Почему женщины не говорят о бесплодии

Аня закрылась в ванной, села на пол, закурила тонкую сигарету, открыла окошко zoom-а и начала свой рассказ. На вид ей около тридцати лет — точный возраст она называть не хочет. Красивый хаос на голове, тёмно-серый свитшот monochrome и низкий бархатный голос, которым она начинает рассказывать свою историю: «В подростковом возрасте, когда у всех моих подружек начались месячные, у меня они всё никак не наступали. В какой-то момент мы с мамой стали ходить по врачам. Те сказали, что у меня просто не развиты яичники и мне нужно принимать гормоны. Я стала их пить — и месячные появились, но шли нерегулярно. В девятнадцать лет я узнала, что у меня редкий синдром — адреногенитальный, который встречается у одного из пяти тысяч новорождённых. Это означает, что в животе у мамы на втором-третьем месяце, когда формируется пол ребёнка, мои яичники поднялись туда, где и должны быть, но они не развились в женские, то есть, по сути, это яйца на месте яичников. Врач тогда говорил, что их нужно удалить, и я сначала повелась на всё это. А потом подумала, что медицина со временем может скакнуть — и меня можно будет вылечить».

Когда Аня убегала из больницы от неубедительного врача, там же рожала жена Сергея Жукова, солиста группы «Руки Вверх!». Возможно, у кого-то из многочисленных репортёров и журналистов, которые в тот момент стояли у входа в больницу, в архивах сохранилось фото выбегающей девятнадцатилетней Ани. Уже позже она узнала, что яичники важно было удалить тогда, чтобы избежать тяжёлых осложнений, — в большинстве случаев адреногенитальный синдром переходит в онкологию в тяжёлой форме. Но Аня обо всём этом не знала да и знать не хотела: жизнь вокруг для подростка, а потом уже и молодой девушки была ярче и интереснее врачей и их диагнозов.

После школы Катя поступила в техникум и начала работать официанткой в одном из киевских ресторанов. В девятнадцать лет она подумала, что было бы здорово поработать около моря, и начала с поиска работы в Одессе, а в результате устроилась на греческий круизный лайнер. Во время своего третьего круиза Катя встретила будущего мужа, грека.

«Ты шесть месяцев работаешь на пассажирском судне и не сходишь с него, работа тяжёлая, — рассказывает она. — Он работал стюардом-капитаном, а это значит, что у него был доступ ко всем яствам, которые доступны высшим офицерам, и он завоевывал меня через желудок, — смеётся Катя. — Устраивал романтические вечера с музыкой и угощениями. Очень настойчиво ухаживал, но я его сразу предупредила, что не собираюсь строить отношения с иностранцем, так как не хочу уезжать от мамы. Он предложил быть друзьями, а через полтора месяца мы решили пожениться».

Примерно через год после окончания контракта на корабле и оформления всех необходимых документов Катя переехала к мужу в Афины. Он жил вместе с родителями, и взаимоотношения у Катя с ними сразу не задались. «Я была молодая, почти ребёнок, не понимала, как отношения строятся, и вела себя так, как привыкла дома: топнула ножкой, стукнула ручкой — и все прислушиваются. А здесь нашла коса на камень, и было настолько тяжело, что в какой-то момент я уехала домой в Киев. Всё шло к расставанию. Но я решила дать второй шанс нашей семье и вернулась. Какое-то время всё вроде бы шло нормально, а потом снова наступил кризис — и так у нас было долгое время».

Они с мужем никогда не обсуждали вопрос о детях и задумались об этом, только когда поняли, что Катя беременна. По её словам, это был совсем неподходящий момент: они всё ещё жили с родственниками мужа и не могли разрешить свои внутренние проблемы. Но первая беременность оборвалась очень рано, и они ещё не успели почувствовать себя будущими родителями.

Когда месячные пропадали, Аня опять начинала ходить по врачам. Всё было безрезультатно, пока она не вернулась к гормонам — и в этот раз принимала их три года подряд. Однажды лечащий врач аккуратно сообщила ей, что забеременеть естественным путём не получится и ей будет нужна донорская яйцеклетка. В двадцать один Аня познакомилась с парнем, а в двадцать пять вышла за него замуж. Он говорил, что хочет детей, рассказывал, как хотел бы их воспитывать, рассуждал, какого пола они могли бы быть, но Аня чаще всего старалась уходить от подобных тем. Она никогда не обсуждала с ним свои проблемы со здоровьем, потому что, на её взгляд, никогда не понятно, насколько мужчина готов это услышать. В ближайшее время детей они не планировали, и Аня не стала ему рассказывать про свой диагноз, тем более что не уделяла словам врача особого внимания.

Однажды Аня решила пойти к гинекологу своей беременной подруги, которая много рассказывала о его профессионализме и известности. Ане было двадцать девять, она сдала все необходимые анализы — и узнала, что из-за неудалённых в раннем возрасте яичников у неё развился рак. Ей назначили операцию — сказали, что яичники нужно освободить от образовавшихся на них опухолей. Сначала собирались удалить оба яичника, но потом решили попробовать сохранить хотя бы один.

«Когда ты ложишься на операцию, ты должен письменно указать, кому доверяешь принимать за тебя решения, пока будешь без сознания. Меня погрузили в наркоз, а после операции, когда я открыла глаза, рядом сидела рыдающая мать. Я спросила: «Всё удалили?» Она сказала, что да, потому что опухоль полностью захватила яичники и пришлось вырезать оба. Ну а потом началась другая история — нужно было лечить онкологию, потому что из-за гормональной терапии развилась большая опухоль».

Одновременно с этим брак Ани трещал по швам, и после одной из химиотерапий они с мужем решили разъехаться. О том, что у неё нет яичников и никогда не будет детей, Аня решила ему не рассказывать, и он до сих пор не знает об этом.

Ближе к тридцати Катя с мужем научились решать возникающие конфликты и ссоры в их семье перестали быть такими острыми и эмоциональными. К тому моменту мамы мужа уже не было в живых и они жили вместе с его отцом: «Я не думаю, что мы бы жили вместе, если бы она была ещё жива, но по крайней мере мы бы точно наладили отношения. С возрастом понимаешь вещи, которые раньше не понимал, ведь в двадцать лет мы оба были ещё неопытными».

Во время второй беременности Катя с мужем, наконец, жили вдвоём. «У нас уже были хорошие зарплаты, я уволилась с корабля и нашла себе работу на суше, так как работать беременной на лайнере было бы невозможно: те несколько месяцев в круизе оказались и без беременности тяжёлыми. Мы могли бы уже планировать эту беременность, но она тоже получилась внезапной. И так же внезапно прервалась. Я думаю, причина была в психологии: я так боялась, что опять будет выкидыш, что у меня даже начались панические атаки. Врачи не подтверждают мою версию, но есть такое мнение, хотя оно и не доказано».

Через пять лет, в тридцатипятилетнем возрасте, Катю охватила паника: нужно что-то решать и что-то делать — детей нет, а позади два выкидыша. Катя старалась узнать истории разных женщин со схожими проблемами и пути их решения. «Моя подруга для того, чтобы забеременеть и родить ребёнка, пила по девять таблеток в день девять месяцев подряд, посадила себе печень, а ребёнок умер при рождении. Я слышала истории про женщин, которые закалывают себя разными препаратами, сажают здоровье — хорошего из этого не выходит. Со временем я поняла, что не готова всю жизнь положить на то, чтобы просто родить ребёнка. Я как-то спрашивала у мужа: „Ну как ты думаешь, мы будем что-то планировать в этом направлении?“ Он сказал, что жизнь сейчас непредсказуема и, может быть, нам не стоит вообще этим заниматься. Мы поняли, что удовлетворены той жизнью, которая у нас есть». Катин муж считает, что детям нужна бо́льшая обеспеченность, чем та, которую они могут предложить, и ему легче отказаться от идеи детей, чем работать на трёх работах, чтобы позволить себе всё необходимое.

 «Есть, конечно, мысли, что в шестьдесят-семьдесят лет я буду жалеть о нашем решении. Но это про пресловутый страх „кто же принесёт стакан воды“. Но и пятеро детей не гарантия, что будет кому стакан воды принести. Я, конечно же, думаю о том, как мне обеспечить свою старость, когда я стану немощной. И пока не знаю, как решить этот вопрос… У нас много неженатых и незамужних друзей, и у них нет такой паники по этому поводу. В Европе женщины рожают тогда, когда они уверены в будущем. Женщина тут ценнее, чем ребёнок, хотя детей тут любят. Но в жертву её не принесут, просто чтобы воспроизводить потомство. В Европе в центре — личность, то, что важно для её благополучия, а не для расплывчатого понятия „общество“.

В английском языке есть такое понятие, как collateral damage. Например, когда во время войны обычные люди погибают, то говорят, что это сопутствующие потери. Вот то же самое в странах бывшего Советского Союза. Неважно, что люди несчастливы, что женщины выходят замуж за алкоголиков… Главное, что все мы вместе — великая страна, которая запустила в космос Гагарина, вот что важно», — сетует Катя.

Когда Аня в девятнадцать лет впервые услышала, что не сможет иметь детей, она решила: медицина через несколько лет будет совсем другой и ей смогут помочь. Сейчас она ссылается на свой юношеский максимализм, винит во всем врачей, которые не объяснили ей всей серьёзности проблемы, не предупредили о возможных последствиях.

«Маме моей, конечно же, психологически тяжело, потому что она чувствует свою долю вины, что мы вовремя всё это не пресекли и дотянули до онкологии. Я не сваливаю, конечно, же ответственность на неё, потому что это моё решение и „моё тело — моё дело“, но когда тебе девятнадцать и у тебя не особо-то много мозгов, то, наверное, нужно, чтобы рядом кто-то другой был с мозгами. Возможно, если бы она проявила чуть больше внимания к этой проблеме и ходила бы вместе со мной по врачам, всё узнавала бы, то, скорее всего, мы бы пришли к тому, что яичники нужно вовремя удалить.

Но мама тогда строила свою личную жизнь. В детстве родители её бросили, а в восемнадцать лет она вышла замуж. И, видимо, когда я подросла, она выдохнула: теперь можно заняться и собой. Она уехала от нас с отцом и стала жить в другом месте. А я, уже повзрослев и упустив время, стала заниматься своей проблемой сама и наконец узнала точный диагноз… Думаю, она из-за этого чувствует свою вину. Ну, а папа старается о таких вещах не думать: он в принципе старается меньше думать. Я ни одному мужчине об этом не рассказывала и не хочу».

Про то, что у Ани не будет детей, знают только мама и пара её подруг, которых Аня, кстати, в детали своей истории болезни никогда не погружала: она рассказала им о том, что не сможет иметь детей, только после операции, и одна из них сказала: «Ну и похуй!», а вторая заплакала.

С мужем Аня не живёт уже три года, но полностью расстаться с ним не может: «Я его вроде бы отпустила , но и сам он не уходит из моей жизни. Знаешь, это как любовь вопреки. Такая безусловная любовь. Когда вы с человеком не вместе, но при этом ты всё равно его любишь — ну как матери любят своих детей. Что бы те ни сделали и какими бы мудаками ни были, но вот любят — и всё. И тут такой же случай, только вместо сына — муж. Но я почему-то люблю его вот такой безусловной любовью. Ходила даже полгода к психологу, чтобы разобраться в проблеме: пришла с одной проблемой, а за полгода выяснила, что я самый несчастный человек на свете и у меня сто одна проблема. Ну, я и перестала ходить. Но, наверное, когда-то должно отпустить, всё-таки он же не мой ребёнок и я не обязана его любить всю жизнь».

Сегодня муж Ани знает только про онкологию, из-за которой нельзя беременеть; они редко видятся и не обсуждают подробно этот вопрос. Только как-то раз она вскользь упомянула, что её ждёт суррогатное материнство: «Но я не говорила, что яйцеклетка тоже будет не моя, только сперма будет от любимого человека, ну хотя бы так. Возможно, когда-нибудь, на смертном одре, когда мой муж будет умирать, я ему скажу — добью, как говорится, — смеётся Аня. — Но до того момента — нет. Мужчине вообще не обязательно такое знать — это не их дело. Хотя большинство мужчин так устроены, что им необходимо быть уверенными: их женщина полноценна. А если нет, у них могут возникнуть свои психологические проблемы. И врач-гинеколог мне сказал, что все женщины, которые признались своим мужчинам, что яйцеклетка чужая, — развелись. А на самом деле — какая им разница? Это всё равно будет ребёнок мужчины: сперма его — значит, он отец. И неважно, чья была яйцеклетка».

«Ну а до темы приёмных детей мы не доходили, — после паузы продолжает Анна. — Такую тему можно обсуждать, когда у тебя есть мужчина, с которым ты собираешься строить семью. А я не представляю, как растить детей с тем человеком, которого я люблю».

Мама Кати переживала, что у дочери не будет детей, и воспринимала это очень эмоционально. «Конечно, ей хотелось с коляской походить: когда дочке тридцать лет, ты ждёшь этого, тем более когда у всех подруг вокруг уже появляются внуки». Они много разговаривали с мамой на эту тему и думали, что если муж Кати будет готов, то усыновят кого-нибудь, так как у Кати с детства было такое желание.

«Мама говорила: „А я, получается, нянчить не буду? Не стану бабушкой?“ Я её обнадёживала: может, придет время, муж будет готов — и мы усыновим. В какой-то момент, когда моя двоюродная сестра родила, желание реализоваться в качестве бабушки моих детей для мамы утратило актуальность». Дело в том, что сестры Катиной матери, когда её дочь, кузина Кати, рожала, уже не было в живых, и поэтому Катина мама полностью заменила ребёнку племянницы родную бабушку. 

Катя не знает и никогда не интересовалась, что по поводу её бесплодия думает отец, — она никогда с ним об этом не разговаривала, но предполагает, что он видит: Катя счастлива — и ему этого достаточно. Желания стать дедушкой у него нет, так как, по мнению Кати, у мужчин всё немного по-другому устроено. Катя так никогда и не попыталась обсудить подробно свою проблему с мужем и тем более не стала поднимать с ним тему усыновления. По её словам, для него это будет неприемлемо: «Он своих-то детей решил не рожать, а тут — совершенно чужого ребёнка принять в семью и взять на себя ответственность за него».

Катя говорит, что свободна от большинства стереотипов, связанных с приёмными детьми, но при этом понимает: чтобы взять ребёнка, нужно очень хорошо подготовиться к этому. Катя состоит в группах в социальных сетях, где обсуждают усыновление, и, по её наблюдениям, люди, которые намереваются усыновить ребёнка, во всех аспектах этого процесса очень компетентны, понимают не только особенности психологии детей из детского дома, но и сведущи в законодательстве и в других «технических» нюансах. Катя общается с семьями, которые усыновляли детей, и говорит, что эти люди вполне счастливы. Она считает: если замужняя женщина хочет, но не может завести детей, а муж в любом случае её поддержит, — им стоит заняться усыновлением.

«Но для моего мужа в этом вопросе очень важно финансовое состояние. Может быть, если оно улучшится, я смогу поднять этот вопрос. Сейчас мне сорок лет, и для того чтобы окончательно понять, готовы ли мы к усыновлению у нас впереди есть лет пять. Пока я так далеко не загадываю».

Аня жалеет, что тогда, в девятнадцать, не встретила ответственного врача, который бы ей отсоветовал надеяться на скорое развитие медицины, рассказал о последствиях, которые её ждут, если не удалить яичники, объяснил, что они так сформировались, когда она ещё находилась в утробе матери, и вылечить это невозможно. «Вот бывает, детки рождаются без руки, и сделать тут ничего нельзя. Наверное, можно изготовить кибер-руку или ещё что-то придумать, но полноценной руки у человека никогда не будет. Так же и у меня», — вздыхает Аня. Ей непонятно, почему и врач, к которому она тогда обратилась, и другие специалисты после него ничего подобного ей не говорили, а продолжали прописывать гормоны, которые стимулировали впоследствии развитие онкологии.

«Первый раз я услышала про своё бесплодие, когда у меня был период юношеского максимализма. Ну и в принципе я всегда была оптимистично настроена и верила в лучшее — думала: ну, как-нибудь заведу. А когда в двадцать шесть мне сказали, что я смогу иметь детей только с донорской яйцеклеткой, я спросила у врача: „Неужели нет места чуду?“ И мой врач сказала: „За мою сорокалетнюю практику оно случалось трижды — когда, вопреки всем законам и медицине, женщины беременели“. И я тогда подумала: ну, ловите в таком случае четвёртый! — тоскливо улыбается Аня. — Потом уже другой врач подробно объяснил мне, что мой синдром не поддаётся лечению, а я всё равно как-то ещё верила. Но когда я проснулась после операции по удалению яичников, пришло уже полное осознание, что это уже всё… Я долгое время билась-билась — все эти врачи, надежды на чудо, церковь, просьбы в космос. Но когда тебе всё удаляют, остаётся только принять свою судьбу. Рак можно победить, ещё какую-нибудь болезнь, но смерть никак не победишь, а это — смерть яичников. Я сначала думала, что хотя бы вы́носить сама смогу, а теперь, скорее всего, и этого не смогу. И теперь... точнее, не теперь, а вообще — я никогда не смогу иметь детей. Но есть шанс: если у меня не будет рецидива онкологии в течение трёх-четырёх лет, я смогу взять донорскую яйцеклетку, которую оплодотворят и засунут в меня. Я смогу выносить, но родить — нет: только кесарево. Не считаю чем-то страшным растить приёмных детей или рождённых от суррогатной матери. Ну, не будет там от меня генетически ничего… — Аня делает паузу и заключает: — Ну и ладно!»

Аня обсуждала с психологом ощущение себя неполноценной женщиной, или «недоженщиной», — и пришла к выводу, что это какая-то карма, испытание, которое она должна пройти сама: «Я достаточно часто плыву по воле волн, и какие-то неприятности сами собой проходят либо разруливаются, а тут… не тот случай. Сейчас о проблеме бесплодия говорят больше, чем прежде, но мы ещё не пришли к тому, чтобы об этом говорить легко. Общество будет, наверное, не то чтобы порицать, но как-то… по-другому относиться. Ну, и это ведь очень личное и важное, о чём обычно не кричат. Говорить об этом тяжело. Возможно, это трусость. Тяжело признаться, что у тебя действительно серьёзная проблема».

В момент, когда Катя поняла, что почти преодолела болезненные воспоминания и переживания, связанные с последним выкидышем, она ощутила готовность поделиться своим опытом с другими людьми и, может, помочь кому-то легче пройти аналогичный путь. Ну и таким образом сама завершит процесс самоисцеления. Катя создала канал на Ютубе и сайт «Жизнь во мне», где делилась со своими подписчиками опытом и переживаниями, предлагала помощь женщинам в подобных ситуациях. Люди пишут ей анонимно; она старается отвечать так, как хотела бы услышать, когда ей было плохо, потому что мало кто умеет, с одной стороны, справляться с этим самостоятельно, с другой — находить правильные слова для поддержки.

«Чаще всего люди говорят некорректные вещи, когда женщина переживает выкидыш. Например, „ну, у тебя ещё будет другой“, или „молодая ещё — успеешь, впереди много времени“, или „ну, я пережила — и ты переживёшь“. Но человеку важно пережить свою боль, и такие слова ему не помогут. В такие моменты важно сопереживание. И я, когда предлагаю свою поддержку, даю это. Иногда нужно просто выслушать человека — никакие советы ему не нужны. Люди в большинстве своём эмоционально неразвиты. Женщина, которая не может родить ребёнка, или, например, её муж не хочет, — не стоит перед выбором: у неё выбора нет, она просто не может иметь детей по какой-то причине. И если женщина мечтала о детях и хотела их, то это для неё это потеря, которую нужно пережить по всем принципам горевания, иначе у неё появится ещё новые проблемы — психосоматика, нервозность, неудовлетворённость жизнью, перенос своей боли на другие жизненные ситуации. И женщины, которые не знают этого, не могут справиться со своими эмоциями. А самым правильным будет, когда кто-то поднимает тему детей, просто уйти от неё.

То есть если кто-то спрашивает: „А детки у вас есть? Нет? Ну, будут-будут“ — вот такие выражения особо цепляют. Женщина ведь знает, что ничего не будет или есть сложности, чтобы это случилось. И в таких ситуациях женщины предпочитают молчать, так как не знают, как справляться со своими эмоциями, не знают, что переживать боль по этому поводу — нормально, более того: её нужно пережить, и желательно поговорить об этом, с кем-то, кто в теме, кто тебя поймёт, кто способен на эмпатию.

Слава богу, есть Ютуб, и там можно найти и послушать истории, как это переживали другие. Возможно, даже поделиться в комментариях: „Вот у меня тоже был выкидыш“ или „Никак не могу забеременеть“. Для многих это уже начало пути к исцелению. Ну да, легче замалчивать больную тему или агрессивно реагировать на вопросы про детей. Да, и та тётя „родом из СССР“, которая задаёт вопросы про детей, — она ведь тоже ничего плохого не имеет в виду: действительно, дети — это счастье. И она не виновата, что действует по стереотипам своего времени, что не наделена тактом: этому тоже надо учиться». 

Сейчас Катя уже не занимается своим каналом и сайтом: «Я его создавала, когда не было ничего подобного, а сейчас в интернете много профессиональных психологов и других специалистов, которые могут помочь. Да, и горе своё я перегоревала».