Беременных женщин в России охотно отправляют в СИЗО и в колонии — отечественное правосудие не дает спуску ни будущим мамам, ни уже родившим, ни новорожденным. Конвой не встречает из роддома с цветами, администрация не даёт побыть с младенцем первые часы, а чаще и недели его жизни. Семьи разрушаются присказкой «тюрьма — не детский санаторий». Корреспондент Тайги.инфо Рита Логинова по просьбе самиздата «Батенька, да вы трансформер» выяснила, как рожают в российской пенитенциарной системе.

По состоянию на 1 февраля 2018 года в учреждениях уголовно-исполнительной системы России содержалось 600 262 человека, из них женщин — 47 с половиной тысяч женщин. При женских колониях имеется 13 домов ребенка, в которых проживают 538 детей. (Справка ФСИН)

Исследование
«Тюрьма»

Надю взяли на шестом месяце беременности. Её мама, Света (имена изменены по просьбе героинь), говорит, что у дочери были проблемы с наркотиками в юности, но после первого столкновения с уголовно-исправительной системой дочь «одумалась» и больше к их употреблению не возвращалась. Училась, работала, встретила хорошего парня, от которого забеременела и за которого собиралась замуж. Но что-то пошло не так, будущие родители вдруг поссорились и разъехались, и Надю приветил другой мужчина, её старый знакомый.

«Она же красивая девка у меня, статная. А он мутный такой был. Они как-то вместе ко мне приезжали, и я видела, что он постоянно по телефону говорит, выбегает за ворота, ныкается. Короче, поняла, что он прямо у моего дома барыжит, — вспоминает Света. — Выгнала его и Наде сказала, что нечего с ним шляться. Она вроде тогда согласилась, а потом он её приболтал, она снова к нему поехала, а через пару дней её задержали».

Наде вменяли сбыт «двух пакетов с какой-то зелёной хренью». Света, конечно, уверена, что дочь подставил её новый ухажёр, но суд решил иначе. «Почему её в СИЗО посадили? А у неё не было никаких справок, что она беременная. А живот для ФСИН — это не доказательство, — объясняет Света. — На суд по мере пресечения я приносила справки — всё равно отказались под подписку выпустить».

В общем, родить на воле Наде не светило. Можно было подумать, что это избавляло её от суеты покупки одежды, кроватки, ванночки, памперсов для младенца — раз государство решило держать беременную женщину в СИЗО, то пусть и обеспечивает всем необходимым. Но нет. Для начала администрация новосибирского следственного изолятора № 1 начала давить на Надю, что ребёнок после рождения с ней не останется: отдай родственникам или в дом малютки, говорили они, тюрьма не детский санаторий, говорили они.

Вот только Свете не отдали бы внука по состоянию её здоровья, а сестра Нади жила за рубежом и, хоть делала всё возможное для семьи, стать опекуном племянника тоже не могла. Да и незачем было их разлучать: по закону, СИЗО обязано обеспечить беременной женщине несколько облегчённые условия пребывания за решёткой, а потом и обустроить камеру для неё и новорожденного. Когда родные объяснили Наде её права, она заявила администрации, что никому ребёнка не отдаст и намерена ждать приговора вместе с ним.

«Я узнала о родах дочери через четыре дня, что ли. Она родила на неделю раньше, чем планировала. Никто из СИЗО не позвонил мне сразу, — говорит Света. — Как рожала? Да просто схватки начались, скорую ей вызвали, в наручниках с конвоем привезли в медсанчасть. Без наручников она только на кресле в родзале была. Через два часа врач её осмотрел, и она обратно с конвоем поехала. Ребёнка мельком показали, но она не в себе была, толком его даже не видела».

Никаких стояний пьяных и счастливых друзей и родственников под окном роддома, наклеек на автомобиле «Спасибо за сына», трёх–пяти дней наблюдений за здоровьем молодой матери, никаких прикладываний к груди — просто родила и уехала обратно в СИЗО, а сын остался в роддоме. Затем его перевели в больницу.

«Администрация СИЗО продолжала на неё давить. Говорили, что она имеет заболевания, при которых запрещено кормление грудью. А у неё такого не было. Ребёнка отправили в инфекционку. Я туда к нему приехала, у меня ни документов, ни доверенности — ничего. Окольными путями меня к нему провели, я его поцеловала, даже не сфотографировала — руки дрожали, — вспоминает Света, не в первый раз ставшая бабушкой. — Мне врачи сказали, что они его подержат неделю или максимум десять дней. А в СИЗО говорили, он месяц в больнице пробудет. Я была злая очень: у Нади молоко перегорало, её заставили грудь перетянуть. И постоянное давление: зачем он тебе здесь, условий нет, инфекции».

Начальник медико-санитарной части № 54 Федеральной службы исполнения наказаний Максим Дубин сразу после родов на вопросы журналистов (а новости с заголовками «Ребёнка отняли у заключённой в СИЗО № 1 Новосибирска» ФСИН взбодрили) отвечал, что разлучать мать и дитя никто не собирался, но когда они встретятся, не знает: это решат педиатры. Конечно, он не отрицал, что СИЗО обязано обеспечить все условия для совместного проживания в камере матери и ребёнка, но энтузиазма по поводу сохранения этой маленькой семьи не испытывал.

«У нас здесь бывают мамы с детьми, — добавил Дубин. — Но чисто по-человечески я считаю, что нет такой великой необходимости содержать ребёнка в пенитенциарном учреждении. Почему ребёнок должен находиться в заключении, если есть родственники? Но если она настаивает, то мы условия создаём. А почему она настаивает? Потому что ребёнок в руках — это облегчение условий содержания. Максимальное. Внимания к ней всё равно больше, если с ней ребёнок. К нему-то мы относимся как к ребёнку. Я считаю, что это просто спекуляция человеческая».

Облегчение условий содержания — это дополнительное питание, прогулки, передачи. Например, прогулочный дворик для женщин с детьми — это бетонный колодец с решёткой над головой, без единой живой травинки, но с яркой песочницей в углу. С питанием, особенно детским, в СИЗО тоже не заладилось. Наде вернули сына через три недели после рождения, сохранить лактацию она не смогла, поэтому пришлось перейти на смеси. Молочные смеси — это дорого, особенно если ты сидишь в СИЗО, а бабушка не в состоянии покупать питания столько, сколько нужно.

Законом предусмотрено, что на каждого ребёнка, находящегося в камере, выдаётся детская кровать; женщины с детьми получают предметы ухода за детьми: пелёнки, детское бельё, одежду, обувь; создаются условия для ухода за детьми, для стирки, сушки пелёнок, белья, выдаётся необходимый инвентарь. Кроме того, им должно быть «обеспечено детское питание по нормам, предусмотренным для детей соответствующего возраста, находящихся в детских учреждениях системы здравоохранения». Кроватку в СИЗО нашли, даже две. Вместе с Надей родила ещё одна девушка — цыганка, их поселили в отдельную камеру, но ни одежды, ни бутылочек, ни детского питания молодым мамам не давали. Дети натурально недоедали, потому что переданное для Надиного сына питание делилось на двоих. Пришлось снова поднимать шум в СМИ и шевелить уполномоченного по правам ребёнка.

Денис Винокуров, который тогда руководил пресс-службой областного ГУ ФСИН, вкрадчиво объяснял журналистам, что в ведомстве не видят, на основании какой нормы закона они должны обеспечивать младенцев едой: «У нас есть нормы питания на взрослого в сутки, ему надо 200 граммов мяса, и мы ему даём, на это выделяются деньги. А на детские смеси денег никаких не выделяется, нет никаких программ и нет никаких указаний нам. После получения жалобы работники СИЗО за свой счёт купили банку сухой смеси для младенца, подобный случай — не первый».

Таким положением дел были «крайне удивлены» даже в Федеральной службе исполнения наказаний. Позже пресс-бюро последней дало однозначный ответ: «Денежные средства на питание детей в возрасте от 0 до 3 лет предусматриваются федеральным бюджетом и доводятся до территориальных органов ФСИН России установленным порядком».

Всё более или менее пришло в некоторую норму, когда Надя получила свои десять лет и отбыла в челябинскую женскую колонию, при которой есть дом ребёнка. О том, что дочь и внук ушли на этап, Свете тоже не сказали. Она просто в очередной раз пришла в СИЗО с передачей, а ей ответили: «Отбыла два дня назад». После мытарств, пережитых в СИЗО, Надя счастлива и спокойна на зоне рядом с сыном настолько, насколько это возможно. «Он у нас вырос ласковым, сообразительным, такая колбаса», — улыбается Света, показывая фотографии внука.

Находиться в детском доме при колонии рядом с мамой дети могут до трёх лет. Потом — или в детский дом на воле, или к родственникам, которые оформили опеку. Мальчику сейчас полтора года, и что будет ещё через полтора — неизвестно.

Отъём новорожденных и прессинг беременных в тюрьмах произрастает не от недостатка сердечности сотрудников ФСИН, а от незнания важных вещей о первом годе жизни ребёнка, считает правозащитник и журналист Мария Ноэль, координатор проекта «Тюремные дети».

«Практика вашего новосибирского СИЗО — повсеместная: посадить беременную посадили, а что с ней дальше делать, никто не знает. Лучше всего от неё избавиться. А как? Ну, чтоб родила, и ребёнка куда-нибудь деть, — говорит Ноэль. — Но вообще-то материнский инстинкт есть у 30 процентов, а у остальных он развивается в процессе проявления заботы о ребёнке».

Её слова подтверждает кандидат медицинских наук и педиатр Анна Богатырёва. «Связь матери и ребёнка начинает формироваться ещё во внутриутробном периоде и активно продолжается в период сразу после рождения. Разлучение новорожденного и матери не по медицинским показаниям вредна для обоих, — объясняет педиатр. — Разлука не позволяет нормально сформировать привязанность как со стороны матери, так и со стороны ребёнка».

Постепенно женщина учится понимать потребности ребёнка, он, в свою очередь, получает необходимую заботу, которая позволит ему в дальнейшем нормально развиваться. Если мать находится в исправительном учреждении, расставание с новорожденным может привести к тому, что у неё не сформируется привязанность к ребёнку, а он потом пополнит ряды воспитанников сиротских учреждений. «У ребёнка это также приведёт к нарушению привязанности — комплексу симптомов и проявлений, возникающих у детей, росших в условиях депривации или в детских домах, и подрыву общего доверия к миру», — добавляет Богатырёва.

В колониях, куда матери попадают после приговора, они, как правило, видятся с детьми по часу утром и вечером (хотя в системе есть и небольшое количество мест для совместного пребывания), и общение с ребёнком — это обязаловка, объясняет правозащитница, когда-то отсидевшая с сыном сама.

«Так можно привязаться к ребёнку, даже если изначально инстинкт был слабенький. Просто иногда этого не происходит. Иногда женщина в таком стрессе, что ей наплевать на всё. Она потеряла свою жизнь, она не видит будущего, ей ничего не надо, в том числе и ребёнок не нужен, — перечисляет Ноэль. — Но судить их за это — ну очень неправильно. Женщина в тюрьме поражена в большей части прав, встаёт по часам, ходит к ребёнку по часам, работает по часам. Практически в тюрьме она не личность и не несёт ответственности за свои поступки, и требовать от неё важных решений по поводу её собственной жизни — по меньшей мере глупо».

Вышедшую на свободу женщину чаще всего ждёт новый круг ада — вернуться в нормальную жизнь, найти работу невероятно сложно, а института ресоциализации заключённых в России нет. Зато государство (и многие доброхоты) с охотой предлагает сдать ребёнка в учреждение, если женщина не может прокормить его сама.

«Когда просишь общество о помощи в ресоциализации таких женщин, общество отвечает: она выходит из тюрьмы и оставляет своего ребёнка на вокзале! Такие случаи тоже есть, — соглашается собеседница „Батеньки“. — Я слышала об одном-двух на каждую колонию, и не понимаю, почему это контрдовод против помощи. У неё нет помощи, нет ничего, она выходит в никуда. Колония даёт денег на билет до дома, и часто меньше, чем нужно. И что ей делать, если её никто не ждёт?»

Зампредседателя Общественной наблюдательной комиссии Санкт-Петербурга, один из создателей проекта «Женщина. Тюрьма. Общество», не раз сталкивался с тем, что системе ФСИН плевать на психологический комфорт беременной и сохранение связи между сидящей мамой и новорожденным: «Есть случаи, когда женщина рожает в наручниках, потому что нет конвоя. Или она рожает при мужиках, потому что женщин в конвое нету. И уж конечно о сохранении лактации никто не заботится. Сразу после родов женщину увозят, и до воссоединения с ребёнком может пройти несколько недель — о каком грудном вскармливании может идти речь. Я помню только одну такую женщину: который месяц сцеживалась, чтобы сохранить молоко. Одну! И главное, они не понимают, что их права нарушаются, пока не начинаешь с ними работать».

В 2017 году Penal Reform International опубликовала доклад «Положение уязвимых групп в местах принудительного содержания в Российской Федерации», соавтором которого был Агафонов. Исследование проводилось в 20 регионах России с августа по октябрь 2015 года. Всего наблюдатели посетили 55 следственных изоляторов, 114 изоляторов временного содержания, 25 участков в исправительных учреждениях, действующих в режиме следственного изолятора. Опросили 1000 человек: подозреваемых, обвиняемых, правонарушителей и сотрудников полиции и ФСИН.

Положение беременных в российских тюрьмах в целом можно назвать бедственным, считают авторы исследования. Только в семи регионах мониторинга (Алтайский край, Иркутская область, Красноярский край, Марий Эл, Ростовская область, Санкт- Петербург, Ульяновская область) наблюдатели обнаружили отдельные камеры для беременных. Это значит, что в прочих местах беременные до родов находятся в общих камерах, в некоторых случаях — переполненных, не имеют права на дополнительную прогулку (так как гуляют вместе с «камерой»).

В семи регионах (Алтайский край, Московская, Мурманская, Ростовская, Ульяновская, Челябинская области, Республика Татарстан) дополнительное питание беременным предоставляется. Однако, хотя дополнительное питание положено сразу же по выявлению беременности (наличие живота само по себе сотрудников ФСИН ни в чём не убеждает), его могут откладывать до шестого месяца беременности.

А вот цитаты из этого доклада, касающиеся непосредственно родов.

Краснодарский край
Возраст 39 лет; беременна (сама срок определяет в три месяца), по прибытии в СИЗО осматривалась доктором; в ИВС — не осматривалась; досмотр и в СИЗО, и в ИВС проходил в унизительной форме (попросили полностью обнажиться и наклониться); осмотра врачом-гинекологом не было, планируют вывезти в гражданскую больницу через неделю; в камере не имеет индивидуального спального места (на 11 человек — 10 кроватей), вынуждена спать с сокамерницей на одной кровати; гигиенические средства имеет свои; в камере в СИЗО нет горячей воды, а в ИВС была круглосуточно; воду для стирки белья и гигиенических целей приходится греть кипятильником; за медпомощью не обращалась; прогулка недостаточна по времени, в ИВС прогулку не ограничивали; в ИВС содержалась более 10 суток; во время этапа (около 10 часов в вагонзаке) не обеспечивалась питанием и постельными принадлежностями, кипяток выдавали по каждой просьбе, в туалет выводили по каждому требованию; нуждается в медицинском обследовании.

Иркутская область
Родившие женщины указали, что при этапировании в роддом наручники используются, при схватках и родах наручники не используются. При родах присутствуют женщины из конвоя. Ребёнка к матери подносят сразу, но по истечении двух часов, при отсутствии осложнений, женщину увозят назад в СИЗО. Ребёнка привозят не сразу, через несколько дней, если нет осложнений. На роды женщины из СИЗО вывозятся в специализированные медицинские учреждения муниципального здравоохранения. УЗИ при беременности делают два раза. Прошлые годы поступали жалобы от женщин, что их заставляют отказываться от новорожденных детей и насильно увозят младенцев в дом малютки.

Санкт-Петербург
Заключённые доставляются в городскую гражданскую больницу от 1 до 12 часов до родов. Доставляют в основном на скорой помощи, пристёгивая наручниками и нет. Во время родов не пристёгивают, после пристёгивают.

Мурманская область
Практика разлучения матерей с детьми в первые или в ближайшие сутки после родов продолжается. Таким образом были (по разным основаниям) разлучены с детьми и заключённые А. и Г., хотя обе заявляли наблюдателям и сопровождавшим сотрудникам СИЗО о своём желании, чтобы их новорожденные дети оставались вместе с ними. Альтернативой оставлению новорожденного с матерью сотрудниками официальных органов избирается путь направления ребёнка в систему госучреждений для содержания детей. Разлучение ребёнка с матерью сотрудники пенитенциарной системы и медики чаще всего объясняют необходимостью обследования состояния здоровья ребёнка в условиях стационара. За время разлучения у матерей теряется лактация, и ребёнок навсегда теряет возможность грудного вскармливания.

На вопрос, зачем вообще сажать беременную женщину, Агафонов отвечает коротко: «Работать с человеком, который арестован, проще — тогда он более покладистый. Поэтому же сажают женщину, если у неё двое маленьких детей, — для манипуляции. Думаете, следователи не имеют детей и не понимают? Всё они понимают. Просто им так удобнее».