Эту ту самую историю про медицину (а мы любим медицину), сломанную ногу, сельских врачей и стёртую память бабушки нам прислала Анна Ярош, супруга одного из создателей самиздата «Батенька, да вы трансформер». А вы уже попросили своих родных, жён, мужей и детей поучаствовать в нашей уникальной переписи диких историй человечества? НЕТ? ПИШИТЕ СКОРЕЕ СЮДА.
Как водится, цепочка неприятностей в жизни начинается с нелепой мелочи. Это был июль, и я впервые поехала в Харьков по доброй воле — детство давно закончилось и принудительные ссылки к бабушке на лето тоже. Что-то внутри и кто-то снаружи убеждали меня отложить поездку. Но, движимая внучьим долгом помочь собрать бабушке белый налив, заполонивший двор, я отправилась в путь, пренебрегая подсказками жизни.
Нелепой мелочью стала ручка, присобаченная в помощь выходящим из маршрутки пассажирам, которой я излишне доверилась. Ручка оторвалась, и я оказалась лежащей — в Харькове, в деревне, в огороде с чемоданом, уверенно сжимая эту самую ручку. Честно говоря, не помню, кто у меня её отобрал, помню только острую боль в стопе, которую я вывернула при приземлении.
Местный травмпункт внешне внезапно был похож на Пушкинский музей. Красивый, с колоннами, портиком и вензелями на фасаде, внутри он содержал экспонаты медицинского оборудования шестидесятых годов. Особенно меня впечатлил рентген-аппарат — холодный, железный, покрытый краской жабьего цвета. Не знаю, какую дозу облучения я получила, поскольку в шестидесятых, видимо, считали, что защитные фартуки никому не нужны.
Кажется, есть в моей внешности что-то гадкое: врач сразу раскусил, что я не местная, и пришлось признаться москалькой. Его почему-то это очень обрадовало. Рассматривая на световом панно мой снимок, он вздыхал и приговаривал «Ээх, Москваааа, Москваааа».
Удивительно жизнерадостно врач рассказал, что в моём скелете предусмотрена пятая плюсневая кость и что я её совершенно неосмотрительно сломала. Меня упаковали по самое не балуй в холодный мокрый гипс.
Надо ли говорить, что всё это время моя бедная бабуля пребывала в лютом шоке от всего происходящего. Во всяком случае, никогда я не видела, чтобы она так безропотно отдавала купюры с Тарасом Шевченко.
В подарок от заведения мне вручили палку от швабры, с помощью которой я допрыгала до такси. Врач сам проводил нас до выхода и даже закрыл за мной дверь машины со словами: «Ты там осторожней, Москва!»
Поздним вечером того же дня я расшарила свою сломанную ногу в «Фейсбуке», с сожалением вспомнила о белом наливе и моей бедной бабуле, удобно устроила на подушке гипс и собиралась было уснуть, как вдруг из соседней спальни услышала: «Анечка, что же происходит?» Пока я обдумывала, как оригинально ответить, снова прозвучал тот же вопрос: «Анечка… что же происходит?!» Добравшись до бабушки на палке, я увидела её сидящую на тахте, бледную и совершенно обескураженную.
— О Господи, что у тебя с ножкой?
— Да ничего страшного, я же сегодня утром её сломала.
— Как же так?!
— Ну, я вывалилась из маршрутки, помнишь?
— А когда ты приехала?
Крупные слёзы стали капать из милых сердцу глаз прямо на пол. Бабуля села на тахте, обхватила голову руками, а затем, резко обернувшись на меня, снова удивлённо спросила:
— Анечка, а что у тебя с ножкой?
Десятый ответ на тот же самый вопрос вывел меня из ступора, пришло осознание того, что по какой-то неведомой причине у бабушки напрочь стёрся из памяти сегодняшний день, плёнку заело, и теперь каждые пять минут начисто стираются из памяти. Бабушка каждый раз с одинаковым новым переживанием бормотала: «Ну как же так? Как же так?» — и не отвечала на задаваемые мной вопросы.
В тот день я научилась летать, потому как иначе невозможно было в три секунды найти телефон, набрать подругу Лену и выписать её в два часа ночи к себе домой. Лена, видимо, тоже научилась летать, потому что они с мужем через две минуты были у меня. Как-нибудь я напишу отдельную историю про то, как со сломанной ногой, гипсом и палкой прыгала в кромешной тьме по белому наливу, потому что бабушка забыла, где ключи от ворот.
Лену хватило всего на три повторения ответа на один и тот же вопрос, и она вызвала бабушке скорую. В кортеже были две милые женщины бабушкиного возраста, выкрашенные в одинаковый баклажановый цвет. Их очень развлекало бабушкино состояние и, по-моему, первые минут десять они откровенно баловались.
Бабушка: Анечка, что у тебя с ножкой?
Сотрудница скорой: Она фигуристка и поскользнулась во время тройного тулупа.
Бабушка: Анечка, что у тебя с ножкой?
Сотрудница скорой: Она выполняла сложный акробатический трюк и в пируэте её повредила.
По результатам осмотра ничего диагностировано не было, предложили на всякий случай вколоть бабуле магнезию. Я на всякий случай отказалась и приняла решение о немедленной госпитализации.
«В машину посторонних брать не положено», — окинув меня взглядом, сказала одна из баклажановых дам. «Вы в неподобающем виде», — сказала вторая, прицельно смотря на мой гипсовый рулет. И тут вся боль за безжалостную систему здравоохранения Украины прыснула из моих глаз.
Лена взяла под руку ту, которая как будто принимала окончательное решение, и направилась с ней в сторону машины скорой помощи. Уж не знаю, что она там им сказала, но в итоге в скорой нашлось место всем посторонним: и бабушке, и Лене, и мне, и даже мужу Лены.
В приёмном покое поселковой больнички сильно пахло сосисками. Осмотрев бабушку, врач диагностировал предынсультное состояние и сказал, что необходима немедленная госпитализация. Но так как бабушка — гражданка России, и его совершенно не волнует наличие у неё вида на жительство в Украине, мы можем её забирать и везти, куда считаем нужным. Например, в районную.
Лена взяла врача под руку и пошла с ним в соседний коридор. Я до сих пор не знаю, как она его убедила.
Бабушку положили в отделение нейрохирургии, в палату размером с мою кухню, где лежали четверо спящих тяжелобольных женщин. Оказалось, что в больницу человека нужно отдавать только с комплектом. Без комплекта совсем нельзя. То есть я как-то совершенно забыла, что в больницу положено ложиться вместе с собственным постельным бельём, мылом, чашкой, ложкой, тарелкой, физраствором и контейнерами для анализов. Меня снабдили списком необходимых к покупке медикаментов.
Когда-нибудь я напишу отдельную историю, как в два с половиной часа ночи мне на одной ноге и с палкой необходимо было найти в спящем городе физраствор и прочее.
Утром абсолютно здоровая на вид бабушка встретила меня радостно и с заговорщическим видом сказала на ухо: «Я с этими умирающими бабками лежать не буду, нужно выписываться». Следующие полчаса мы провели в бурной дискуссии по поводу состоятельности её предложения. Впрочем, в душе я полностью поддерживала её намерения: больница, судя по условиям и уровню оборудования, была совсем не предназначена для тех, кто хочет выздороветь.
Бабушку отпускать категорически не хотели и беспрестанно пугали меня жуткими перспективами, связанными с её здоровьем. Я собрала волю в кулак и в обмен на комплект и заявление об уголовной ответственности за последствия моего безрассудного поступка эвакуировала бабушку из больницы в Москву.
В Москве череда неприятностей сменилась эпохой великих негеографических открытий.
Оказалось, что костыли — невероятно удобное изобретение человечества, и если подкладывать вату, то подмышки почти совсем не натираются. Поезда ну совершенно не приспособлены для людей с ограниченными возможностями, которые хотят в туалет. Люди в Москве, чтобы никого не обидеть, стараются не обращать внимания на того, кто прыгает рядом на одной ноге, и толкаются, как бы подбадривая: «Подумаешь, какая ерунда, мы в одинаковых условиях, дружище».
Стоит ли говорить, что на приёме у столичного травматолога оказалось, что никакого перелома ноги у меня на самом деле нет: ни на харьковском снимке, ни на московском трещины не было видно. Врач предложил мне заканчивать с баловством и скорее снимать гипс.
