Исследование
«Жизнь в прямом эфире»
После исследования места суицида в современном мире самиздат «Батенька, да вы трансформер» начинает публиковать своё новое масштабное исследование — мы изучаем жизнь человечества в прямом эфире. В ближайшие время вас ждут совершенно чудесные вещи: миры русского и азиатского стриминга, исследования Инстаграма, путешествие на «Пусть говорят», рефлексия сериала «Чёрное зеркало», насилие, девиации и ещё очень много всего. А открывает эту серию небольшая лекция кандидата философских наук Владислава Моисеева о философии прямого эфира, или как нам жить с этим дерьмом.
Новости о том, что кто-то сжёг себя, погиб за рулём, изнасиловал или убил кого-то в прямом эфире, ещё в 2016 году воспринимались как что-то удивительное. Но сегодня это унылая обыденность. Это происходит каждый день, исключение быстро обернулось рутиной. Эгалитаризированный стриминг не открыл ничего нового, разве что слегка расширил замочную скважину, через которую можно наблюдать за и так предельно оголившимся человечеством, ещё сильнее размывающим границы приватности и частной жизни.
По большому счёту, человек никогда и не был предельно скрыт от внешнего взгляда и всегда находился в своего рода прямом эфире. Речь о слегка вульгаризированном восприятии западной религиозной традиции. В рамках такого представления за каждым приглядывала всепроникающая, всевидящая и постоянно оценивающая божественная сущность. Массовый потребитель религии не всегда был посвящён в теологические тонкости и воспринимал её как форму контроля. Это очень похоже на эффект неожиданного попадания в кадр: обычно люди, когда кто-то начинает их снимать, пытаются резко сделать лицо благороднее, глаза умнее, живот втянуть. А если ты постоянно в кадре, то живот должен быть постоянно втянут, глаза умными и так далее. У этого шоу только один зритель, но, как известно, иногда этого достаточно, чтобы отправиться прямиком в ад.
Идея божественного контроля, постоянной трансляции всех помыслов и поступков в надзорную институцию — это преувеличение, метафорическая конструкция. По мере развития научного прогресса и морали влияние религиозных догматов ослабевало, и в итоге это планомерно привело человека к мысли о том, что мир более-менее разгадан, управляем и никакого института внешней ответственности просто нет. В первой половине ХХ века динамическим памятником всемогущему человеку-покорителю реальности стало массовое телевидение. Многие называют его одной из главных революций столетия. И это правильно. Но телевидение долгое время оставалось предопределенным и статичным, несмотря на движущиеся картинки. В эфире воспроизводились записанные передачи, в которых всё шло по накатанной — это был идеальный мир, в котором вряд ли что-то могло пойти не так — дубль всегда можно было переписать.
Возникновение на телевидении прямого эфира подарило настоящий восторг непредсказуемости и неподконтрольности жизни одним дублем. Этот формат поставил под сомнение выхолощенную предсказуемую реальность. Прямой эфир даёт чувство, что не человек управляет миром, а мир — человеком. Убийства, катаклизмы, крушения космических кораблей — вряд ли это указывает на то, что человек контролирует ситуацию, и в мире всё ок. Достаточно вспомнить один из самых великих прямых эфиров в истории — 11 сентября 2001 года: обрушение башен-близнецов было пожалуй лучшим видеосвидетельством того, что зарвавшийся покоритель мира — это колосс на глиняных ногах и положение его шаткое. Это только в кино Брюс Уиллис высаживается на астероид, закладывает там бомбу, взрывает его к чёртовой матери и спасает Землю от неминуемой смерти. В действительности мир хрупок и непредсказуем.
Live — это всегда звучало гордо и как-то по-особенному, правдивее и искреннее. Телеведущие до сих пор с гордостью делают увесистый акцент на том, что их эфир именно прямой. Но смотрится это с каждым днём всё более глупо, учитывая, что теперь каждый может вести стрим со смартфона или веб-камеры. Философ-ворчун Жан Бодрийяр много писал об экранной культуре. Например, у него есть прекрасные пассажи о том, что медиа, зачарованные сценами насилия, упоенно обсуждающие подробности смерти, терактов, становятся своего рода соучастниками. С этим можно спорить. Но также у него есть небезынтересная мысль о том, что быть подключённым к витальности (разным проявлениям телесности, удовольствия) — это своего рода онтологическое основание ХХ века: гораздо важнее быть подключенным к витальности, нежели обладать ею. В этом контексте сегодняшние трансляции сюжетов жизни и смерти, секса, поглощения пищи, убийств, чрезвычайных ситуаций — это коллективное узнавание собственных границ и пределов, производство витальности для всех и каждого. А ведь старик умер ещё до изобретения Periscope, что уж говорить про приложение вроде Одноклассники-Live.
Если в ХХ веке прямой эфир был каким-то существенным усилием и профессиональной гордостью, то теперь сложно сказать, что сейчас не транслируется онлайн — этот формат полностью эгалитаризирован, стримится всё — играющие панды, секс, милые котики, пожары, самоубийства и русский рэп. Но это только полбеды. Достаточно пройти по улице, чтобы оказаться снятым на сотни камер, торчащих из самых неожиданных мест. Кто будет всё это смотреть, зачем ему это, посмотрит он видео именно с вами или нет — непонятно. Если в каком-то публичном месте нет камер, которые транслируют происходящее на выцветшие экраны, это уже выглядит странно и даже подозрительно. Институциализированный прямой эфир с понятной цепочкой участников трансформировался в бесконечную неавторизованную киноленту всего подряд, все камеры слились в одном экстатическом припадке поглощения мира и превратились в единый немигающий подслеповатый глаз. Это новое видение — фоновое и во многом бессмысленное, оно просто дарит чувство реальности реального. Потому что если действительность отображается на экране, значит, она существует. Впрочем, если кто-то обольёт вас зеленкой, украдёт сумочку или даже изнасилует, нет никакой гарантии, что божественный глаз на секунду не закатится от возмущения ничтожностью человеческого существования.
«Глаз больше не извлекает прибавочную стоимость из зрелища боли, он перестал оценивать; скорее теперь он начал «предупреждать» и надзирать, мешать тому, чтобы хоть какая-то прибавочная стоимость ускользала от перекодирования деспотической машины», — писали Жиль Делёз и Феликс Гваттари в своём «Анти-Эдипе». Разумеется, видение — это контроль, основание чудовищной паранойи. На человека постоянно наставлены тысячи и тысячи объективов. На практике этот контроль часто неэффективный, иллюзорный и ничего формально не значащий, камеры могут и вовсе не работать. Но главное, что они есть. Это чувство постоянного наблюдения, даже в самые неловкие или уединённые моменты, где бы ты ни был. Это правда забавно, но в полностью десакрализированном мире, где традиционные божественные сущности уже давно вышли на пенсию или откинулись, их функциональность берёт на себя новый техногностический наблюдатель.
