Склонность ко лжи и манипуляциям — одна из самых узнаваемых черт психологического портрета наркозависимого в массовой культуре. Одни связывают её исключительно с вынужденной необходимостью скрываться, другие объясняют неискренность «деградацией личности», но так или иначе почти все героинщики выстраивают вокруг своей зависимости особый информационный пузырь, в котором нередко вместе с ними оказываются и их близкие. Самиздат взглянул на этот феномен с нескольких точек зрения: глазами бывшей героиновой зависимой; брата человека, с 90-х годов сидящего на системе; психолога, уже долгое время работающего с зависимостью, и функционального наркозависимого, успешно скрывающего свою проблему от окружающих уже второе десятилетие.
«Спасибо за приступ у моей мамы, мудак»
«В комнате родителей из моего кармана выпал пустой (слава б-гу, аллаху, будде, зевсу и всем-всем-всем) зиплок из-под амфетамина.
Как же сложно было одновременно сохранять серьёзное лицо, выдумывать кулстори и совершенно спокойным голосом её повествовать.
Но я справился, теперь родители думают, что мой друг купил крутых крафтовых зипов в каком-то редком магазине и дал мне один в качестве сувенира))
До сих пор трясёт. Официально самый крупный проёб за последние годы».
(Из наркоблога в Telegram, 16 декабря 2018 года)
Фотографии дорог и баянов, химсекс, фенибут и феназепам — всё это есть почти в каждом телеграм-канале, посвящённом веществам. Авторы рассказывают о своих интересах до определённой степени правдиво и искренне, потому что обманывать, в общем-то, незачем и некого, — это дневник, в котором ты сам создаёшь свою историю. Причина этой удивительной искренности довольно простая: ты не можешь всё время молчать, но и говорить в реальной жизни ты тоже не можешь.
Когда посреди весёлых, бэдовых и экзистенциальных трип-репортов вдруг появляются родители — это как в задачках про логические ряды из детства: сразу ясно, какая фигура тут лишняя.
«Перекрытый фенибутом пытался заказать блабла на утро, вдруг раздаётся яростный стук в дверь, туда врывается с криками: „ВЫЗЫВАЙТЕ СКОРУЮ, МАМЕ ПЛОХО!!!“
Я подошёл к ней, она открыла глаза, увидела меня и закричала: „УЙДИ! УЙДИ! СОВСЕМ УЙДИ! ИЗ ЖИЗНИ МОЕЙ УЙДИ!“
И сказала, что ей какой-то козёл написал, что я употребляю наркотики.
…Я предупреждал, и не раз, что можете трогать кого угодно, кроме моих родителей.
Им скинули мой блог. Что же.
Alea jacta est.
Спасибо за приступ у моей мамы, мудак».
(Из того же наркоблога, 5 февраля 2019 года)
У матери автора канала сердечный приступ, она отказывается делать операцию, которая может спасти ей жизнь. Он уходит из дома, «чтобы не триггерить», срочно собирает донаты и ищет вписку. А заодно и виноватого. Следом ответственного за произошедшее начинает искать вся наркотусовка в телеграме.
Деанон — и мир, в котором друзья дарят редкие крафтовые зиплоки, начинает рушиться. Завеса, которую так тщательно создаёшь для близких, коллег и друзей, падает.
А дальше вы все какое-то время существуете в неудобной правде.
Этот текст — о том, как и почему наркозависимые лгут. О паттернах лжи — самых разных наркоманских «телегах», суть и природа которых одинакова, и совершенно неважно, что ты употребляешь, — героин или мефедрон. Об иллюзиях, которыми наркоман кормит себя и свою зависимость. И о том, как меняется жизнь самых близких, — тех, кто верит, хочет верить и будет верить до последнего в крафтовые зиплоки.
Тяга
«Как узнать, что наркоман врёт? Он шевелит губами» — одна из самых расхожих фраз о зависимости, в массовой культуре закрепившаяся за фильмом об американской модели Джии Каранджи. В любом материале о наркомании — будь то буклет наркологической клиники или памятка на сайте МВД — ложь находится в списке первых её признаков. Два этих явления идут рука об руку, и враньё зависимого человека может быть совершенно фантастическим, изощрённым и аморальным.
Ответ на вопрос, почему наркоманы лгут, с одной стороны, очевидный и как будто бы однозначный. «В психологической теории ложь — это в первую очередь защитный механизм, — объясняет психолог Динара Бадаева, работающая с зависимостью. — Люди врут, потому что не могут сказать правду. И чем острее ситуация, в которой они оказались, тем более виртуозно они это делают. В случае с системными наркоманами эта способность оттачивается годами: человек не может жить иначе и вынужден постоянно использовать ложь как инструмент достижения цели. А цель у него одна — достать дозу».
Покупка тяжёлых наркотиков незаконна, а употребление — вещь невероятно стигматизированная, поэтому ложь — это также адаптация. Близкие люди — родственники, супруги, друзья — часто становятся главным источником ресурсов для наркомана, и чтобы их получить, нужно обманывать. А когда обман вскрывается, нужно снова защищаться, нужно адаптироваться — и так до бесконечности.
Если цель в употреблении одна — достать наркотик, то путь этот как полоса препятствий. Нужно найти дилера, нужно найти, где безопасно вмазаться, а самое главное — нужно достать денег. Поэтому, как говорит одна из героинь материала, «приходится лавировать».
Анна десять лет системно употребляла героин. Началось всё в 90-е, когда в Москву пришли клубная культура и электронная музыка, а вместе с ними — наркотики. Ощущение собственной исключительности, чувство свободы, первые рейвы — тогда не было мысли, что это опасно. Для поколения золотой молодёжи девяностых героин был способом забыться, остановить время и успокоиться посреди череды вечеринок и непрерывного кутежа. Затем — система и нескончаемая ложь.
«Это всегда были какие-то изощрённые схемы. Ты прекрасно знаешь, куда можешь надавить, а где проколоться. Уходишь от зыбких тем, смотришь доверительно в глаза и выдаёшь немного полуправды. Ты чувствуешь, что в этот момент тебе поверят, и ты закроешь этой полуправдой правду более глобальную. Например, о том, что ты вытащила из папиного сейфа, вскрыв его отвёрткой, тысячу долларов, пока папа спал.
Я точно знала, что там лежит крупная сумма денег. Но не могла просто взять и вынести этот кейс — хотя года через три я бы и это сделала, это был уже другой уровень. На два дня я садилась дома и создавала образ хорошей девочки. Я притворялась, что учу лекции и читаю книги, вела доверительные разговоры с родителями, ходила с ними в рестораны, анализировала своё поведение, производила впечатление человека, всё осознавшего и полностью пришедшего в себя. Я всё время была на виду, перебивалась обезболивающими. И всё это — только для того, чтобы усыпить их бдительность.
В нужный момент ночью я зашла в комнату, прошла мимо спящих родителей, взяла сейф и вынесла его на улицу. Потом позвонила приятелю, мы вскрыли его и взяли часть денег. Мне предстоял путь обратно в родительскую спальню. И я его преодолела. Я не чувствовала при этом ни стыда, ни вины, а лишь мандраж и адреналин. Передо мной стояли другие цели, другие задачи: я знала, что на эти деньги могу торчать неделю, а то и две».
(Анна)
«В психологии это состояние описывается понятием „тяги“, — рассказывает Динара. — В наркомане есть та часть, которая хочет избавиться от зависимости, измениться. И есть другая, которая этого всего не хочет, а хочет лишь одного — наркотик. Когда человека одолевает тяга, то в сознании остаётся лишь зависимая его часть, зависимая субличность. В этот момент все желания, смыслы, связи, мораль исчезают, уходят из поля зрения. Человеку маниакально необходима доза, и её нужно получить любым образом — именно поэтому ложь наркомана часто называют виртуозной и изощрённой. Зависимые люди очень психологичны и невероятно тонко чувствуют, что нужно сказать в тот или иной момент, куда надавить, где отступить, что пообещать».
Брат Алексея также начал употреблять в девяностые. Ему было около шестнадцати — он сам не заметил, как употребление переросло в зависимость.
«Конечно же, я видел, как пропадают вещи. Я занимался большим теннисом, но перестал в тот момент, когда брат украл мою ракетку. Я всегда очень любил играть в футбол, и у меня была футболка марсельского „Олимпика“, а потом она исчезла.
Он украл у меня синтезатор: вытащил его из коробки, и я не сразу это заметил. Пытаясь оправдаться, брат заявил, что вообще его подарили нам обоим, поэтому он вроде как наш общий. Потом он стал воровать мои книги — на удивление, он вытащил у меня с полок то, что действительно мог толкнуть.
Наше общение в значительной степени состояло из этих долгих, изматывающих разговоров, когда мы с мамой сидели по полдня и пытались заставить его лечь в больницу. Он толкал свою обычную телегу: „Да, я буду лечиться, только дайте денег на одну дозу, и потом я пойду лечиться“. На шестой час одного такого разговора он как будто сам сломался и начал плакать: „Да поймите же вы, что я никогда не брошу“. А потом и я сломался и начал плакать. Конечно же, всё закончилось тем, что я таки дал ему денег на дозу. Он ушёл и, конечно же, не вернулся.
Потом я понял, что он просто почувствовал этот момент — что сейчас можно сломаться, сказать правду: сказать что-то искреннее и в то же время получить то, что ему нужно, добиться цели. Люди в таком состоянии очень тонко чувствуют диалог, взаимную динамику между людьми».
(Алексей)
Ещё одна специфическая черта такой лжи — зависимый искренне в неё верит. В какой-то степени это вообще сложно назвать ложью: наркоман не просто украдёт кошелёк и скажет, что не брал, а будет активно участвовать в его поисках, при этом совершенно искренне недоумевая, куда же тот пропал.
«Когда зависимый говорит, что спрыгнет с балкона, если ему не дадут денег, он находится внутри ситуации, в моменте», — объясняет психолог. Если человек угрожает, то это по-настоящему страшно, если клянётся, то это по-настоящему честно. Его сознание оказывается расщеплено, и части его личности борются друг с другом, вступают в конфликт.
«Я думаю, что люди довольно редко лгут хладнокровно, как бы нацеленные на результат. Настоящая ложь сложная, экзистенциальная. Ты встраиваешь себя внутрь этой лжи, убеждаешь себя в том, что ты не лжёшь. И это чисто наркоманская штука. Тут есть внутренний конфликт, в тебе как будто две части. Я выучился этому, глядя на ложь своего брата, и я замечаю, что во мне это тоже есть, я могу так же виртуозно лгать. Что-то замалчивать, утаивать, прикрывать правду полуправдой.
Каждый раз, когда это происходит, я чувствую, что предаю себя. Сам этот механизм ужасен: ты воспроизводишь с другим человеком то, что когда-то уже сделали с тобой. Как будто я — это брат, а человек, которому я лгу, — это я. Как будто я обманываю сам себя».
(Алексей)
Контроль
Хитросплетения лжи образуют мир наркозависимого, своеобразный информационный пузырь, в котором он живёт. Ложь — одновременно способ существования и принцип, по которому строится вся система.
В центре этой системы — наркоман, его история, мироощущение. Каким он себя видит, как подаёт себя другим, как объясняет и оправдывает свою аддикцию. А на орбитах вокруг него — близкие, жизнь которых в свою очередь зависит от всего, что он им транслирует.
По мере того как зависимость прогрессирует, человек тратит всё меньше усилий на сохранение, поддержку «фасада». И в этом смысле не бывает лжи, которая работает в любых обстоятельствах: она будет функциональной до определённого момента и на определённом радиусе. Для ближнего радиуса (родителей) рабочим может быть один вид лжи, для дальнего (например, полицейских) — другой.
В любом случае, чтобы ложь работала как можно дольше, необходимо поддерживать у окружающих определённые иллюзии — как уточняет Анна, создавать «завесы».
«Эти десять лет, пока я употребляла наркотики, были периодом, когда я максимально использовала косметику. У меня были прорисованы скулы, стрелки, одета я была всегда с иголочки. Я никогда не ухаживала за собой так, как тогда. Смотрю на старые фотографии — я везде была на каблуках. У меня длинные ноги — я носила максимально короткие юбки. С одной стороны, чтобы отвлекать внимание оперативников, чтобы они смотрели на них, не на глаза. С другой — это всё часть завесы. Важно было, чтобы с вывески всё выглядело прилично.
За мной заезжали респектабельные молодые люди на ренджроверах, я демонстрировала их матери. В определённый момент мы перестали с ней общаться, потеряли контакт. Всё, что мне нужно было, — это создавать красивую картинку. Максимально не соответствовать тому, что было внутри. Нутро надо было спрятать. Первые годы на это уходили огромные усилия. Потом я даже не скрывала это.
В паре с одним моим приятелем мы воровали ювелирку. Я заходила в салон — разодетая в пух и прах, в том, что украла до этого. Все продавцы сбегались ко мне, начиналась примерка. В это время мой напарник выносил из магазина что-то более ценное. На короткий период это поднимало настроение. Я тратила эти деньги, покупала кучу наркотиков.
Всё это время я работала и училась, и это тоже была завеса. Совершеннейшая формальность. Всё для того, чтобы успокоить родителей. Я тратила за день на наркотики больше, чем зарабатывала в неделю.
Мне ничего не было интересно. Я просто не знала, просто не понимала, что я люблю, а что нет. Все эти годы я была заморожена».
(Анна)
Психолог Динара Бадаева поясняет, что изощрённая ложь — то есть та, в которой есть не просто дезинформация, но сложные манипуляции, шантаж, угрозы, — используется зависимым человеком тогда, когда его психика ещё относительно сохранна. Когда болезнь становится глубже и тяжелее, необходимость лгать постепенно отпадает: личность человека разрушается и потребность в защите исчезает.
Защищать просто становится некого.
«Полное дно наступило, когда я попала в тюрьму. Абсолютная потеря контроля. До этого у меня всё же было ощущение, что я что-то контролирую. Было другое окружение, поддержка помощнее. В конце я оказалась уже в совсем другой компании, с другими персонажами.
Это также был иной этап торчания всей страны. В героиновый шик в 90-е нас погрузили планомерно. Начали с золотой молодёжи. Мы сделали наркотику хороший пиар, все захотели жить так же. Потом это просто выкосило все слои населения.
Когда я попала в тюрьму, я уже была в районе Бирюлёво».
(Анна)
Работающая до определённого момента ложь, эта завеса, сама зачастую производит определённую иллюзию у наркомана — иллюзию контроля. Человек может начать осознавать глубину своей зависимости достаточно поздно — уже погрузившись в неё целиком.
Фраза «Нужно взять себя в руки, и я завяжу» — одна из таких иллюзий, чуть ли не самая распространённая ложь, которую говорит зависимый человек, на этот раз себе. Именно поэтому в любой системе реабилитации первый шаг — отказаться от неё и признать проблему, само наличие болезни. Когда же человек думает, что он может завязать в любой момент или что он не конченый наркоман — «в отличие от них всех», — в этот момент он попадает в систему. Иллюзия контроля делает своё дело.
«Затем, когда человек уже осознаёт, что он в капкане, у него появляются иллюзорные надежды, — отмечает Динара. — Что надо всего лишь переломаться, пройти детокс — и всё будет нормально. И после этого детокса очень часто у него начинается эйфория, которая снова даёт иллюзию контроля, успокоение. „Со мной всё в порядке“, — говорит себе зависимый.
Потом звучит „выстрел в спину“, который перещёлкивает сознание, человека охватывает „тяга“. Для него самого произойти это может совершенно неожиданно. Флэшбэк, запах или знакомое лицо — заранее сказать, что может послужить „триггером“, невозможно», — рассказывает психолог.
Со-участие
Проблема лжи — это проблема доверия и ожиданий. Алексей подчёркивает, что дело не в том, что брат врёт ему, а в принципе в том, что граница между правдой и неправдой размывается.
«Мой брат звонит по телефону маме и говорит, что не придёт вот по такой-то причине. Мама и я начинаем гадать, правда это или неправда. Мне понадобилось много лет, чтобы понять, что на самом деле это абсолютно неважно. Я уже никогда этого не узнаю. Что бы мой брат ни сказал, я всё равно ему не поверю. Он, может, и сказал в какой-то момент правду, но я всё равно уже этого не узнаю, я не смогу это различить. Потому что мы находимся в таких специфических отношениях, где эта граница навсегда пройдена, её невозможно вернуть.
И кажется, что это совершенно пагубно для любых отношений. С этим человеком очень сложно существовать рядом».
(Алексей)
Психолог подчёркивает, что к наркомании нужно относиться в первую очередь как к болезни. В таком случае проблема ожиданий может быть решена. Если мы с пониманием относимся к болезни человека, то и моральные ожидания от этих отношений будут другими, поясняет Динара.
Понимать, тем не менее, — не значит соглашаться. Даже в отношениях «родственник — зависимый» у первого есть ответственность. Если мы знаем о болезни наркозависимого, то такой обязанностью будет убрать из квартиры все ценные вещи, надёжно закрыть доступ к деньгам. Винить наркомана в том, что он что-то украл или вынес из квартиры, в таких отношениях бессмысленно. Потому что ответственность за этот инцидент будет нести в том числе и близкий человек зависимого: это его обязанность — знать, что такое может случиться, считает психолог.
«Вся эта наркоманская ситуация — это как будто бы гипертрофированные отношения между людьми. Думаю, что у нас просто не могло быть нормальных отношений, потому что всё работает лишь в одну сторону — в его.
Главный лейтмотив — он страшно инфантильный человек. Я думаю, он в принципе был довольно инфантильный и до того, как стал зависимым. Наркомания это всё сильнейшим образом обостряет.
Самое тяжёлое и противное во всей этой ситуации — поскольку ему всё время нужно было находиться в зависимости от мамы и от меня, огромную часть своей жизни он построил на разрывании раны в других людях, которая в нём несомненно есть. „Я ребёнок развода, вы виноваты, и теперь вы должны мне помогать“.
Он так по-настоящему и не повзрослел и — я ненавижу эти слова — так и не взял ответственность за свою жизнь. Не понял, что он сам её проживает. Он всё время в страдательной позиции по отношении к жизни. Гепатит, ВИЧ, тюрьма. Как будто разорвана причинно-следственная связь между действием и результатом. Бесчисленные попытки бросить — я помню, он пару раз в жизни просто садился и говорил: „Я никогда не брошу, я знаю это, и вы это знаете. Плюньте на меня“. Но весь ужас и сложность всей этой системы — и лжи в том числе — состоит в том, что даже в этот момент он просит помощи».
(Алексей)
Фрустрация, гнев, обвинения и осуждения — неизбежная часть отношений с наркозависимыми. Они в свою очередь замыкают систему лжи, закрепляют этот механизм. Образуется порочный круг. Именно поэтому часто родственники в общении сами воспроизводят систему лжи, в которой существует наркоман. Это описывается понятием созависимости, когда человек оказывается вовлечён в систематическое потребление веществ опосредованно через своего ребёнка, супруга или близкого друга.
«Теперь, когда он сидит в СИЗО, мне стало легче, потому что я знаю, как принести ему пользу. Можно прислать сигареты — это то, что ему нужно. Достать таблетки от ВИЧ — это то, что ему нужно.
Ещё две недели назад делать для него что-то хорошее значило совершать насилие: не давать ему денег, не отвечать на его звонки, обороняться. Находиться в этой странной, противоестественной ситуации, когда ты как будто хочешь помочь человеку, но вынужден всё время совершать на ним и над собой насилие. Иногда у тебя просто нет сил — чёрт с ним, ты переводишь ему тысячу рублей.
Это было последнее, что я сделал перед тем, как его задержали. Мне позвонила мама и сказала, что он переломался и выходит на работу курьером. Она попросила меня перевести ему 700 рублей на бензин. Я сделал это, и через три часа его поймали — с героином».
(Алексей)
Функция
Иван живёт и работает в небольшом городе на севере Европейской части России. У него есть семья: жена, дети. Он вырос в семье с достатком, получил хорошее образование. У него стабильная и приносящая неплохой доход работа, новая квартира, в которой уже сделан ремонт. Уже более десяти лет он в системе. Сначала это был героин, теперь — метадон.
«Употребляю я строго дозированно — вещество чистое. Полграмма в неделю хватает. Ощущения от метадона слабее, чем от героина, хотя сам момент плато длится дольше. Абстиненция может наступать через шесть суток, тогда как у героина этот период — 12–18 часов. Я употребляю два-три раза в неделю по 0,2 грамма. Сейчас я разницы не ощущаю, и если бы предложили героин, я бы, наверное, даже отказался».
(Иван)
Ни коллеги, ни друзья не знают, что он на системе. Знает жена — Иван рассказал ей всё в самом начале отношений. Она отнеслась «с пониманием»: они выросли в одном районе, ровесники. О том, что такое героин, она знает не понаслышке. И, по его словам, осознаёт, что все, кто обладал непомерными аппетитами, кто не мог себя контролировать, уже умерли или получили огромные сроки.
«И если у человека стаж употребления более десяти лет, то это значит, что человек может употреблять до пенсии и ничего с ним не будет. Если употреблять качественное вещество, то это уже как лекарство, разница только в дозировке. Если употреблять в меру, держать над собой контроль, ничего страшного не случится. Жена относится к этому в принципе спокойно. Это никак не влияет на воспитание детей, на бюджет. Я полностью обеспечиваю свою семью. На наркотики я трачу около 10–15 тысяч в месяц».
(Иван)
В городе не он один сидит на метадоне — всего в их сообществе человек шестьдесят, рассказывает Иван. Но общается он лишь с двумя: модель употребления у них схожая, и относятся они к метадоновой терапии точно так же — как к лекарству.
Скрывать это от коллег и знакомых, по словам Ивана, удаётся, в первую очередь, потому, что он контролирует свою зависимость — от и до. Мысли, дозу, уровень толерантности, круг общения. Он употребляет в одиночестве — первые полчаса-час скрыть свое состояние довольно сложно, поэтому он предпочитает делать это один. Дома — почти никогда не колется.
«Если ты употребляешь в компании, она потом не даст тебе бросить. Я пришёл к тому, что это нужно делать исключительно в одиночку, чтобы проще себя было контролировать. Чем меньше людей, которые тебе могут позвонить и сказать „давай скинемся, замутим“, тем проще контролировать ситуацию. Иногда бывает — встретишь человека из прошлой жизни, он видит тебя, что-то уже предлагает. И ты понимаешь: надо бежать со всех ног.
У Кирилла Воробьёва этот момент хорошо описан. Третья книга „Верховный пилотаж“, глава называется „Нахлобучка“. Это про другую наркоманию, стимуляционную. Но абсолютно верно и здесь».
(Иван)
По словам Ивана, в его жизни было лишь два момента, когда он понимал, что теряет контроль. Первый раз — когда он употреблял ацетилированный опий, убивший больше половины его знакомых, начавших употрелять опиаты в глубокой российской провинции нулевые. Второй — когда начал торговать. Тогда, рассказывает он, ему нужно было всё больше и больше, он гнался за кайфом. С метадоном в этом плане лучше: проще контролировать, держать себя в руках.
«У наркоманов есть такое понятие — хочуха. Это состояние, когда твоё желание начинает брать над тобой верх. У Дельфина была такая фраза: „Желание кайфа душит, словно удав“. Так вот, если ты понимаешь, что твоё желание руководит тобой, что ты действуешь во вред социализации, во вред семье, — надо тормозить и всё бросать. Если не переломить себя в этот момент… Нельзя говорить себе „ещё чуть-чуть поторчу и потом завяжу“ — это самообман. Никакого чуть-чуть не будет. Ты потеряешь контроль.
Но если ты один раз переступил через себя, то ты переступишь и второй, и третий».
Конечно же, когда он делает себе инъекцию, он получает этот кайф, рассказывает герой. Сначала это приход, потом плато, потом тяга. Но сейчас он относится к этому в большей степени как к лекарству, «которое помогает идти вперёд, помогает жить и чувствовать себя нормально».
«Я не позволяю себе быть в неадекватном состоянии. Особых проблем это не вызывает и никак не сказывается на отношениях в семье, на работе. На социализации. Повторюсь, ни дети, ни коллеги этого не знают.
В моей жизни лжи сейчас как таковой нет, есть недосказанность».
