих, начальница добавила: «Уракова, ходатайство удовлетворено». Все взревели снова.
«Там аж дежурные подпрыгнули. Говорят: „Что случилось? Уракова, ты что, суд прошла? Ничего себе, как за тебя отряд радуется!“ Это очень редко бывает», — говорит Агния с улыбкой.
Наказание заменили на ограничение свободы. В таком случае осуждённый может жить за пределами колонии, но обязуется соблюдать ряд условий. Ограничения бывают разными. Агнии запретили возвращаться домой после 23 часов и выезжать за пределы Перми. Кроме того, два раза в месяц она должна отмечаться в полиции. Суд решил, что Агния будет находиться под надзором в течение десяти лет.
Выход из колонии назначили на 16 марта. Агния позвонила Каргапольцевой, сообщила о решении суда и предупредила, что приедет к ней на день позже, 17-го.
«Ну посмотрим. Не все, кто сразу не едет, потом доезжают», — ответила правозащитница. Она уже не надеялась снова увидеть Агнию.
Во второй части — изучаем приговоры пермским женщинам, которые больше не смогли сносить побои, избиения, унижения и изнасилования от близких — и всадили в мужей ножи, а Баба Нюра после десятилетий избиений убивает мужа валенком.
