Еда — один из лучших барометров состояния Постапокалипсиса. Сегодня директор отдела Возмутительно больших вещей Юлия Дудкина, рассказывавшая вам про Гигантскую шарлотку голодной старости, Соборный кулич раздора и Суверенный холодец смерти, снова делает то, что она умеет лучше всех, — смотрит на возмутительно большую еду. На этот раз — на коврижку в виде России.

В те времена, когда Москвой правил посланец пчёл Юрий Лужков, в Царицыно и в Манеже то и дело проходили ярмарки мёда: в эти дни каждая бабулька в метро звенела банками и торопилась домой накормить внуков продуктами пчелиной жизнедеятельности. Каждый москвич (а уж тем более гость столицы) точно знал, когда в городе проходит ярмарка имени великого пасечника. Но потом в 2012 году, когда пчеловод всея Руси уже ушёл на пенсию, вездесущий Сергей Собянин начал избавляться от всех напоминаний о Лужкове с тем же азартом, с каким Германия проводила денацификацию после войны. А поскольку людям, которые редко бывают в центре, нужен повод хотя бы раз в год выбираться из своих квартир и дворов, покидать турнички и прилично одеваться, теперь все собираются на фестивале варенья, где детей учат играть с едой, а молодые девушки зачем-то переодеваются в старушек. А между тем ярмарки мёда всё ещё проходят. Готова поспорить, дорогой читатель, что ты понятия не имеешь, когда и где. А ведь очередная ярмарка идёт прямо сейчас в Гостином дворе. Про любимую забаву Лужкова настолько все забыли, что теперь, чтобы хоть кто-нибудь пришёл и купил уже этот чёртов мёд, организаторы решили прибегнуть к последнему, безотказному средству: угостить людей гигантской бесплатной едой.

На моих глазах москвичам уже успели скормить гигантский холодец, вселенских размеров кулич и титаническую шарлотку, и каждый раз накал обстановки повышался. Вокруг холодца плясали с георгиевскими ленточками и пели «Катюшу», за пасхальный кулич люди давили друг друга и пинали, а во время шарлотки устроили настоящий геноцид стариков, вогнав ожесточённую молодёжь в полное безумие. Но сегодня в Гостином дворе атмосфера уже совсем другая — все выдохлись. Посреди большого и гулкого помещения, похожего на ненамоленный храм, распласталось нечто большое и белое — оно похоже на кусок картона в форме России, присыпанной снегом. Это — самая большая в России коврижка. Почему не в мире? Неизвестно. Может быть, просто ни в одной другой стране не пекут коврижек. А может, России просто больше нет дела до всего остального мира.

Организаторы расставляют заграждения и приносят столы: «Ой, смотри-ка, а чего это у нас стол кровью заляпан?» — удивляется один из них. Я в ужасе думаю, что столы так и не помыли после побоища за кулич. За час до разрезания коврижки перед заграждениями собралась небольшая группа людей: выясняется, что это — коллекционеры гигантской еды, которые за прошлый год успели побороться и за шарлотку, и за кулич и при этом остались живы. Они увлечённо делятся воспоминаниями:
— А помните, там стояли такие синие заборы, нас в них вдавили, и мы все покрасились?
— Да, мы там ещё девочку маленькую спасли, её чуть не задавили!
— А в тот раз, представляете, рядом со мной одна женщина в обморок упала!
— А как же сегодня Немерюка нет? Это же он всегда гигантскую еду делает, а сегодня какие-то другие!

«Какие-то другие» — это кондитерский цех, названия которого я не буду разглашать. Его работница аккуратно раскладывает по коврижке в форме России матрёшек — по одной на каждый город-миллионник. Она рассказывает мне, что дела у кондитеров нынче плохи — без импортных шоколадов приходится переходить на советские ретро-торты — медовик и птичье молоко. Но вот коврижка полностью импортозамещённая, так что с ней проблем не было. Только не знали сначала, как выпекать — ни одной гигантской печи не нашлось (видимо, все были заняты сожжением санкционных продуктов). В итоге выпекли много маленьких прямоугольных коврижек и уже из них соорудили большую. Присматриваюсь — действительно, Россия поделена на белые прямоугольники, как будто кусок кирпичной стены.
На плакате около входа тоже была карта России, и я долго присматривалась, есть ли на ней Крым. Выяснилось, что он всё-таки есть, но с ним поступили хитро: на фоне карты поставили гигантского медведя, и тот загородил полуостров своей ушастой башкой, так что виднелась только кромка и часть названия. Я обхожу коврижку, чтобы узнать, чем же загородили Крым здесь, но нет — он на месте и ждёт, пока его съедят.

Удивительно, но детей здесь нет — наверное, они ещё в школе. Я вижу только одну заспанную девочку, которая плетётся вслед за мамой к медленно собирающейся очереди. Мама тащит на спине девочкин огромный школьный рюкзак — такой большой, что коврижку можно разрезать на кусочки и всю уместить туда. Я рассматриваю это чудо-приспособление и не сразу осознаю, что со мной уже несколько минут болтает какой-то мужчина — рассказывает, что был на Гайдаровском форуме, и ему показалось, что Герман Греф больше не хочет занимать свою должность, а ещё что Су-24 — такой старичок, что его ни в коем случае нельзя оставлять без прикрытия. Мужчина (его зовут Анатолий) признаётся мне, что хотел бы поехать в Сирию писать репортаж, но его не пускают в силу возраста. «Мне же шестьдесят девять», — кокетливо поясняет он, и мне приходится удивиться, что, мол, на шестьдесят девять он никак не выглядит, не то что почивший Дэвид Боуи. Довольный, он продолжает заигрывать:
— А вы сами-то в Сирию не поедете?
— Куда мне в Сирию, за меня мама с папой переживать будут.

Тут он начинает прощупывать почву: «Мама, папа и, наверное, молодой человек?». Мучаясь вопросом, будет ли за меня переживать молодой человек, я меняю тему: «А зачем вам репортаж писать? Вы что, тоже журналист?».
— Конечно, я работал в экологическом журнале!
— Да? И что же, приготовление гигантской еды связано с экологией? Оно ей как-то вредит?
— Нет, а вот выхлопные газы вредят. Особенно женщинам. А ведь вам же ещё рожать! На вас вся надежда!

Возмутившись таким проявлением сексизма, я решаю прервать наши отношения и возвращаюсь к очереди за коврижкой — люди, наученные опытом, покорно и молча выстраиваются в длинную колонну. Стариков, как и детей, немного — в основном очередь состоит из людей неопределённого возраста и пола — они, как тени, незаметно перемещаются по залу. Только несколько старушек в самом начале очереди увлечённо обсуждают:
— Вот, смотрите, возрождают рецепты наших с вами бабушек! Гениальные, простые рецепты! Чувствуете, как пахнет мёдом и корицей?

Пытаюсь расспросить бабушек, как они пережили давку возле шарлотки и ходили ли на делёж кулича, но вдруг встревает угрюмый пожилой мужчина:
— А что это вы расспрашиваете — кто где был, кто где не был? Вам почему так всё интересно? Ах, вы пресса? Обсуждаете? Обсуждайте про себя. И не надо мне тут улыбаться!

Этот злой мужчина стоит в позе футболиста — сцепив руки на уровне паха. Он первый в очереди и внимательно следит, где же перережут ленточку, чтобы открыть доступ к коврижке. Когда организаторы перемещаются на пару сантиметров вправо или влево, он делает шаг в эту же сторону.

Откуда-то сбоку вдруг подходят парень с тоннелем в ухе и молодая девушка в яркой куртке — в этом чистилище они выглядят инопланетянами.
— Это что, это называется коврижка?
— Я тебя сейчас стукну, — отвечает девушка. Видимо, это парень был инициатором похода за бесплатной едой.
— Ну подожди, вдруг она вкусная?

Пытаясь вступить с ними в разговор, я рассказываю, что вся коврижка сделана из продуктов импортозамещения. Девушка издаёт характерный звук — как будто её тошнит — и обращается к спутнику: «Я тебя сейчас стукну!».

Очередь начинает двигаться. Люди разговаривают неохотно и выглядят измождёнными. Получив кусок коврижки, они садятся за белые столики, быстро едят и освобождают место следующим. Сбоку от коврижки — со стороны Крыма — собрались журналисты. Пришли даже с «Первого канала» — ведь очень важно показать всем-всем-всем, что у нас всё ещё есть гигантская еда. Это даже важнее, чем рассказать про дружбу тигра с козлом (кстати, они ещё живы?). Протискиваюсь среди фотографов, которые увлечённо обсуждают медовый Крым:
— Смотрите, а чего он такой маленький? Все же специально пришли, чтобы Крым схавать!
— Да на него теста не хватило.

Организаторы безжалостно режут припорошённую снегом Россию. Начали где-то в районе Воронежа — может, хотели напомнить, что мы будем бомбить, когда НАТО вторгнется в Сирию. Потом перешли на Краснодар, но республика Крым остаётся в целости и сохранности. Её как будто специально не отрезают от коврижки — словно боятся чего-то. Куски выпеченной из медового теста России смещаются и разламываются сладкими тектоническими плитами, они крошатся и наслаиваются друг на друга. Кто-то зоркий говорит:
— Смотрите, а Сибирь-то ещё лежит!

Жду, когда начнут поднимать Сибирь, а рядом со мной сквозь толпу фотографов пролезает сгорбленная старушка и жалостливо просит у девушки, вспарывающей Россию:
— Внученька, можно мне один кусочек сюда? Очередь длинная, я не выстою. Ну пожалуйста, ну кусочек.
— Извините, нет, — отвечает та и продолжает кромсать в сторону Москвы. От России остаётся всё меньше.

Нахлынувшая толпа заслоняет от меня гигантскую коврижку, но, кажется, я и так знаю, какой кусок отдадут последним.