На самом деле перед вами короткая версия заголовка, полная звучит так: «Как я побывал на том самом концерте Metallica и AC/DC на Тушинском поле и не поссал». Есть несколько понятных причин, почему не стоит давать полную версию, но это не меняет сути: редактор самиздата Дмитрий Брисенко был на том историческом концерте, и самое яркое впечатление оттуда, зерно его воспоминаний — это то, как он не мог отлить. Это история про боль и про время, и, как всякая история про боль и время, она заслуживает, чтобы её рассказали.
Это была эпоха стадионных концертов. Группы с приставками «знаменитая», «легендарная» и так далее стали одна за другой приезжать сюда. Вчера ты смотрел на старой видеокассете концерт Motley Crue в Бирмингеме, а сегодня шёл в Лужники, чтобы вживую послушать их песню Dr. Feelgood.
Или вылазка на Pink Floyd в «Олимпийский», когда за день до концерта случайно купил билет в кассе в подземном переходе на «Октябрьской», просто мимо проходя. Билет достался с нагрузкой на концерт певца Леонтьева, и на следующий день я уже пилил на «Молодёжную», чтобы у входа в монструозный ДК эту нагрузку сбыть. Не верил, что выгорит, но набежали фанаты и оторвали буквально с руками.
Или бутафорские гробы на сцене у Black Sabbath, своим видом вызывавшие скорее чувство неловкости, чем все прочие чувства, на которые, видимо, был расчёт.
Или концерт Nazareth, после которого я обнаружил себя лежащим на спине неподалёку от входа в метро «Проспект Мира». Ошибка в подборе дозировки: перед походом купили пару ботлов «Агдама», опыта употребления портвейна не было, думали, что оно типа сухого, но напиток оказался зол как сатана. Песни, которые я знал наизусть, опознавались ближе к концу, а закуренная у метро после концерта сигарета привела к коллапсу.
Можно многое вспомнить, но нарастающая тяжесть внизу живота говорит о том, что пора бы уже подобраться к тому, с чего я начал, либо просто захлопнуть ноутбук и пойти в уборную.
![](/media/images/R2_YSS8LzZ.width-1280.pngquality-80.jpegquality-80.png)
Тут я должен признаться: час назад я выпил около двух литров воды, рассудив, что это вернёт к жизни память тела, она вступит в контакт с памятью ума, произойдёт, так сказать, соединение телесного и духовного, — и весь этот инь-янь позволит мне написать максимально точный текст. Попутно возник и другой расчёт: пишу я обычно долго, а тут такой вот естественно-природный дедлайн — написать странички три за один присест, это должно подгонять и память, и руку.
В лайн-апе фестиваля «Монстры рока» четыре западные группы и одна наша («Э.С.Т»). Среди западных — модная Pantera, пионеры грув-метала с первыми местами в хит-парадах и будущей пропиской в рейтингах «10 лучших метал-групп всех времён» и так далее. Кто о них сейчас помнит? Полез в интернет и обнаружил, что гитарист и основатель группы в начале нулевых организовал собственную банду, после чего во время одного из концертов был застрелен прямо на сцене каким-то безумцем — видимо, не простившим ему подобного решения. По драматическому стечению обстоятельств, это произошло 8 декабря, в день убийства Джона Леннона.
Поздний сентябрь, погода ясная и тёплая, на часах десять утра. Выходим с одногруппником Лёшей из метро «Тушинская», покупаем у палатки по паре пива и идём к лётному полю. Список групп как воплотившаяся мечта: 1) неважно, 2) неважно, 3) неважно, 4) Metallica, 5) AC/DC. Концерты последних я смотрел дома у лаборанта Серёжи, который жил у Борисовских прудов и был яростным фанатом. Мы познакомились во время моей практики в Институте фармакологии. Дома у Серёжи мы посмотрели довольно много разных концертов AC/DC, которые те давали в разные годы и даже в разные десятилетия, и могу сказать, что выступление на Тушинском поле ни в чём не уступало ни одному из них.
Написана первая страница текста, а я уже с трудом сижу на месте, неприятные ощущения нарастают, мысли начинают ходить по кругу, круг сужается, всё сложней сосредоточиться — очень похоже на те ощущения, что я испытал на поле в Тушино, когда не смог поссать. Об этом я буду помнить всю жизнь.
Организаторы концерта решили, что раз вход свободный, то это уже добрая половина дела. Вот сцена, вот пара гигантских вспомогательных конструкций, а вот тут, вон там и далее везде — зелёная травка-муравка: приходи, занимай места, располагайся поудобнее. Не помню, чтобы где-то были туалетные кабинки, — во всяком случае, я не видел ни одной. Да и если бы даже они были, добраться до них во время концерта не смог бы никто.
![](/media/images/R1_8Puxha6.width-1280.pngquality-80.jpegquality-80.png)
Есть несколько стадий боли. Сначала тебе просто хочется ссать, потом тебе очень сильно хочется ссать, просто дико, так, что невозможно вытерпеть и кажется: вот-вот случится страшное — и ты умрёшь в судорогах. Тебя сейчас просто порвёт изнутри, как того чувака из скетча Монти Пайтона, любителя поесть, который в конце серии взрывается в ресторане, как граната, забрызгивая всё вокруг содержимым своего желудка. И вот когда тебя уже практически разорвало, вдруг наступает момент, когда ты оказываешься как будто в центре циклона: тебя всё ещё разрывает, но это уже не ядерный взрыв, а обычный фугас, тебе всё ещё очень больно, но это уже не обжигающая боль, а ноющая и тупая.
На поле мы были, как я уже сказал, в десять утра, как-то протиснулись поближе к сцене, потом ещё чуть ближе, и ещё — и в итоге встали где-то посередине между сценой и монструозной башней с аппаратурой, колонками и звукорежами. Господи, какое столпотворение! Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы, как сказал поэт. Ни разу в жизни не видел столько людей в одном месте. По разным данным, от шестисот тысяч до полутора миллионов человек. Бесплатный вход, и можно проносить бухло в любом количестве. Постепенно народ стягивался, поначалу сзади ещё были видны какие-то просветы, можно было даже передвигаться на небольшом пятачке: пять шагов вперёд, три вправо, но очень скоро все эти свободные валентности оказались намертво связаны, люди встали плотно слева, встали плотно справа и сзади тоже подошли вплотную. Никаких путей отхода, всё, заперты.
Пара пива выпита, дело близится к полудню, и ничего не происходит. Потом начинается милицейская операция: зрителей жёстко делят на сектора и режут по живому, когда людей из одной компании могли запросто разделить железными милицейскими заборами. Между секторами оставляют проходы, но явно не для зрителей — те загнаны за заборчики. Понятно, что такая активность людям совсем не нравится, начинаются стычки, в какой-то момент над головами, сверкая на солнце, начинают летать пустые бутылки. Были тогда разбитые головы с обеих сторон.
![](/media/images/R3.width-1280.pngquality-80.jpegquality-80.png)
Часов в двенадцать на сцену выходит «Пантера» и врубает свой тестостероновый грув. Небольшое выступление — перерыв. После «Пантеры» играют The Black Crowes, опять перерыв, после — группа «Э.С.Т.». В перерывах можно было даже посидеть на траве: люди как-то умудрялись расступаться и появлялись небольшие пустоты. В один из таких перерывов наши соседи придумали максимально расступиться в разные стороны: образовался небольшой периметр в несколько квадратных метров, и в этот периметр люди, приспустив штаны, стали все разом — ну, кто хотел, — дружно мочиться. Я стоял на краю периметра, испытывая жгучее желание справить нужду, но в голове вдруг возник ментальный блок, и этот блок вывел из строя прекрасно до этого функционирующий механизм: вентиль не смог открыться, и это было полнейшим, братан, фиаско. Я стоял и смотрел, как напряжение на лицах моих соседей постепенно уходило, как они начинали радостно улыбаться и весело шутить, как они застёгивали свои ширинки, готовые ждать выхода «Металлики». Там были какие-то фанерные листы, и вот один такой фанерный лист, после того как последний участник этого действа облегчился, был с чавкающим, как мне показалось, звуком возложен на этот, так сказать, участок мелиорации. После чего все толпой встали на щит, и я понял, что только что проссал свой шанс — и второго не будет.
Стоит признать, что идея с выпиванием воды была, пожалуй, не самой выдающейся. Сегодня есть и более доступные способы актуализации памяти, например Ютуб. Чтобы оживить эти древние регистры, достаточно вбить в поиск «концерт тушинское поле 1991» — и дело в шляпе. Помимо видео, есть и свидетельства очевидцев, например детальный рассказ одного парня из Ростова о поездке в Москву, концерте и ночи перед ним, проведённой на Тушинском поле среди мерцающих костров и бродящих по полю подвыпивших людей, о милицейских кордонах, о лупящих по спинам дубинках и со свистом рассекающих воздух бутылках.
«Монстры рока» случились спустя месяц после августовского путча и за три месяца до кончины СССР и стали олицетворением, как говорили, победы сил демократии над империей зла. И сейчас представители империи мочили дубинками недавних победителей, а те огрызались и швырялись бутылками.
Я пишу этот текст и в любой момент могу прервать свой эксперимент, сорвать этот естественно-природный дедлайн, и мне ужасно жаль себя тогдашнего, запертого наедине со своей болью, которая с каждым часом нарастает и мешает думать о чём-либо, кроме этой боли, превращает выдающийся концерт в изощрённую пытку.
Вертолёт кружит над полем, я вижу его прямо над головой, как сейчас вижу на экране лэтопа. Вижу снятые с высоты сцены: бесконечное море людей, сектора и прорези проходов. Мне легко представить, как оператор включает зум — и огромная толпа распадается на отдельных зрителей, мы видим лица, здесь очень много улыбающихся, смеющихся лиц. Среди этих лиц можно разглядеть лицо человека, уставшего, испуганного, потерянного и обречённого: он единственный, кто не подпрыгивает и не вскидывает руки вверх, он боится пошевелиться, любое движение причиняет ему мучительную боль.
Во сне, даже если умираешь, наверное, не очень больно — сон как анестетик. Первый вокалист AC/DC перебрал с выпивкой, и наутро его нашли мёртвым в машине, припаркованной у бара, в луже собственной рвоты. In the deathcar we`re not quite alive, если перефразировать другого поэта. Вторая смерть в этом тексте, а ведь была и третья. В 1986 году по дороге из Стокгольма в Копенгаген автобус, в котором Metallica колесила по Европе в поддержку своего третьего альбома, занесло на скользкой дороге — и он перевернулся. Во время инцидента погиб басист — как утверждали, один из лучших на метал-сцене. На его могильном камне выведена трогательная надпись: «Cannot the kingdom of salvation take me home».
Fade to Black, Master of Puppets, Battery — в половине шестого на сцену вышла Metallica и отыграла больше десятка своих самых мощных хитов. Затем перерыв. И вот выходят AC/DC. Они — главные, сцена подготовлена для них: где-то наверху ждёт своего часа гигантский колокол, который опустится на сцену на песне Hells Bells, и Брайан Джонсон будет лупить по нему кувалдой (или дёргать за канат, привязанный к языку колокола, — уточнить уже не могу, на счету каждая минута, я намерен дописать этот чёртов текст за один присест, до конца осталось совсем немного), а завершит всё это шоу мощный трек For Those About to Rock (We Salute You), в конце которого действительно грянет салют из двадцати пушек, установленных наверху сцены. Пишут, что это был не последний номер — после него группа играла ещё минут пятнадцать, но проверка этого обстоятельства разорвёт меня на части. Так что пусть в этом тексте последним треком будет «Для тех, кто любит рок». Вот честно, уже не до тонкостей: я отстоял на чёртовом поле на ногах весь день, не сумев вовремя поссать, и лучшее, что я могу сделать, — это рвануть домой.
Но всё опять оказалось чуть сложней. Идём с поля к метро через выстроенные из железных ограждений проходы. В метро пускают порционно, конная милиция отсекает людей, и, когда я уже готов преодолеть последний отрезок ко входу в стеклянные двери, прямо передо мной смыкаются два лошадиных крупа. Никогда прежде я не оказывался настолько близко к коню. Стою, чуть не упираясь в лошадиный бок, на уровне моего уха милицейский сапог, смотрю, как люди медленно входят в метро. Проходит несколько минут, которые мои субъективные часы превращают в четверть, а затем и в половину часа... Ну когда же кончится эта пытка?! Я смотрю в грустный глаз коня и вижу там своё отражение; мне кажется, что глаза у меня больше и печальней лошадиных.
Наконец я в метро, еду до кольцевой, пересадка, еду до «Курской», с трудом дохожу до электрички, чёртов блок в голове намертво приварил вентиль, но я уже где-то в центре циклона, и теперь главное — добраться до дому, потому что поссать в вокзальном туалете не вышло, как не выйдет поссать и по дороге от электрички домой. Одна надежда на домашнюю обстановку, которая, как я слабо верил, поможет расслабиться — и меня не придётся везти, как в дурацкой комедии, со вздувшимся животом на скорой в больницу к хирургу.
Концовку придётся скомкать, терпеть дальше невозможно. Да, дома получилось. Я сел на унитаз и ссал сидя очень долго, целую вечность, до первых птичьих песен за окном.
На этом ставлю точку.
И — в туалет.
Это история не о фиаско, которое могло бы случиться, если бы по дороге домой заклинивший вентиль вдруг резко починился. И не о том, как я побывал на крутом концерте. И даже не о том, как я сначала не поссал, а потом поссал. Это история про память, про то, как она завязывает узелки — распутывать их бывает интересно, но когда начинаешь этим заниматься, обнаруживаешь себя в пустом пространстве, балансирующим на тонкой натянутой сетке: позади море ячеек, узелков — целое богатство! Однако сеть обширна, расстояния велики, многие узлы или слишком тугие, или до них уже не добраться. И ты прыгаешь от ячейки к ячейке, рискуя провалиться в пустоту, в беспамятство, — и когда-нибудь это, конечно, произойдёт. От такой мысли ни холодно ни жарко, это простая данность, примерно как знание о том, что дуб — это дерево, воробей — птица, Россия — наше отечество, а смерть неизбежна.