Коронавирус никуда не делся, и, по всей видимости, осенью случится вторая волна заболеваний. Всего в мире заболело уже более 19 миллионов человек, в России — 877 тысяч. Болезнь внесла коррективы во все сферы человеческой жизнедеятельности, перепахала мировую экономику и по всей планете привела в ряды врачей и их помощников тысячи неопытных добровольцев. Бывший следователь, бывший продавец «магазина на диване» и бывший боец в клетке Дмитрий Яныш устроился работать санитаром, чтобы ухаживать за ковид-заражёнными. Он тщательно фиксировал всё, что с ним случилось, и рассказывает, как на самом деле устроена красная зона и что происходит с людьми, когда они лишаются человеческого достоинства и из них выходят все их нечистоты.
— Буду с вами честна, ждите самого страшного, — сообщает куратор нашего отделения, невысокая, ещё привлекательная блондинка средних лет. За её плечами два месяца тяжёлой работы с ковид-заражёнными, и она собрала нас для знакомства. — В любой момент поступит сигнал о приёме пациентов, и начнётся непрерывный марафон — без отдыха, без выходных, без еды и питья. Кто не умеет колоть внутривенно, ставить капельницу — скоро научится! Будете делать уколы с закрытыми глазами, без рук и даже во время сна. Готовьтесь, что на вас будут орать, вас будут унижать, бить. Готовьтесь, что вы будете на ногах по двадцать четыре часа, не вылезая из защитного костюма. Вы будете падать в обморок, ходить под себя, носить памперсы. Рада приветствовать в наших рядах, коллеги!
Конец мая, в Москве режим самоизоляции, ВДНХ закрыт для слоняющегося обывателя. Внутрь можно попасть только через кордон, размещённый у западного входа, куда полиция, вереща мигалками, гнала стадо грузовиков. Окна гостиницы «Космос» светились словами благодарности — «Спасибо врачам!» Рабочие разгружали фуры, вносили под высокие арочные своды одного из павильонов составные детали будущего мобильного госпиталя и выстраивали в лабиринт из зелёных досок. Голые стены чуть выше человеческого роста разделяли палаты на отделения — мужские и женские, образуя некое подобие пустого лабиринта. Это и близко не походило на то, что я видел в кино про биологические катастрофы, на которых учился азам по спасению человечества. Видимо, здесь мне и предстоит спасать.
Должность санитара сулила хороший куш — пятьдесят тысяч ставки, плюс двадцать пять президентских, плюс тридцать пять мэрских. Итого сто кусков с копейками. Ещё и жильё в гостинице рядом с работой! Так-то прикинуть — какое спасение, если тебе за это не платят? Это для любителей, а я если за что берусь, то берусь основательно, как профессионал. Наш отряд состоял из таких же понаехавших за большими деньгами авантюристов и пригнанных якобы на практику студентов медицинских вузов. Новый медицинский комплекс ещё не достроили, когда закончатся работы, никто не знал, поэтому на время нас переправили в одну из городских больниц, переоборудованную под заражённых ковидом. К дежурствам мы приступаем уже завтра, поэтому нам организовали экспресс-курс по работе в условиях эпидемии.
— Защитный комбинезон и респиратор — ваши лучшие друзья, пока вы находитесь в заражённой зоне, — продолжила куратор. — Только они стоят между вами и инфекцией. Будете относиться к ним с пренебрежением — завтра же окажетесь по ту сторону, и вам понадобится помощь. Помните, это не шутка и не игра: всё очень серьёзно. Ваша главная задача — позаботиться о своём здоровье и безопасности, потому что, если вы выйдете из строя, некому будет занять ваше место и некому будет помочь больным.
В конце экспресс-подготовки нас учат пользоваться огнетушителями и противогазом — говорят, что участились случаи возгорания аппаратов искусственной вентиляции лёгких: горят больницы, медики, пациенты и даже пожарные.
— А что делать, если случится задымление? Надевать противогаз на респиратор?
— Думаю, каждый из вас должен решить, в чём приоритет. Если вы захотите надеть противогаз на респиратор, то у вас это не выйдет, так как противогаз не рассчитан на то, что на вашем лице будут посторонние предметы. Поэтому вам придётся решить: снять респиратор, надеть противогаз, подвергнув себя опасности заболевания, и спастись от гари или остаться в респираторе, но подвергнуть себя опасности отравления продуктами горения.
Завтра приступаем.
Вперёд ногами
Глава, в которой Яныш уходит в красную зону и изучает тонкости выноса тел из палаты
До эпидемии эта больница занималась проктологией, но больных разослали по домам и поселили «коронованных». Корпус с заражёнными поделён на две зоны — зелёную и красную. В зелёной зоне медицинский персонал отдыхает, общается и ждёт своего времени, в красной — заражённые пациенты. Зоны соединены коридором шлюза с длинной очередью из медиков в белых хлопчатых пижамах. Вдоль стены ящики с комплектующими средств индивидуальной защиты (СИЗ). Несколько видов респираторов: один со встроенным фильтром, похожий на варежку для лица, и два со сменными фильтрами, с полумаской и полнолицевой маской. Мне выдают морду-варежку, очки водолаза и щиток сварщика. Защитный комбинезон белого цвета с синими полосками и азиатскими иероглифами на груди. Перчатки одноразовые, надеваются поверх рукавов и обматываются скотчем на запястьях для удаления возможных зазоров. Длинные бахилы надеваются поверх штанов комбинезона и также фиксируются скотчем. Все манипуляции со скотчем, контроль за упаковкой отлаженными движениями проводят специально обученные женщины. Убедившись, что во мне нет щелей, помощница делает отметку в компьютере и у меня на запястье: время выхода в зону 9:00. Это значит, что в 13:00 я смогу вернуться обратно. Ни попить, ни поссать, ни почесать нос. Вирус может прятаться на любой поверхности: на стенах, полу, мебели, на коже заражённых. Может, он уже на костюме или перчатках, которыми я хочу залезть под маску, чтобы унять зуд.
Дверь. Предостерегающие знаки: «Внимание, биологическая угроза! Вход без средств индивидуальной защиты запрещён!» Вхожу. Впереди лестница, ведущая вверх на один пролёт. Дальше — красная зона.
Первые шаги — как погружение на глубину в водолазном скафандре, как выход в космос, в зону, где я бесстрашный сталкер. Все чувства словно обрезали: в ушах — глухой хрип респиратора, перед глазами — мутный пластик забрала, а в ягодицах — пот, скопившийся от подъёма на один пролёт лестницы. И, конечно, зуд. Почешу, пока никто не видит.
Все государственные больницы обречены на гнетущую безрадостную атмосферу, эта — не исключение. Само помещение словно тяжело больно. Стены — цвета персикового уныния, в старческих пятнах, потёртостях, вздутиях от высокой влажности, что проникает через щели в кривых пластиковых окнах, под которыми прилегли на скользкий линолеум порыжевшие от сквозняков батареи. Усугубляли атмосферу висящие на уныло-персиковых стенах типичные русские пейзажи без рамы: размытая ноябрьским дождём дорога с развалившейся на обочине телегой ведёт к берегу бурлящей широкой реки. У покосившегося рыбацкого домика, окружённого голыми стволами деревьев, старческая фигура пытается снарядить в плавание терзаемую волнами лодку. Куда его понесло в такую погоду?
— Санитар! За работу!
В палате на койке — свернувшийся эмбрионом старик. Без рубашки и штанов. Я и раньше видел старых людей, но, как правило, в одежде. Из-за памперсов фигура старика выглядит комично. Не потому, что памперсы — это смешно, а потому, что пожилой человек со своими тонкими конечностями, торчащими из памперса, похож на большое насекомое — в этом я не раз убеждался за время работы. Лежит неподвижно, замер, словно спрятался в траве. Может, неживой? Спросить неудобно — ещё обидится. Беру за плечо — не реагирует, на ощупь тёпленький. Не успел остыть?
На экспресс-курсе нас учили эргономике. Это наука по работе с поднятием предметов. Суть в том, что, поднимая предмет, необходимо задействовать мышцы ног и ни в коем случае — мышцы поясницы. Прежде чем поднять предмет, надо убедиться, что ты надёжно за него взялся и он не выскользнет из рук. Лучше всего найти на предмете выступающие поверхности для удобного захвата. Перенося предмет, важно сохранять баланс, не делать резких движений, чтобы не травмироваться. Опускать нужно медленно, иначе можно повредить мягкие ткани ног, если предмет выскользнет из рук и упадет. Самое главное — сберечь себя: если ты выйдешь из строя, кто будет всё это носить?
Группируюсь, напрягаю поясницу, подключаю мышцы бёдер, подступаю и приобнимаю сухое тело чуть выше талии, как на выпускном балу с учительницей по биологии. От моих объятий старичок оживает и мычит.
— Куда ты, у него ж пролежни, — машет на меня медсестра.
И впрямь, по обеим сторонам туловища, где я брался, у деда красные рубцы. В отделении много стариков, многие из них с трудом двигаются, некоторые не двигаются вовсе. Если таких не переворачивать вовремя, у них на теле появляется что-то вроде следа от велосипеда на глине. Сначала это просто рубец на коже, затем рубец начинает кровоточить, а после образуется гематома в виде чёрного пятна, будто старичка передержали на гриле. Как-то на карантине я тоже два дня лежал на одном боку, и в том месте полопались капилляры. Погрузили деда. Поехали!
— Куда вперёд ногами?!
На первом же задании так облажаться! Согласно правилам, перемещать живого человека на каталке необходимо строго вперёд головой, а неживого — вперёд ногами. Похоже скорее на какое-нибудь суеверие, которому не место в медицинском учреждении, но это давняя традиция, что-то вроде этикета. И если ты носишь белый халат, изволь возить людей, как того требует этикет. Но вот какая задача! Как быть, если вы передвигаетесь на лифте? Если заехать в лифт вперёд головой, то выезжать неизбежно придётся вперёд ногами, что неверно. И с этим ничего не поделаешь: в лифте не развернуться, даже в грузовом. А если выезжать по всем правилам — вперёд головой, обязательно выйдет так, что грузиться будешь вперёд ногами — дурной знак. Можно ещё так. Например, ты въехал с живым человеком в лифт, как следует, вперёд головой, а человек возьми да и умри по пути в лифте — тогда и выедешь ты по всем правилам, вперёд ногами. Но это уже совсем идеальный вариант! Можно ещё прикинуть так, и мне кажется, это правильно: если человек идёт на поправку, грузить следует вперёд ногами, а вывозить — вперёд головой; если ему ничего не светит — наоборот. Для этого нужно заблаговременно разузнать о здоровье пациента, на худой конец — прикинуть на глаз по дороге до лифта. Какому-нибудь дилетанту может показаться, что я уделил этому вопросу слишком много внимания. Нет! Когда речь идёт о человеке, о его жизни, надо быть уверенным, что сделал всё для его выздоровления. Своего деда я вывожу из лифта вперёд головой. Он у меня обязательно поправится. Какой там, уже здоров! Вот и дверь на выход с весёлыми картинками: «Ура, выписываемся!» Наряд машины скорой принимает моего деда, чтобы вернуть его домой. Оказывается, он уже выздоровел, а где не выздоровел, там долечится дома.
Говорят, главврачи и администрация не любят, когда больные умирают в больницах: статистика портится. Но как по мне — какая разница, где умирать? Хотя, конечно, если ты в сознании, то лучше уж дома, чем здесь.
Человек-швабра
Глава, в которой Яныш узнаёт, как правильно войти в палату, и ликвидирует последствия взрыва прямой кишки
Если оружие старшего и среднего персонала — медицинские препараты и аппараты, то оружие санитара — швабра с ведром хлорированной воды. Вот вам несколько уроков обращения с этими несложными, на первый взгляд, предметами.
В санитарной — так называется кладовая с принадлежностями для уборки — берём всё необходимое. Прокачанную швабру с искривлённой рукояткой и подвижной щёткой, специальную тряпку с системой лёгкого отжима, квадратное ведёрце, подогнанное под форму щётки с отсеком жима. Надеваем дополнительные перчатки, во избежание проникновения заражённой влаги, смачиваем тряпку специальным раствором с хлоркой. Можно выдвигаться.
Стандартная палата размером шесть на восемь. Восемь коек, у каждой тумба для личных вещей, штатив для капельницы, обеденный стол и стулья. Прежде чем браться за швабру, необходимо собрать весь мусор в красные мешки. Это обычно отходы: еда, салфетки, пластиковые приборы, прокладки. Красный цвет мешков значит, что в них содержатся инфицированные биологические продукты. Контакт здоровых людей с такими продуктами опасен. Эти мешки грузятся в специальные контейнеры, свозятся в сырой подвал, где их сортируют и готовят к утилизации. Приступаем к мытью палаты. Влажной тряпкой вытираем обеденный стол — здесь коричневые круги от пролитого чая и хлебные крошки, на тумбах, подоконниках и светильниках всегда скапливается много пыли. Мыть пол необходимо по траектории от подоконника к входной двери. Так можно быть уверенным, что ничего не пропустил. Разделите мысленно палату на две части и, когда закончите с одной частью, обязательно промойте тряпку. Важно всегда держать в голове мысль, что в палате шесть пациентов, в теле каждого живёт и размножается вирус, и ежесекундно заражённый выделяет содержащие вирус частицы, и эти частицы заполняют собой весь воздух, все окружающие предметы, всё пространство. Когда закончите с палатой, обязательно поменяйте воду в ведре — она к этому времени должна из прозрачной стать темной.
Если у вас плохо получается, не огорчайтесь, ведь не это имеет значения. Мы здесь не столько чтобы убирать палату, сколько чтобы прибраться в душе больного. Этика медицинского сотрудника учит быть приветливым и делать всё, чтобы облегчить страдания нуждающихся. Швабра — предлог постучаться в дверь. Да, именно постучаться! Когда входите в палату, стучитесь: это покажет пациентам, что они не в гостях, а у себя дома. Поздоровайтесь и объясните, что вы здесь для уборки. Обязательно улыбайтесь: пусть вашей улыбки не видно через респиратор, но они её чувствуют. Посмотрите по сторонам и убедитесь, что ваше приветствие коснулось всех: и тех, кто укутался в три одеяла, и кто подключён к вентиляции лёгких, и даже брюзжащих — им ваше приветствие особенно необходимо. Не скупитесь: они отплатят вам с лихвой словами благодарности, встанут с постели и предупредительно выйдут, чтобы не путаться под ногами, даже те, кто в тяжёлом состоянии, и те, кто парализован старостью. Такова сила доброго слова!
Уморился! Три часа непрерывной возни со шваброй — и у меня захлюпали подошвы, подмышки, всё, что в трусах и на спине, было также мокрым, комбинезон лип, тело чесалось. Это очень раздражает! Но с раздражением помогает справиться ноющая боль в спине. Сижу и переключаю тумблер раздражения от нытья спины к мокрым трусам.
Над входом в одну из палат бьёт красный сигнал тревоги. Мчу туда, и мне навстречу выскакивает длинный человек с перепуганным лицом. «Это я, я вызывал, скорее идёмте!» Ведёт меня в предбанник к распахнутой двери туалета с включённым светом. Уже знаю по съёжившемуся лицу, что меня ждёт. «Вы не подумайте, это не я, это наш сосед. Я, когда увидел, сразу вас позвал. Сосед болеет сильно!»
Радиус поражения выходил за пределы фаянса. Свисало и капало с ободков, забрызганы были обои, крепёж для туалетной бумаги, сама бумага, зацепило даже раковину. Только один раз в жизни я видел подобное и знаю: так бывает, если срать орлом, когда говно под давлением колен, упирающихся в живот, и из-за широко раскрытых ягодиц вылетает легко, как соленья из вздувшейся банки, и в зоне поражения оказываются не только стены унитаза, но и все окружающие предметы и люди, как в нашем случае.
Фекалии у больного ковидом — считай, биологическое оружие. Такая среда, очень эффективна для размножения вируса. Зону надо срочно изолировать от посторонних и собрать биологические отходы в красные мешки. Надеюсь, сосед не погиб, когда его разрывало на части, а корчится сейчас в невыносимых болях.
Стукач не уходит. Смотрит внимательно, гнида, как я вожусь, подсказывает. Потом ещё и своим расскажет, все будут слушать и радоваться. Но стукач оправдывается:
— Хотя бы раз в жизни такое должно произойти с каждым. Когда из тебя выйдут такие нечистоты, то вместе с ними из тебя выйдет всё злое, и ты увидишь это, и непременно станешь лучше. Потому что осознаешь свою грязь и ничтожество, а значит, станешь скромнее и добрее к окружающим. Но когда нечистоты выйдут из брата твоего, и ты уберёшь за своим братом — уподобишься христианским святым. Потому что какая заслуга в том, что ты вытираешь за собой, но совсем другое, когда вытираешь за другими.
Санитарная эротика
Глава, в которой Яныш изучает происхождение женщин, делает массаж и сравнивает мужчин с навозом
У меня есть теория: мужчина произошёл от гоминидов, а женщина родились из пены морской, как олимпийские боги. Мужчины в большинстве своём — грязные твари, которым место в вольере для свиней. Женщины почти всегда приятно выглядят, даже если их возраст в зоне риска, они чудесно пахнут, аккуратны, трудолюбивы, с ними всегда интересно вести беседы. Работа в ковид-отделении только укрепила меня в моих убеждениях.
В захламлённой мужской палате мочат: а за водочкой не сбегаешь? А какая тут сестричка самая секси-шмекси, раньше хоть посмотреть можно было, а теперь из-за этих костюмов ни черта не видно: ни фигурки, ни рожи. Познакомишься вот так, а потом окажется, что это крокодил какой. И непременно навозное ржанье!
Женская палата благоухает — чистота и уют. Одно доброе слово, одна улыбка, даже сквозь маску, просто глазами, — и палата расцветает бабочками, порхает цветами. «А где вы учились? У вас такой красивый голос, вы очень интеллигенты. Это всё воспитание, всё от родителей». Когда в первый же день похлопотал для них и раздобыл по дополнительному одеялу, окончательно влюбил и покорил сердца этих нафаброванных ватрушечек. Я — Прохор Шаляпин от мира санитаров.
Большинство моих знакомых сделаны из киселя или застывшей манки. В компании этих людей я всегда расставлял плечи пошире, чувствовал себя крепким атлетом. Но что за гормоны колют, на каких стероидах сидят работающие со мной санитарки, эти Тамары Ивановны, похоронившие не одного деда, эти Гузели и Мадины, родившие целые аулы новых людей? Когда только заступил, они уже гнули спину, когда присел выжать трусы, они продолжали драить. Из какого материала сделаны эти сверхтётки? Останутся ли они через тридцать-сорок лет и что будет с нами, когда их не станет?
К вечеру сёстры перемерияли всемю температуру, раздали антибиотики, мочегонные, заменили все капельницы и все кислородные баллоны и развалились на диванчиках посопеть. Облепили сестринский пост, судачат: «А вы к нам откуда такой, вы с нами на сутки останетесь? Вы её не слушайте, оставайтесь на завтра — завтра у меня дежурство».
Больше половины персонала понаехали из разных регионов. Так как все в костюмах и масках, различаю по говору. Гнусавый татарстанский, ростовское гаканье, петербургский выпендрёж. Единственный мужик в стае самок, становлюсь центром внимания. Сексуальный ток искрит в воздухе. Многие несколько месяцев не были дома, и их единственный близость — при замене памперсов. Запертая в мешки сексуальность рвётся наружу, пробивается сквозь очки и забрала. Сёстры так оголодали, что появление в отделении такого же мешка, но другого пола вызывает истерию. Заведённые медсёстры требуют делать массаж! Как-то к ним уже забредали случайные спутники вроде меня, и массаж всегда был стандартной платой. Сквозь защитный костюм чувствуется, как от прикосновений их тело оживает, выгибается от напряжения, от вдохов и выдохов учащается работа клапанов респиратора, наливается и твердеет грудь под тканью костюма.
После, по всем правилам, меня женят.
— Наша Валя ищет себе квартиру, в Новосибирск обратно не хочет. Вот тебе и квартира, Валь, возьмёшь его себе — и домой возвращаться не придётся.
— Нечего его предлагать, — это уже крупная Аня, гроза строптивых пациентов, говорит по-ростовски, — я его себе возьму, я сама домой не хочу.
— Да ему с такой маской недолго осталось, до зарплаты не дотянет. Видать, они всех санитаров за мясо держат, — разъясняет мою непригодность младшим медсёстрам старшая. Маска рожа-варежка только у меня, у всех серьёзные респираторы.
На издевательский смех сестричек из палаты выбегает высокий киргиз в тельняшке и начинает бешено рычать.
— Сейчас же собираю свои вещи и валю отсюда. А что вы сделаете, в наручники меня закуёте, арестуете? Я позвоню — вас тут самих всех арестуют! И бумаги ваши хрена с два подпишу! — и ушёл.
— Не пугайся, жених, он каждые два дня съезжает, всё никак не съедет, — снова объяснила старшая сестра.
Позже, притворившись шваброй, я проник в палату к киргизу и решил прибраться. Киргиза звали Володя.
— Они так себя ведут, потому что я слабый стал. Раньше я знаешь каким сильным был? Смотри, всего за два месяца больше пятнадцати кило мышц болезнь забрала. Теперь я уже никогда таким не стану. А эти пользуются! У меня сосед по палате умирал, решил ему помочь, ведь внутри я ещё сильный. Прибежала сестра, похожая на корову, и обругала меня: твоё дело лежать спокойно, а иначе на улицу пойдёшь. А я уже несколько месяцев за работой этих медиков слежу. Сначала в одной больнице две недели провалялся. Сказали, что здоров, выписали и бумаги на подпись подсунули — был там врач улыбчивый, убедительный. Я все эти бумаги подписал — мол, без претензий. Месяц дома провёл, так и не выздоровел. В эту положили. Но теперь им меня не провести, ничего подписывать не буду. Знаю, эта зараза ещё во мне, я давно с ней живу. У меня в ФСБ свои люди есть, так вот один полковник рассказал, что на самом деле в этом вирусе есть ещё и СПИД, и рак. А придумали его, на самом деле, не китайцы.
— А кто?
— Не могу сказать, секрет!
Мы оставляем после себя только хлопоты
Глава, в которой Яныш моет старушку
Есть в нашем отделении две особенно любимые мною пожилые пациентки, А. Г. и Л. В. Кроткий ангел А. Г. своей тихой, детской добротой завоевала любовь даже у сестринских держиморд. Л. В. же, напротив, сразу невзлюбили. В первый же день она сломала кнопку вызова врача, заставляла себя кормить и переворачивать чуть ли не каждый час, требовала дополнительное одеяло, когда все мирились с холодом. Эти, такие разные, старушки занимали одну палату на двоих.
После моего появления в отделении вся работа по замене подгузников у пожилых пациентов легла на меня. Робкая А. Г. извиняющимся тоном попросила заменить меня на человека одного с ней пола. Л. В. же, напротив, очень мне обрадовалась и даже поторопилась сходить под себя. Так я узнал, как мыть старушку, страдающую ковидом.
Дело нехитрое! Необходимо: дополнительная пара перчаток, ведро тёплой воды, лоскуты ветоши, два комплекта тряпок — для сухой и влажной уборки, обеззараживающий гель и гель от раздражений.
Для начала уложите вашу старушку на спину — так, чтобы ей было комфортно и чтобы она не свалилась во время процедуры с койки на пол. Закатайте подол чуть выше живота, чтобы халат не запачкался и не мешал работе. Сразу за подолом использованный подгузник — избавляемся от него. Подгузник крепится не на пояснице, как все думают, а на уровне груди, с застёжками у подмышек, и облегает весь живот с поясницей. Застёжки на липучке расстёгиваем. Теперь важно снять подгузник так, чтобы не расплескать нечистоты по палате. Известно, что фекалии носителя — это наиболее благоприятная среда для обитания и размножения вируса. Контакт незащищённого человека с заражёнными фекалиями значительно повышает риск заболевания. После удаления подгузника поместите его в красный мешок для дальнейшей утилизации. Следующий этап — удаление кала с кожи пациента.
Берём ветошь, раздвигаем ноги. Живот старушки чист, только тёмно-коричневые пятна, как у вековой черепахи. Пятна переходят в жидкую седую поросль на лобке, где начинается редкая сыпь, заливающая цветом переспелой малины всё от влагалища до самого копчика. Обмакиваем ветошь в тёплую воду, начинаем от лобка и спускаемся медленно вниз по складкам влагалища, проверяем ямочки бедренного сустава, затем ниже к промежности и как следует промываем выступающие губы розового ануса. Тщательно исследуйте все участки несколько раз, ведь даже небольшой черкаш погубит всю вашу работу и придётся начинать сначала. На заключительной стадии необходимо нанести на кожу старушки гель, чтобы кожа не раздражалась от ткани памперсов и выделений.
Нетерпеливая и требовательная Л. В. командует, чтобы я не халтурил, а делал на совесть.
— Давай, мальчик, мой как следует! Когда живёшь столько, как я, страшна не смерть, а то, что не можешь позаботиться о себе. Я на своём веку всё видела, всё пробовала — что́ мне эта жизнь ещё расскажет, чтобы цепляться за неё? Пугает мысль, что умираешь в обосранных штанах, и незнакомые люди найдут тебя такой и посмеются, а в конце выругают за доставленные тобой хлопоты.
Всё, старушка готова! Можно надевать новый памперс.
Вечером перед отбоем старушек навещает соседка из палаты рядом. Сегодня ночью её выписывают, и она рассуждает с ними о счастье.
— Вот я считаю, счастье — это способность жить в гармонии с собой. Есть разное счастье — и обывательское, и высокое счастье, есть ещё счастье, как у вас, А. Г., семейное. Шестерых детей воспитать — шутка ли! Но есть ещё и извращённое счастье. Уродливое стремление к власти, наживе и обогащению. У меня семья военных в четвёртом колене. И было у меня два брата, и оба носили форму. Когда Союза не стало, не стало и той великой армии, на смену ей пришла новая, бандитская. Первому брату предложили в новой армии высокую должность, но он не хотел иметь ничего общего с плохими людьми и отказался. Тогда предложили второму брату высокую должность — и он согласился. Первому брату было тяжело, и он много трудился, чтобы обеспечить семью. Второй жил в роскоши, но с нечистой совестью. Прошло время, теперь первый брат живёт счастливой семейной жизнью, а второй спился и умер. Вот тебе и счастье!
Респиратор-ксеноморф
Глава, в которой Яныш думает, что подхватил коронавирус и сходит с ума
Я заразился! Проснулся в номере гостиницы с заложенным носом и тяжестью в горле, слабостью и болью в мышцах. На ощупь лоб не горячий, но это пока. Симптомы болезни наблюдаю за собой не первый день и теперь гадаю, где я мог подцепить заразу. Да где угодно! В последние дни я был крайне неосторожен.
Вчера, к примеру, когда менял памперсы, не продезинфицировал руки. А ведь фекалии очень заразны. Хотя нет, это всё моя фиксация на фекалиях, скорее уж заразился, когда делал на днях уборку в палатах. От рукоятки швабры протёрлась верхняя пара перчаток на указательном и большом пальцах. До конца смены оставалось ещё три часа, но я пожалел казённый костюм — так и ходил в рваных. Ещё и эти рукопожатия с коллегами. С такой неохотой я это делаю, но стыдно отказать, подумают, что брезгую. И, конечно, бахилы, что регулярно сползают, оголяя щиколотки. Можно ли заразиться через щиколотки? Надо спросить у моего дежурного врача.
На одной из смен этот врач устроил мне небольшую лекцию про условия распространения ковида. Основная стихия вируса — вода и воздух. К примеру, когда заражённый кашляет или просто болтает, то выбрасывает капли, которые оказываются в воздухе, на окружающих предметах и людях. Если я возьмусь за поверхность предмета, на который попали заражённые капли, а затем коснусь глаз, или рта, или просто вдохну воздух, содержащий эти капли, то через слизистые вирус проникнет внутрь и начнёт пожирать организм.
Но болезнь может и не выдать себя на так называемой ранней стадии. Ты занимаешься своими повседневными делами, может, чувствуешь лёгкий дискомфорт в горле, небольшую заложенность носа, но не придаёшь этому значения. Болезнь может вообще проходить бессимптомно. Переболеешь — и не узнаешь об этом.
Самое интересное начинается на средней и тяжёлой стадиях. Вирус пожирает грозди альвеол с покрывающими их капиллярами в лёгких, стенки тканей подтачиваются — и внутрь просачивается жидкость, густой гной, вызывая кашель, выталкивая наружу комки с инфекцией, иногда кровавые. В считанные дни болезнь поражает пятьдесят процентов лёгких, и человек начинает задыхаться. Если такого человека не подключить к аппарату искусственного дыхания, он вскоре умрёт мучительной смертью.
Может, прямо сейчас в моих лёгких скапливается кровавый гной, а я ни сном ни духом. Есть, конечно, несколько способов выяснить, в каком состоянии ваши лёгкие. Например, при помощи компьютерной томографии. Мне часто доводилось возить пациентов на такую процедуру. Тебя помещают в огромную капсулу, которая при помощи радиоактивных излучений фотографирует внутренности. В гостинице такую капсулу мне не достать.
Есть метод попроще: измерить сатурацию крови, то есть процент насыщенности крови кислородом. Измерительный прибор похож на прищепку, которую цепляют на палец — и на её экране появляются проценты кислорода в крови. У здорового человека это 97–99 процентов. Если прибор показывает 70, значит, твои лёгкие накрылись, тебя госпитализируют и подключают к аппарату искусственного дыхания. Мой врач рассказывал, что у них в палате был пациент с лёгкими, поражёнными более чем на 50 процентов, и сатурацией 58. Но, несмотря на это, больной мог двигаться, принимал самостоятельно пищу и рассказывал тихим голосом доктору о своём самочувствии.
Это выдающийся случай, и таких людей встречаются единицы. Вероятность, что я, как и тот мужик, смогу жить без лёгких, очень мала. Есть специальный тест на способность переносить недостаток кислорода. Набираешь в лёгкие воздух и как можно дольше выдыхаешь. Здоровый человек может выдыхать в течение тридцати секунд и более, а у меня при хорошем раскладе на 22-й секунде кружится голова и темнеет в глазах.
Есть ещё один способ — внимательней следить за тем, что творится в твоей голове. Слышал от ещё одного врача, что из-за поражения лёгких в мозг не поступает достаточно кислорода. В результате этого клетки мозга погибают, и в итоге можно потерять рассудок. Станешь идиотом и не поймёшь когда. Будут родные подтирать тебе слюни в одной из таких палат, пока какой-нибудь санитар меняет памперсы. Снова фиксация! Скорее всего, от нехватки кислорода. Завтра же пойду сдавать тест на заражение.
Ночь в отделении. Свет только на дежурном посту с сёстрами и в кабинете врача. Остальные сестрички разбрелись по каталкам, инвалидным креслам, свободным диванчикам и нежно посапывают. Лежу и слушаю кашель пациентов, как ночной перелай собак, доносящийся из разных уголков деревни. Кашель бывает на разный манер: свистящий, будто надувного человека проткнули чем-то острым и он подспускает; хлюпающий, когда человек словно захлёбывается своей слюной; бывает рыбацкий, когда человек языком, как удочкой, пытается что-то выловить в гортани; отхаркивающий; очередью. Однажды в нашем отделении ночью по коридорам гуляла голая женщина, но это было до меня, я не видел.
С того злосчастного дня, когда мой тест на ковид оказался отрицательным, я отдежурил трое суток. Лучше бы тогда заболел. Оставаться в этом месте больше нет сил. Эта работа слишком тяжела для меня, и я не могу представить, как остальные работают в таких условиях более двух месяцев.
Ночью в отделении мне приснилось, что мой респиратор хочет меня убить. Как личинка ксеноморфа, присосался к лицу, обвил своими резиновыми жгутами шею и начал душить. Не приходя в себя, сорвал с лица респиратор и оставшееся время до утра пытался спать без него. Плевать на заразу! За четыре недели дежурств я умотался так, что даже мысли о деньгах и уж тем более о какой-то помощи больным не укрепляют.
В последние дни я прихожу утром в номер гостиницы после суточного дежурства и ложусь спать прямо в одежде. Это не сон — бред со страшными сновидениями. Раскрываю глаза ночью и не смыкаю до самого утра, когда мне снова нужно собираться. От одной мысли, что надо вставать, страшно и больно, поэтому я откладываю подъём до последнего, пренебрегая душем и завтраком.
Прихожу с опозданием в отделение и работаю отвратительно. Я неприветлив с пациентами, груб с коллегами. У меня всё время болит голова и хочется спать, но я не могу уснуть ни днём, ни ночью. Редко мне удаётся задремать на диванчике нашего отделения. Это очень короткий и мучительный сон, после которого я долго прихожу в себя. Однажды я ушёл на часовой перерыв и вернулся только через три часа, потому что уснул в зелёной зоне.
Из-за нарушения сна у меня проблемы с психикой. Начался нервный тик, и от каждой неприятной мысли я запрокидываю голову или вскидываю руку, загребаю и подбрасываю ноги. Так как в последнее время других мыслей, кроме неприятных, у меня мало, когда остаюсь наедине, со стороны может показаться, что я гоняюсь за невидимыми бациллами или танцую тектоник. Иногда я озвучиваю эти тики сдавленным стоном или выкриком. Человек не создан для такой тяжёлой работы.
Один студент медицинского, будущий психиатр, объяснял мне, что происходит с мозгом при депривации сна и высоком стрессе. Работающий на износ мозг фактически разрушается и даёт сбой. Начинается всё с безобидных мелочей, когда, к примеру, забываешь, где оставил швабру, или моешь повторно палату. Затем замечаешь, что никак не можешь вспомнить, с чего начал свой рассказ твой коллега в кафе, или прикуриваешь сигарету не с той стороны. Тупка может быть и опасной, когда идёшь на красный свет под колёса сигналящих машин. Но самое интересное начинается на пятый день бессонницы. Приходят две подруги — паранойя и галлюцинация.
Никаких изменяющих сознание веществ: достаточно нескольких бессонных ночей — и ты перестаёшь верить в реальность происходящего…
Это конец
Глава, в которой Яныш покидает красную зону и узнаёт, почему человек превращается в животное
В шлюзе для разгерметизации впереди меня помощница выговаривает студенту за порванный костюм. С другого конца очереди мужчина заступается за сопляка.
— Эти костюмы одноразовые, и их должны утилизировать, а не повторно выдавать!
— А где я вам новые возьму? Мне их за свои деньги покупать?
— Да вы тут ни при чём! Это все там, наверху сидят, им плевать на людей.
— Мы же просто надеваем на людей, а нам высказывают!
— Да я не вам, я этим, что в бункерах сидят, отгородились!
— Мы тут такие же, как и вы!
Из-за респираторов слышимость ужасная: всё равно что разговаривать в едущей электричке метро с разных концов вагона. На обратном пути из красной зоны самое важное — ни в коем случае не касаться внешней поверхности костюма и аксессуаров при разгерметизации. Одно неловкое движение — и инфекция окажется на коже, а затем попадёт в организм. Чтобы не допустить этого, специальные женщины нас раздевают и моют антисептиком из большой лейки. Первое: обрабатываем верхнюю пару перчаток — перчатки в корзину, затем обрабатываем нижнюю пару. Второе: расстёгиваем молнию костюма руками помощника, удаляем сам костюм с бахилами — костюм в корзину. Третье: обрабатываем перчатки, ослабляем резинки респиратора — респиратор с шапочкой в корзину. В заключение обрабатываем ладони, обувь. Всё! За дверью ещё одна комната шлюза с раковиной и зеркалом. Лицо и руки — в мыло с прохладной водой. Долгожданная свобода!
Узнать последние новости и поделиться своими можно в медицинском кафе — любимом месте зелёной зоны. В небольшом помещении пять столиков, холодильник для личных продуктов, полки с герметично упакованными комплектами первых, вторых блюд, хлеба́, чаи́, печенья и стулья с развалившимся на них персоналом. Кормят без изысков, но вполне съедобно. Особенно мне запомнилось, как нам давали цветную капусту в сливочном соусе с тёртым сыром и ломтиками обжаренной индейки. Каково? Мне два раза попадалось это блюдо, и оба раза я утащил в гостиницу дополнительную порцию, так это было хорошо.
Здесь ты наконец видишь человеческие лица, вместо пластика респиратора. Лица утомлённые, сонные, в подтёках и ссадинах от маски. В кафе слышна отчётливая человеческая речь вместо хрипа клапанов фильтра. Изголодавшийся до общения медперсонал с удовольствием обсуждает последние слухи о выплатах. Многим сотрудникам президентские и мэрские надбавки заплатят в этом месяце впервые, и они озадачены информацией, что доходит от коллег из других больниц и регионов.
Слухи противоречивы. Говорят, что заплатят только старшему медперсоналу, а младший, с их медсёстрами и санитарами, останется не у дел. Говорят, что денег на всех не хватит и заплатят только часть. Ходят слухи, что всё это большая афера государства, где жизнью врачей пытаются заткнуть бреши в отечественной медицине.
Напряжение растёт. Мало вещей огорчают так, как отобранный подарок. Сто с небольшим тысяч рублей для студентов, рядовых работников медицины — невообразимая сумма, особенно для наёмников из других регионов, где сто тысяч — годовая зарплата дежурного врача. Огромные деньги, которые ещё никто не видел, уже поделены, потрачены, и возвращать их никто не намерен.
В кафе завязывается односторонний спор. Медики убеждают друг друга в своих правах на эти деньги, вспоминают все трудности, с которыми сталкивались, все бессонные дежурства. В этих спорах они понимают, каким рискам подвергают свою жизнь. Их аргументы убедительны, они соглашаются друг с другом, поддерживают и объединяются против кого-то третьего. Раздражение переходит в агрессию, будто всех уже обманули, а деньги отобрали. И вот уже кто-то из молодых роняет в разговоре «альянс врачей», кто-то вспоминают дорогую машину главврача и видеоблогера из бункера.
Врач с представительной сединой за одним со мной столом поделился такой мыслью.
— Вот есть человек. У человека есть достоинство. Давайте поместим нашего человека с его достоинством в определённую среду, где его судьба будет зависеть от нечистых на руку людей. В подлости этих людей мы убедились на примере наших коллег. В этом унизительном положении наш подопытный будет вынужден постоянно думать о самых элементарных нуждах: как поесть, попить, обеспечить себя и близких кровом, наконец, оплатить проезд до работы, где ему, вероятно, не заплатят. И вот уже человек не способен думать ни о чём, кроме своей утробы. Находясь под постоянным давлением этого маятника — «выплатят — не выплатят», человек испытывает колоссальный стресс, он испуган. В итоге он так затюкан, так занят своей мыслью, что забывает о достоинстве, он забывает, что ему надо быть человечным, быть участливым к пациентам, вежливым с коллегами. Но это не всё: нашему герою хочется избавиться от этого колоссального стресса. И вот он уже заискивает с теми, от кого зависит его судьба, он хочет угодить им, он бросается с кулаками на инакомыслящих, начинает рычать, огрызаться и вести себя как животное. Эта моя мысль, разумеется, не нова, но любопытно, как в короткий срок человека с достоинством можно превратить в животное.
Да, много времени на это и правда не требуется.
