Самиздат получил очень откровенный текст от молодой женщины, которая пожелала остаться анонимной. Испытав сильное эротическое чувство к актрисе сериала, автор поняла, что даже десятилетний брак не гарантирует гетеросексуальность. Опираясь на произведения кинематографа и литературы, она начала исследование своих воспоминаний, которое привело её к неожиданным признаниям, поступкам и выводам.
До двадцати восьми лет я не знала, что мне нравятся девушки. Честно говоря, у меня не было времени всерьёз об этом задуматься. До девятнадцати я была слишком занята поисками мужчины. Я выслеживала мальчиков на перемене, писала дурные стихи, часами обсуждала с подругами по телефону, «что значит, что он сел за соседнюю парту на ОБЖ», бегала на свидания, переписывалась в аське. В девятнадцать поиски были вознаграждены — я встретила А. Другие люди — и мужчины, и женщины — стали мне неинтересны, выцвели, потеряли чёткость, как будто кто-то убрал яркость в фотошопе.
Но однажды, на десятом году совместной жизни, мы решили посмотреть сериал «I Love Dick» про любовный треугольник между семейной парой и художником по имени Дик. Смотрели не торопясь — по серии в день. В какой-то момент я поняла, что главная романтическая линия интересует меня куда меньше, чем история Девон — второстепенной героини, писательницы. Каждый раз, когда она появлялась на экране, мой взгляд не мог от неё отцепиться. Где-то между третьей и четвёртой сериями, во время мастурбации, мне в голову вдруг пришёл эпизод, где Девон, обнажённая по пояс, пишет пьесу — серьёзная, уверенная, увлечённая, с седой прядью в чубе.
Такого со мной ещё не случалось.
Я погуглила фотографии актрисы, которая играет Девон, — Роберты Колиндрез. В голове звучал вопрос: «Мне что, теперь нравятся женщины?» По всему получалось, что да, нравятся. Во всяком случае, эта конкретная женщина.
Я не могла уместить в голове, как это так получилось, что почти в тридцать лет я вдруг перестала быть гетеросексуальной. Это ведь должно проявляться в раннем возрасте?
Глава 1. Мои чувства
У меня никогда не было сомнений в том, что мне нравятся мальчики. Я прекрасно помнила, как в первом классе я написала любовное письмо Антону с первой парты. Просто однажды он стоял в коридоре, и солнце освещало его белое лицо и кудрявые волосы, это почему-то было очень красиво — и я влюбилась.
Правда, до Антона был ещё один случай. Я никогда раньше не думала о нём с этой точки зрения. В первый школьный день я сидела среди незнакомых пока детей, положив перед собой хрустящий букет, и в класс зашла девочка. Она была одета в такую волнистую юбку и шла, немного поворачиваясь на каждом шаге, и юбка красиво колыхалась. У неё были длинные волосы, собранные в хвост, и бант красного цвета. Я решила, что она очень красивая. На перемене я подошла к девочке и предложила дружбу. Дружба долго не продлилась: на второй неделе учёбы девочка получила тройку, и я сказала ей, что не дружу с троечницами.
Примерно в то же время мне остригли волосы, чтобы не сушить после бассейна. Мне тогда казалось, что без волос я перестала быть девочкой. Я наматывала на голову полотенце и делала вид, что у меня густые тяжёлые волосы. Полотенце падало. Тогда я сооружала из него принцессу. Я делала вид, что несу принцессу на руках, потому что я принц и мы только что поженились. Однажды мама увидела это и велела так больше не играть. Она не стала объяснять почему — просто запретила. Хотя ничего особенного в этом не было. Все же так играли, да?
Мне не давала покоя мысль, что в моём опыте нет ничего особенного. Да, мне нравится актриса из сериала, но ведь виновата порнокультура. Женщины в кино, рекламе и интернете показаны как мясо — разве не это заставляет нас испытывать животное чувство? Разве не все его испытывают?
В графической автобиографии Fun Home Элисон Бекдел* рассказывает: чтобы лучше понять свою сексуальность, она маниакально читала книги о лесбийстве — философские труды, романы, поэтические сборники. Слава богу, со мной всё это гейство приключилось в 2017 году, так что я за ответами пошла в интернет.
На ютубе нашла шоу, в котором пьяные лесбиянки смотрят фильмы про лесбийскую любовь. Чтобы не вызывать вопросов, а скорее — чтобы никто меня не отвлекал, я дождалась, пока А. ляжет спать, открыла сидр и села с ноутбуком на кухне. В начале видео девушки рассказывали, как много эти фильмы значили для них в подростковом возрасте. Что их первые романтические и сексуальные переживания были связаны с героинями этих фильмов. Я вспомнила, что мои первые романтические и сексуальные переживания были связаны со злодеем из мультика про Аладдина по имени Мозенрат. У него ещё был ручной электрический угорь. Не знаю, что это говорит о моей сексуальности.
Лесбиянки из видео бурно реагировали, когда героини начинали целоваться. Некоторые покрывались румянцем. Я не чувствовала ни черта. Один из фильмов — «Представь нас вместе», нелепую мелодраму, — я однажды уже смотрела. Вместе с папой. Нам обоим тогда было неловко. Но даже когда Серсея из «Игры престолов» поцеловала актрису из «Гадкого койота», я не почувствовала никаких мурашек. В конце концов я поняла, что самым симпатичным в этой компании мне кажется актёр Мэттью Гуд, и легла спать расстроенной.
Но уснуть я не могла: мысль о том, что я не бисексуалка, раз мне не нравится Лена Хиди, казалась несправедливой. Мне же не нравятся все мужчины на земле — почему в таком случае мне должны нравиться все женщины? У меня просто другой вкус.
*Элисон Бекдел — американская рисовальщица, автор комикса Dykes to Watch Out For
Глава 2. Мои воспоминания
На следующий день я снова нагуглила фотки Роберты Колиндрез. Не было сомнений в том, что она мне нравилась. Но Девон в сериале была гендерквиром, и со своей короткой стрижкой Колиндрез выглядела... ну, как мальчик. «Если мне нравится женщина, похожая на мужчину, может быть, я никакая не бисексуалка?» — подумала я.
Вечером мы пошли в бар с А. и нашим лучшим другом Стёпой. Уже не помню по какому поводу я сказала, что токсичная маскулинность мешает мужчинам быть хорошими людьми. Я стараюсь образовывать Стёпу в вопросах равенства полов при каждой возможности. «Ты так относишься к мужчинам, что мне кажется, что, если я умру, ты будешь жить с женщиной», — пошутил А. Я открыла рот и рассмеялась. Он продолжил: «Не отпирайся. Ты признавалась мне в кое-каких фантазиях, я помню». Я сказала: «Не знаю, о чём ты говоришь».
Я знала, о чём он говорил. Однажды в студенчестве мне приснился эротический сон про девушку с французского отделения. Мы с ней никогда даже не разговаривали. Она садилась иногда за соседнюю парту, и я от скуки смотрела на то, как блестят её длинные волосы. Про этот сон я тут же рассказала А., смущённо хихикая. Про эротические сны с мужчинами я ему не рассказывала, но мне тогда казалось, что даже секс с девушкой — это не измена, потому что не по-настоящему. А сон — это вообще какая-то ерунда, сбой в системе, шутка. Это и был сбой в системе: мне не хотелось знакомиться с этой девушкой, не хотелось с ней общаться и в действительности не хотелось с ней спать. Но на потоковых лекциях мне стало трудно смотреть в её сторону. Казалось, что она может увидеть в моём лице что-то такое, чему у меня самой не было названия. К счастью, она редко ходила на лекции. Позже мне снова снились сны про женщин, но я уже решила, что они, должно быть, бывают у всех.
Я ещё раз перебрала в голове эти мелкие разрозненные случаи. Должна же быть причина у того, что я пронесла их с собой сквозь годы. Может быть, тут есть смысл, который я не была готова осознать? Может быть, всё-таки надо признать, что мне могут нравиться женщины? Но прежде чем разрешить себе в этом признаться, я хотела задать себе ещё один вопрос. Каждый раз, когда я видела, что в интернете кто-то писал про бисексуальность, у меня в голове, как червяк в навозе, возникал этот гомофобский недоверчивый вопрос: «А влюблялась ли ты в человека своего пола? Имеешь ли ты право называть себя би?» Глупо сводить ориентацию к сексуальному влечению. Влюблённость — вот что действительно важно. «Не думаю, что я когда-то была влюблена в девушку», — подумала я. «Ах да, Надя», — вспомнила я следом.
Летом после одиннадцатого класса, в разгар вступительных экзаменов, я взяла в библиотеке книгу Вирджинии Вулф «Миссис Дэллоуэй». Её не было в списке литературы для поступающих на филфак, я читала её для удовольствия. Один эпизод этой книги показался мне знакомым — Кларисса стоит в своей комнате и, прижимая к животу грелку, повторяет: «Она здесь, под этой крышей! Она под этой крышей!» — про свою подругу Салли.
Я вспомнила, как другим летом, после телефонного звонка новой подруги Нади, я от избытка чувств начала кружиться по комнате, обнимая подушку. Наше сближение наполняло меня живой радостью. Прочитав тогда этот эпизод, я подумала, что такое, видимо, бывает у всех. Вирджиния Вулф понимает, как иногда начало новой дружбы бывает похоже на влюблённость.
Вот только Вирджиния Вульф была бисексуальной, а Салли позже поцеловала Клариссу, прямо в губы, в саду.
Мы все слышали истории, как девочки тренируются целоваться друг на друге перед первым «настоящим» поцелуем — с мальчиком. Мне никогда не приходило это в голову. До Нади. В какой-то момент я почувствовала, что хотела бы её поцеловать. Конечно, в рамках игры, например в бутылочку. Не по-настоящему. Ради тренировки. От этой мысли становилось радостно и жарко. И страшно. Надя всегда говорила о целующихся девочках с неприязнью и осуждением. Так что я постаралась задавить свой энтузиазм. С тех пор я так никогда и не целовалась с женщиной.
В этом была главная причина моих сомнений. Как ты можешь знать, что ты би, если ты не знаешь, как это — целовать женщину. А вдруг тебе не понравится? Это отсутствие хоть какого-то реального опыта не позволяло мне раньше даже задуматься о том, что я могу быть бисексуальна. Но теперь, после Девон и Нади и всех этих дурацких детских воспоминаний, все сомнения потеряли силу, сдулись, как старый воздушный шарик. «Далеко не со всеми парнями в своей жизни мне нравилось целоваться, — лениво подумала я. — Ну и что?»
Глава 3. Мои желания
Через пару дней после нового осознания я пошла в кафе на встречу с друзьями. Все опаздывали, телефон садился, и я выключила его, чтобы не тратить батарейку. За соседним столиком сидела компания, я автоматически просканировала мужчин. Я делаю это с четырнадцати лет незаметно для себя и без какой-то цели. Просто осматриваю людей и отмечаю, если кто-то кажется симпатичным. Иногда у меня возникает мысль: «Да, хорош собой, но какой же, должно быть, мудак» (всё-таки А. прав, когда говорит, что я предвзята к мужчинам). В этот раз я подумала: «А почему я не обратила внимание на женщин?» Я обвела взглядом девушек за столиком, одну за другой. Многие были красивыми. Не в этом смысле, просто. Это удивительно, что четыре года феминизма не научили меня замечать женщин.
Я начала каждый день смотреть ролики на ЛГБТК-темы на ютубе. Люди рассказывают про каминг-аут, про первую любовь, про любимую музыку, про всякую ерунду. Я впивалась глазами в женщин и пыталась понять, нахожу ли я их привлекательными. Я находила. Я чувствовала, что у меня открылось новое зрение. Словно мифическая «пропаганда гомосексуализма» подействовала — и во мне разворачивается этот самый «гомосексуализм». Это было ново, приятно и освобождающе.
И странно. Мы с А. никогда не обсуждали внешность других людей в контексте «секси или нет», не смотрели вместе порно. До встречи друг с другом у нас обоих не было большого опыта. Всему, что мы умеем, мы научились вместе. Наша сексуальность всегда была сконцентрирована только друг на друге. Было странно иметь от него секрет. Я не чувствовала, что я ему изменяю, — у меня не было жажды экспериментов. В моих планах — жить долго и, желательно, умереть в один день — ничего не изменилось. И всё равно я не знала, как рассказать ему об этом моём открытии. И не знала, чего после этого ожидать.
В середине лета я прошла по конкурсу в школу документального кино, которая проводилась на острове рядом с моим городом. Возле железнодорожного вокзала нас подобрал автобус и привёз в гостиницу «Дом паломника», прямо напротив храма. Мы оставили рюкзаки и чемоданы, мне досталась кровать на втором этаже. Нам сказали найти школу из красного кирпича и собраться там. Школа пахла свежей краской, в маленьком спортивном зале, где для нас расставили парты и проектор, было сумрачно и прохладно. Я сидела со своей свежей стрижкой и думала, не бросаются ли в глаза мои прыщи. Нашим первым заданием в школе было снять селфи-исповедь — рассказать на камеру что-то очень личное.
В первую ночь я решила не оставаться в доме паломника и уехала домой на автобусе. Я смотрела в окно и перебирала в уме свои секреты. Все они казались мелкими, безопасными и скучными. Кроме одного. Каждый раз, когда я о нём думала, моё сердце переходило на галоп.
Оказавшись перед камерой на следующий день, я долго говорила о том, как сильно я люблю А. и какая мы идеальная пара. А потом рассказала про Надю. И про то, что мне нравятся далеко не все женщины. Но что некоторые всё-таки нравятся. И что я не вижу, чего такого особенного в том, чтобы не быть натуралкой: алло, я ходила на гей-парад, love is love, гей окей. Но я не уверена, что когда-нибудь сделаю каминг-аут. Потому что боюсь, а ещё сомневаюсь, что это нужно.
Видео я записала в машине, за рулём был А. «Было очень сложно не реагировать», — сказал он мне, когда я закончила исповедоваться.
— А как ты хотел реагировать?
— Я хотел подержать тебя за руку. Или за бицепс.
После показа в спортивном зале я долго не могла привести в порядок голос. Я боялась, что на меня будут косо смотреть, но каждый раз, когда я оставалась с кем-нибудь наедине, мне говорили, что у меня получилась классная исповедь. Или вообще ничего не говорили об этом, а обсуждали проекты, любимых режиссёров и вечные очереди в душ в «Доме паломника».
Вечером кураторы предложили устроить пикник. Мы вынесли из спортивного зала маты и расселись за школой. Мы ели холодную курицу пластиковыми вилками, смеялись и пытались спрятать лодыжки от комаров. Оля рассказывала, как она снимала в Петербурге фильм про гей-пары, над рекой горел закат, и на всём нашем острове не было никакой гомофобии, а только одна любовь.
Глава 4. Моё признание
В своей видеоисповеди я сказала, что, возможно, я никогда не сделаю каминг-аут, потому что не хочу сталкиваться с реакцией — негативной и позитивной. В действительности в тот момент я боялась столкнуться с недоверием. Я не была готова снова и снова отвечать на вопросы: «Как ты можешь называть себя би, если ты никогда даже не целовалась с девушкой?», «Что это за позднее зажигание — в тридцать лет?», «А были ли у тебя отношения?». Но прошло время — и эти вопросы перестали меня пугать. На прошлой неделе я открылась лучшему другу Стёпе и ещё раз убедилась, что я уверена в своих ответах.
Я начала писать этот текст как каминг-аут. Я даже намекнула на грядущее признание в соцсетях, правда, под замком. Я хотела рассказать свою историю и разделить своё удивление от того, насколько сильно могут быть промыты мозги гетеросексуальностью, что я больше десяти лет не могла разгадать вполне очевидные сигналы. Я никогда не считала, что гомосексуальность — это плохо, я ходила на гей-парады, писала посты, ругалась с друзьями из-за закона о пропаганде. И всё равно не могла осознать, что меня влечёт к женщинам. Зато когда осознала, всё, наконец, встало на свои места. Осознание ничего не изменило в моей жизни, но оно изменило меня изнутри. Это было классное ощущение, и я хотела им поделиться.
Пока я писала статью, у матери из Екатеринбурга — Юлии Савиновских отобрали двух приёмных детей за то, что она удалила грудь. Несколько лет назад мы с А. решили, что, если в будущем нам будет сложно завести ребёнка, мы усыновим. Я бы не хотела потерять эту возможность.
Моя статья становилась всё более откровенной, а в фейсбуке продолжали появляться новости о преследованиях геев на Кавказе. Я начала думать, как этот текст может отразиться на моих мусульманских родственниках. Вдруг им начнут писать гадости? Вдруг коллеги начнут шептаться за спиной? Вдруг их уволят?
Эта статья начиналась как каминг-аут, но в итоге публикуется под псевдонимом. Я признаюсь родителям, когда будет удобный момент. Я признаюсь друзьям. Я бы призналась и миру, но пока так.
