Сегодня мы публикуем первое письмо от нашего читателя. Он представился Дмитрием Трамваевым. По словам нашего читателя, он живёт в Санкт-Петербурге, работает ночным сторожем трамвайного депо, днём подрабатывает вторым поваром местной столовой, немного увлекается азартными играми — слабость — и бабушка Трамваева это не ценит: хобби, говорит она, должно служить делу страны. Свободного времени у Трамваева мало, но кому сейчас легко. Вот письмо Дмитрия о его посещении больницы и абсцессе брюшной полости. Спасибо, Дмитрий!
Любезный Теодор!
Ругаться матом в общественном месте уже запретили, но в приёмном отделении НИИ скорой помощи — ещё нет. Моё не вполне цензурное письмо как раз об этом.
В НИИ меня привезли на скорой без мигалки, я вышел сам, спокойно осмотрелся и услышал:
— Да ёбаный в рот.
Именно так, утвердительно, без намёка на восклицание. В таких местах вообще редко удивляются. Дело в том, Теодор, что в среду утром я обнаружил шишку на животе. «Шишку можно скурить», — вспомнил я из сурового детства и на всякий случай позвонил знакомому хирургу.
— Приезжай, — сказал Хирург, и я приехал.
— Показывай, — продолжил он при встрече, и я показал.
— ** ****** * ***! — заметил Хирург, и мы вызвали машину скорой.
В приёмном меня уложили на каталку.
— Абсцесс брюшной полости, — сказал серьёзный мужчина в очках строгой девушке с папкой.
— Рентген, ЭКГ, УЗИ, кровь из вены, — сказала девушка с папкой парню со шприцом.
Сдвинув очки на нос, серьезный мужчина обратился ко мне:
— Лежи смирно сынок, а то, — он кинул взгляд на девушку с папкой, та отвернулась, мужчина понизил голос, — а то эта хуйня рванёт, а это ни нам, ни вам не нужно.
— Ни вам, блядь, ни нам, — сказал, не открывая глаз, наркоман с соседней койки.
Кружком, как стояли, врачи перешли к нему.
— Пошевелите ногами, — предложил наркоману мужчина в очках.
— Пошевелите руками, — попыталась найти компромисс девушка с папкой.
— Да ёбаный в рот, — подытожил общие усилия больной.
Врачи провели совещание:
— Метадон.
— Отказ нижних конечностей.
— Я его к себе в нейрохирургию не возьму. Мест нет.
— Это не мои проблемы, кладите в коридоре.
Наркоман открыл глаза.
— Мужик, — сказал он мне, — спусти меня на землю.
Не прекращая спорить, врачи удалились.
— Да ёбаный в рот, — вздохнул наркоман. Подумав, добавил: — Совершенно в клеточку.
Привезли мужика с наколкой.
— Барбос, — сказал санитар сестре.
— Барбос, — поправил мужик, ударяя на «а», — фамилия моя — Барбос.
— Ну я и говорю — Барбос, — подтвердил санитар.
— Обнови, — предложил в пустоту наркоман.
Происходящее утомило Барбоса, он убежал блевать.
Шишка моя продолжала расти. Теперь это была горка.
«Арарат, — решил я. — Арарат можно выпить».
Пришёл хирург с золотой цепью и в синих кроксах.
— Этого, — ткнул он в мой Арарат, — в операционную.
— Да ёбаный в рот, — по традиции поддержал наркоман.
— Ты чего ругаешься, гад? — возмутился хирург.
— И что теперь, бабушка? — парировал наркоман. — Падать, что ли?
Вернулся Барбос.
— Барбос, вы где были? — горячо интересовался санитар. — Вам же рентген.
— Я — Б-А-р-бос, — хрипло сопротивлялся Барбос.
Вновь очнулся наркоман.
— Поссать хочу, — делился он с хирургом.
— Пошевелите ногами, — пытался войти в положение хирург.
— Думаете, это так просто? — разочаровывался наркоман и снова закрывал глаза.
— Этому, — ткнул хирург в нешевелившиеся ноги, — утку.
Меня повезли в операционную.
В среду, тридцатого июля, Петербург изнывал от жары, а в моей квартире установили кондиционер. В восьмой операционной НИИ скорой помощи кондиционер, напротив, сломался. Мир искал баланса, Теодор, но меня это не утешало.
— Ужас, как они там в такой духоте в масках работают? — переговаривались санитарки у моей каталки рядом с восьмой операционной.
«Да ёбаный в рот», — думал я, что наркоман знал наперёд. В операционной мне привязали ноги. Потом пристегнули руки.
— Опасен только я или тут со всеми так? — пошутил я с анестезиологом в футболке.
— Распишитесь здесь, — откликнулась она.
«Анестезиолог в футболке», — подумал я, но отказ от претензий подписал. Вошла ассистент хирурга. В сарафане, платочке и с вентилятором. Следом вошёл хирург в кроксах.
— Как оперировать в такой жаре? — обсуждали они.
— Звучит неутешительно, — вклинился я.
— Нормально звучит, — отрезала анестезиолог и вырубила меня наркозом.
Открыв глаза, я не смог дышать. Меня везли. «Воздух, мне нужен воздух», — соображал я.
— Хррр ххррр, — говорил я.
— Дыши ровно, вдох-выдох. Трубку ещё нельзя снимать, — сказала девушка с папкой.
«НЕ МОГУ ДЫШАТЬ!» — тем временем кричал я.
— ХРРРР, — вырывалось наружу.
— Не сопротивляйся, вдох-выдох.
— КХКХХРРРР, — настаивал я, тыча пальцем себе в грудь.
Собрав волю в кулак, я схватил мучительницу за палец. Силы кончились.
«ВДОХ-ВЫДОХ-ВДОХ-ВЫДОХ»
Теодор, я задёргался!
«ПОШЕВЕЛИТЕ РУКАМИ ПОШЕВЕЛИТЕ НОГАМИ»
— Хватит себя так вести! — прикрикнула девушка и одним махом выдернула трубку из моего горла.
Извергнув фонтан слюны, я сделал судорожный вдох. Потом ещё, ещё и, наконец, глубокий.
«Да ёбаный в рот», — окончательно укрепился я во мнении.
Девушку с папкой сменила реанимационная сестра. У сестры было две головы. Моментами — три. Реанимация была пуста. Из окна спасительный сквозняк тянул воздух. В нос мне сунули кислородную уздечку. Кратковременное голодание сменил дыхательный пир.
— Как зовут? — спросила двухголовая сестра.
— Ммм, — отозвался я.
— Фамилию помнишь? — продолжала она.
— Мммммов, — не терялся я.
Разговаривать не хотелось, у сестры добавилась ещё голова.
— Сколько пальцев? — не унималась она. — Будешь спать — вставлю трубку.
Умело замотивированный, я сказал:
— Ва.
— Два пальца?
— Да. И оовы ве.
— И головы две?
Их было три, но сильно расстраивать грозную сестру не хотелось.
— Да, — подтвердил я, — Ве.
Сестра не огорчилась и ушла.
В четыре утра я проснулся в палате. Из живота торчала трубка. Деды-соседи рубились в адском храпстепе. У моей койки было окно. Друг Теодор, это было неплохо!
На завтрак была рисовая каша, хлеб, масло и чай черпачком из чана. Вставать мне разрешили, и в автомате у лифта я нашёл холодный яблочный сок за 40 рублей. К сожалению, в нём не было ничего мясного, поэтому кот во дворе НИИ скорой помощи прогуливался со мной на пустой желудок.
«** ****** * ***», — думал кот, потому что двор — это общественное место, а в общественном месте ругаться уже запретили.
