Как сходили с ума в Советском Союзе

Разве могли мы не заметить сразу этой книжицы? Она в нелепом одиночестве рыжела среди ржавых гаек, гнутых кранов и прочей сантехнической дряни на рыночном развале в Астане, где мы вдвоём с фотографом Ксенией очутились проездом в хакасские степи. Ехали мы поездами уже почти неделю, выходя на день-два в разных городах, и ещё почти неделя была впереди. Нас грызла купейная скука и, спасаясь от неё, мы кинулись к книжице с таким многообещающим названием — «Параноидная шизофрения». А потом, трясясь в вагоне, упоённо читали её друг дружке, захлёбываясь восторгом.

Теперь она и ваша, эта книжица 1987 года, в которой некто Ж. А. Алимханов сухим языком исследователя повествует о том, как давались ёбу простые советские граждане. Издательство «Казахстан», выпущена в Алма-Ате, цена 75 копеек, внутри — ни одной, даже малюсенькой картинки. Среди других книг этого дивного издательства такие известные трактаты, как «Хроника мужества», «Рассказы о нервных детях» и, конечно же, «Географическая патология рака пищевода в Казахстане».

Зачем же, спросите вы, вам нужна книжка «Параноидная шизофрения»? Затем только, что между нами и теми сбрендившими гражданами разница лишь одна, и та невелика: про вас ещё не написали книжку. Все случаи в книге описаны по одной схеме: сначала детство и отрочество больного, первая работа, первые странности — и уже вскоре погружение в тенёта Ада в духе Гойи.

Вам представляется краткий пересказ наиболее важных моментов.

Сумасшедших в семье у С. М. не наблюдалось, и сам он ничем не выдавал собственную склонность. В двенадцать лет отравился угарным газом, но даже не лежал из-за этого в больнице. Кончил школу с хорошими оценками, выучился на киномеханика, отслужил в армии, после чего «захотел романтики» и отправился работать на Север. Там приняли его доброжелательно. Помогли в устройстве. Коллектив был небольшой, и все относились к нему на первых порах как будто хорошо. С. М. стал руководителем отдела и вскоре был в курсе всех событий.

Через короткое время С. М. стало казаться, что в коллективе всё благополучно только на первый взгляд. На самом деле здесь идёт скрытая борьба, существует две группировки. С. М. стал замечать, что один из сотрудников проявляет к нему повышенный интерес. Появилось предположение, что тот по поручению руководителя учреждения проверяет, как к нему относятся, и собирает против С. М. компрометирующие документы. Именно с этой целью, думал С. М., все его разговоры записывали на портативный магнитофон, который он однажды видел мельком. С. М. считал, что магнитофоном того сотрудника снабдили в отделе управления. На этой почве у больного начались конфликты с сотрудником.

С целью выявления агентов он стал незаконно наказывать подозреваемых и, если принимались меры начальством к аннулированию наказания, убеждался в справедливости своих подозрений. Всё больше убеждался, что более половины всех сотрудников являются агентами одного из руководителей. Через полгода после начала работы он «выявил уже агентурную сеть одного из сотрудников».

Казалось бы, всё с гражданином С. М. уже ясно, но вот вдруг, благодаря собственной подозрительности, он зимой 1978 года разоблачает самые настоящие махинации с горючим. За это вместо врачебного обследования получает премию, направление на учёбу в вуз и отпуск. Но дальше стало только хуже: когда С. М. уезжал, он почувствовал, что за ним следят. На аэровокзале также заметил признаки слежки. Почему-то незнакомая женщина подошла к нему и поклонилась. На аэровокзале в городе Горьком (ныне Нижний Новгород), где самолёт совершил вынужденную посадку, «незнакомые люди многозначительно переглядывались». Добравшись до дома, в Алма-Ату, он понял, что находится под слежкой. Тревоги при этом не было.

Во время отпуска у него появились мысли о том, что вокруг него «все люди воюют между собой». С. М думал, к какой из этих группировок ему следует присоединиться и против кого воевать. При этом у больного было ощущение, что это не его мысли, что они каким-то образом навязываются ему. Стал понимать, что это делают «лица различных национальностей».

Свой следующий отпуск в июне 1979 года С. М. тоже провёл не зря. Цитата из книги: «На вокзале вдруг заметил, что собрались все прокуроры их района. Появилась тревога, растерянность, казалось, что все окружающие были в заговоре против него. Понимал это по их расширенным глазам при взгляде на него. Появилось много девушек, на которых его хотели женить, ему как бы показывали их. По репродуктору его вызывали к справочному бюро, но он не пошёл, так как считал, что это западня. На вокзале долго не мог взять билет, так как перед ним закрывали кассы, хотя другие брали билеты. Договорившись с проводником, поехал без билета. В поезде узнавал преследователей по знакам, которые они подавали друг другу».

Дома С. М. узнал, что его переводят на работу в Алма-Ату. Немного подумав, он просто уволился и пошёл рабочим на цементный завод, где тоже пробыл недолго. Однажды во время поездки «вдруг отчётливо послышались голоса, а потом он увидел внутри себя незнакомых лиц различных национальностей». Незнакомые лица представились ему. Это удивило С. М., он не ожидал этого. Они пригласили его посмотреть Прибалтику, ознакомиться с жизнью людей. Он поехал в Вильнюс, Каунас и несколько других городов. «Там он подолгу ходил по улицам, присматривался к людям. Голоса говорили ему, в каком городе каких людей он увидит, и это совпадало. В одном городе это были люди с круглыми глазами и маленькими головами, в других — с плоскими или большими головами. Голоса говорили ему, чтобы он присматривался к людям для того, чтобы решить, какие народы смешивать между собой, чтобы получить больше красивых людей и чтобы они никогда не болели».

Голоса утомляли С. М., и долго так продолжаться не могло. Он отправился к врачу, который выписал ему галоперидол и циклодол. Однако к голосам прибавились зрительные глюки: однажды он увидел «женское лицо, которое говорило, что оно устало мучить людей».

С. М. был срочно госпитализирован.

Сумасшедших в семье у больной не было. Росла в деревне единственным ребёнком, матери не любила, зато с удовольствием ходила в лес за грибами и ягодами. Других детей избегала, но увлекалась беллетристикой. После семи классов кончила курсы кройки и шитья, затем устроилась лаборанткой в институт, но скоро бросила его ради места машинистки в райсобесе. Отношения с коллективом оставались формальными, после работы сразу шла домой читать книги. Жила с матерью.

«В 1968 году впервые почувствовала, что её мысли звучат на всю улицу. Люди кричали, мысли озвучивались через громкоговоритель и „входили в мозг“. Постепенно привыкла к этому состоянию. На работе, когда надо было нагнуться, кто-то оттягивал её голову назад, отключал мозг, через стул действовал на прямую кишку и разрушал её. Работали радиостанции, говорили, что её уберут».

П. С. Ж. уволилась и скоро отправилась к врачу, который её госпитализировал. Вот чем она делилась на встречах с докторами: «Возмущается своими „преследователями-хулиганами“, которые не дают ей покоя, чужой мозг подсаживают. В пищеводе, в желудке мысленно разговаривают, отсасывают оттуда жидкость, присасываются к желудку, высасывают кровь, и желудок „болтается, как тряпка“. Говорит, что установили какой-то коммутатор. Озвучивают чужие мысли. Какое-то „бармалейство“. Наверное, какая-то организации, „хулиганы“ это делают. Молодёжь проходит под окнами, машины гудят. Это они мозг всех настраивают на её или следят за ней. Больная монотонна, эмоционально уплощена».

П. С. Ж. назначили трифтазин и галоперидол.

С. росла в многодетной семье, всегда отличалась нравом весёлым, любила петь и танцевать, притом училась хорошо. В 1968 году вышла замуж и родила. Была, со слов мужа, прекрасной матерью и женой, покуда в 1981 году у неё не начались колебания настроения. «Однажды сорвала объявление об отчётно-перевыборном профсоюзном собрании, объясняя это тем, что на нём была полоса под цвет её юбки». Проходя однажды осмотр у гинеколога, «увидела, что за окном какой-то мужчина сфотографировал ее половые органы». С того времени казалось, что к ней стали относиться с подозрительностью, смотрели с какой-то насмешкой, при её появлении в проходной зажигали свет. Этим хотели показать её сексуальную несостоятельность. С этой же целью через некоторое время однажды ночью в их с мужем спальню навели луч прожектора и осветили её половые органы. Через некоторое время по телевидению выступала известная актриса, вокруг головы которой на сцене было устроено освещение. С. и это восприняла как символ своей сексуальной несостоятельности. «Лучше бы она (актриса) сама приехала ко мне, я бы ей всё рассказала», — говорила С..

В октябре 1981 года часто замещала работников, ушедших в отпуск или заболевших. Появилась мысль, что её можно сравнить с перелётной птицей. Вернувшись домой вечером, услышав песню о перелётных птицах, поняла, что она посвящена ей как честной труженице. Таким же образом пришла к выводу, что ей посвящена передача «Песня–81».

В 1980 году в Москве на Олимпиаде выпущенную стаю белых голубей восприняла как символ своей чистоты и преданности мужу. Настроение тогда было очень хорошим, хотелось петь и танцевать.

Рекомендовано принимать галоперидол три раза в день.

Росла с матерью и отчимом, была серьёзной не по возрасту, работала с пятнадцати лет, стала главбухом, вышла замуж и родила троих детей. Раздражительна, груба, хотя в то же самое время добра, сердечна и очень чистоплотна. Всё началось, когда в связи с сокращением штатов Д-а понизили в должности. Очень расстроилась и рассказала, что к ней повадился ходить какой-то очкарик с коричневой собакой, которая её обнюхивает. Стала дурно спать, начала разговаривать с собой. Скоро поняла, что соседи, конечно, встроили в потолок аппараты, чтобы узнавать и распространять её мысли. Они же подключали к кровати ток. Однажды Д-а нашла портреты советских космонавтов и вдруг осознала, что именно они — её настоящие дети. Была госпитализирована.

Объявила врачу, что «она может приостановить войну в Каире, устранить наводнение и вообще, где бы она ни появилась, там станет красивее, чище». Она объясняла это тем, что в детстве бабушка внушила ей, что они живут в Эквадоре (в городе Львове), то есть в самом центре земли, поэтому она и может всё предотвратить.

Примерно с апреля 1970 года ей стало казаться, что подменили посуду. «Только я начищу, смотрю, она вновь стала грязной». Слышала, как в темноте подъезжали к дому, к балкону, по-видимому, подменяли посуду.

Заключение: «Злобна и недружелюбна к врачу и медперсоналу, себя считает здоровой. Проведено амитал-кофеиновое расторможение: больная испытывает чувство ползания мурашек по голове, временами кратковременно испытывает чувство наплыва мыслей».

Родилась в семье служащего, училась средне, выказывала способности к английскому языку. Младший брат и сестра лечились в психиатрической лечебнице. Вместо того чтобы поступить в институт, поехала в село работать учительницей. Поначалу всё было хорошо, но скоро М. поняла, что сельские дети совсем не такие, как она их себе представляла. Бросила работу и поехала к тёте, где только и делала, что лежала целыми днями, а ночами уходила в горы. Утверждала, что «решает мировые проблемы». Затем приехала к матери, сказав, что хочет заниматься домашним хозяйством. Вместо этого снова лежала, разговаривала с собой, беспричинно смеялась. Ну и была в итоге, конечно, госпитализирована.

В клинике пробыла недолго — галоперидол, трифтазин — и после выписки устроилась на швейную фабрику. В начале марта простудилась, после чего почти перестала спать, стала слышать голоса, «пела заунывную песню, производила движения индийских йогов».

В больнице, куда она незамедлительно попала, сообщила, что «слышит голоса, которые комментируют её действия, мысли». Она объявила, что слышать голоса — «вполне естественно», так как «в настоящее время радиостанции настолько совершенны, что не представляет никакого труда без вспомогательных приборов воспринимать звуки и слова» из эфира.

Ранее чувствовала воздействие каких-то посторонних императивных мыслей: «Не ешь, голодай, производи танцевальные движения». Кто-то мысленно, какой-то силой комментировал её действия, мысленно, иногда словами. Принимала вычурные позы, пела.

Несчастная танцующая М. ещё не раз попадала в больницу. Галоперидол был бессилен. Голоса дополнились волшебной музыкой, под которую она производила танцевальные движения. Скоро она убедилась, что избрана спасти этот мир: «О себе говорит как о неземном существе, которое, как феникс, возродилось из пепла и теперь чувствует блаженство космоса. Выражения вычурные, употребляет слова-символы, которые состоят только из одних шипящих, например „исщтщц“, что означает „вьётся музыка в космосе, вознесёт меня в небо». Временами принимает нелепые позы, заявляя, что так полагается делать в космосе. Себя считает „самодержицей космоса“, могущей влиять на ход химических процессов, общественной жизни».

Дальше моя любимая М., не обращая внимания на советские препараты, излагает удивительную теорию. По её мнению, существует два мира: мир материалистов и мир эмпириокритиков. Материалисты — это те люди, которые производят материальные блага, трудятся для эмпириокритиков. Сама относится к последним. Эмпириокритики — это сверхлюди, которые могут воздействовать на людей биотоками, чаще всего «в области любви». Эмпириокритики не работают, получают зарплату. Получила письмо от одного известного академика, где было написано: «Прощайте, Ваше Величество». Мать перевоплощается, перелетает в другую комнату без «посторонней помощи». Люди превращаются в зверей, ходят по ночам и касаются её. Во время прикосновения проходит электрический ток. Есть люди, которые проходят через стены или являются, как медведь или тень человека.

И, конечно, чем дальше, тем реже М. бывает дома, уже буквально поселяясь в клинике. «Её руки трясутся, и это делают Дмитриев и Фролов. Разговаривает с Сидоровым и Петровым. Считает, что на неё действуют указанные личности. Сидоров и Петров — сверхлюди. Они требуют, чтобы она вышла за них замуж».

Бедная, бедная М. и все остальные её коллеги по безумию. Однако где же эта грань, надёжная защита, отделяющая нас от голосов и галоперидола? В книжке «Параноидная шизофрения» 1987 года выпуска нет ответа на этот вопрос.

Вьётся музыка в космосе, вознесёт меня в небо.