Все знают, что в Советском Союзе секса не было. Особенно его не было, конечно же, в пионерлагерях. Только лучезарный коммунистический Ильич и мороженое-льдинка. Но загадочный человек под никнеймом Старикан, в детстве бывавший в лагерях, рассказал нам свою историю, полную пионерского эротизма. Однако и здесь не обошлось без мистики и войны: так получилось, что ваш любимый самиздат «Батенька, да вы трансформер» вообще ничего не знает об авторе этого текста. Доподлинно известно лишь одно: он был опубликован на одном неизвестном литературном сайте пользователем под псевдонимом Снежок. Мы провели расследование и выяснили, что автор, вероятно, живёт в Донецке или Донецкой области, попытались связаться с ним, но последние полгода он молчит. Надеемся, он ещё жив и что-нибудь нам напишет, а пока — вот вам история о том, как гордые советские пионеры фотографировали свои гениталии под руководством заботливого советского пионервожатого.

Он был похож на длинное, ветвистое дерево. Или на эластичного человечка-бегуна из коллекции настольных игрушек Икеа. Почти два метра ростом, очень худые ноги с острыми коленями и длинными пальцами. Руками он двигал медленно и плавно, будто совершая магические пассы. Когда он начинал говорить тягучим карамельным голосом, дети замирали и внимательно слушали, ловя каждое его слово. В лагере он работал уже шесть или семь лет. Дмитрий Васильевич, вожатый.

В тот июль мне исполнилось четырнадцать, и я наконец-то попал в первый отряд. Самый старший, самый привилегированный, самый желанный. Каждое лето родители отправляли меня и брата в детский оздоровительный лагерь имени Карбышева. Минимум на два сезона по восемнадцать дней. Оздоравливаться. Свежий воздух, волшебный хвойный лес, ежедневная зарядка, приседания, кружок авиамоделирования, чемпионат по футболу, первое, второе и компот. Мы с братом росли как на дрожжах.

— Здравствуйте, дети! Меня зовут Дмитрий Васильевич. Я — вожатый первого отряда, — он внимательно смотрел на нас, покачивая головой, как неваляшка. Вверх-вниз, вверх-вниз… — Я надеюсь… Вернее, я уверен, вас ждут незабываемые восемнадцать дней. Очень скоро вы все познакомитесь, подружитесь, поругаетесь и снова подружитесь. Многие из вас приезжают сюда не первый раз…

Я приезжал сюда уже где-то восьмой раз и знал все закоулки лагеря вдоль и поперёк. В прошлом году мы с пацанами закопали пачку сигарет «Пётр Первый» у корней какой-то сосны, и буквально через день эту часть леса вырубили. В результате многочасовой розыскной работы я выучил наизусть все пеньки, тропки и муравьиные гнёзда. Мог ориентироваться по скорости роста мха. Виртуозно разбивал фонари тяжёлыми шишками. Знал, где отходит кусок забора и как зовут деревенских кошек. Лагерь стал моим вторым домом. Здесь разворачивалось большинство счастливых и не очень любовей, сбивались костяшки кулаков и приобретались верные друзья. Лето и лагерь стали синонимами.

Пока Дмитрий Васильевич толкал приветственную речь для новичков, я разглядывал девчонок. Взрослые, глазастые, фигуристые, в обтягивающей одежде, некоторым уже по пятнадцать. Это были уже не девчонки, а женщины. А я по-прежнему оставался худощавым белобрысым мальцом. В то лето я всё время старался тянуться вверх, к небу. В трамвае или автобусе я выпрямлял спину, поднимал подбородок вверх, незаметно оглядывался вокруг и считал, сколько людей выше меня. Если число превышало пятнадцать, я расстраивался и шёл висеть на турнике. Вверх, вверх и только вверх. Я буду умнее, выше и сильнее, как олимпийцы. На физкультуре я ещё недавно был крайним слева, но постепенно перемещался в середину.

— Первый отррряя-яд! На построение! — командным голосом сказал Дмитрий Васильевич. — Все на улицу!

Сорок молодых тел сорвались с места. Кеды, ботинки, босоножки затопали вниз по бетонным ступеням. Я старался бежать быстрее всех. Я всегда стараюсь бежать быстрее всех, такой уж характер. На улице разлилось жаркое, знойное лето. Сухой и горячий ветер залезал под футболку, от зелёной листвы рябило в глазах, редкие островки асфальта пахли городом. Первый отряд с грехом пополам построился в четыре ряда по десять, настороженно поглядывая друг на друга, как домашние животные, выпущенные на волю. Сезон начался.

Как любая человечья стая, отряд вскоре расслоился на множество групп, кружков по интересам, отличников и отморозков, спортсменов и театралов, красавиц и не очень. Я крутил мячи с правого фланга против слабой, но упёртой команды второго отряда, проваливался в сон под фантастическую мешанину из «Пикника на обочине», подкатывал по очереди к миниатюрной легкоатлетке Анечке и роковой пятнадцатилетней женщине Александре. Несколько раз приезжали родители с полным пакетом фруктов и свежим номером «Спорт-Экспресса», после чего я подолгу валялся в кровати, разглядывая турнирные таблицы европейских чемпионатов и перечитывая интервью какого-нибудь усатого Газаева. Сезон катился весело и ровно, я не успевал считать, как проходят дни.

Дмитрий Васильевич оказался на редкость отличным вожатым. Строгим и серьёзным при высшем начальстве и по-детски весёлым в узкой компании. Наша комната постепенно вошла в число его любимчиков, что гарантировало индульгенцию против большинства невинных лагерных грехов, типа курения в туалете или невыхода на зарядку.

Тем вечером Андрею, соседу по комнате, родители привезли арбуз. Громадный спелый шар с желтыми прожилками в светло-зелёной полосатой шкуре, такой, что глухо отдаёт каким-то невероятно летним звуком, если постучать по нему согнутым указательным пальцем. Король арбузов. Было решено сточить его под покровом ночи в обществе желанных девушек и Дмитрия Васильевича. Устроить праздник живота.

После двенадцати, когда менее инициативная половина отряда мирно сопела в две дырочки, к нам в дверь тихонько постучались и промелькнули три худощавые фигурки в трусиках и футболках. Лена, Аня, Таня. Все три с одного двора, школьные подруги. Смазливые и смешливые самки человека.

Мы поставили в центр комнаты тумбочку, зажгли несколько крохотных восковых свечек и расселись вокруг арбуза, как туземцы вокруг костра. Андрей достал нож и начал ритуальное действо.

— Может, Васильича подождём? — прошептала Таня, — он же потом обидится, если мы без него арбуз съедим.
— Обещал прийти после отбоя, — ответил Андрей. — Наверное, с Тамарой Ивановной чаи гоняет, ждёт, пока она отрубится.

Тамара Ивановна была старшей вожатой. Вредной советской тёткой лет шестидесяти, требовавшей соблюдать устав лагеря так же строго, как христианские каноны. В паре вожатых с Дмитрием Васильевичем она была плохим полицейским. Классическим воспитателем с многолетним стажем, бессонницей и армейской выдержкой.

Арбуз лоснился и пах свежестью. Андрей сделал первый хрустящий надрез, показалась бледно-розовая мякоть.

— Ммм… — тихо причмокнула Лена. Я сидел рядом и неотрывно смотрел на её загорелую шею и круглые блестящие коленки. У Лены были золотые кудрявые волосы и кукольно красивое лицо. Пухлые алые губы и по-лисьи прищуренные хитрые глаза. Томный голос с хрипотцой и матово-белая, прозрачная кожа с россыпью крошечных, почти незаметных родинок.

Лет через десять я случайно наткнулся на её профиль в одной из социальных сетей и долго рассматривал фотографии, пытаясь что-то вспомнить, почувствовать. Похоже, с течением времени от человека остаются одни лишь глаза.

Я придвинулся ближе к Лене, незаметно прижался правым бедром к её горячей ноге. Она быстро повернула голову, несколько секунд посмотрела на меня и потянулась за арбузом. Я тоже прихватил сочный кусок и начал вгрызаться в него, капая себе на ноги сладкой жижей. В комнате стало тихо, слышно было только мелодичное чавканье и довольное похлюпывание.

— А давайте рассказывать страшные истории, — тихонько сказала Таня, — не про пиковую даму и гномика-матершинника, а настоящие страшные истории…
— Давайте, — все закивали.
— Я тогда начну, — сказала Таня. — У нас во дворе вот такой случай недавно был: одна девочка, Маша её зовут, сидела на лавочке вечером. Даже не ночью, а просто вечером, часов в семь, ждала маму после работы. Ключей от дома у неё не было, а мама поздно возвращалась. И к ней подошёл какой-то человек, что-то сказал, буквально несколько слов, она встала с лавочки, взяла его за руку и ушла вместе с ним…

Дружное чавканье стихло на несколько секунд.

— И что? — спросил Андрей. — Ушла и не вернулась?
— Вернулась, — сказала Таня, — через неделю вернулась домой и больше не разговаривает. Вообще не разговаривает, её из школы забрали на домашнее обучение.
— Ммдааа, неприятная история… — в комнате повисла тишина.
— Её мама к нам приходила, плакалась, — продолжила Таня. — Оказалось, что этот человек, который Машу забрал, — гипнотизёр. Он уже несколько лет ходил по району, забирал детей. Если с ним встретиться глазами и заговорить, он сразу же тебя гипнотизирует, и ты делаешь всё, что он прикажет. Он как бы у тебя забирает волю.
— Бррр… — поёжилась Лена. — Это не страшная история, это какая-то гнусная правда. Давайте лучше сменим тему… А то теперь даже арбуз не хочется есть…

Вдруг заскрипела дверь, все резко бросились врассыпную по кроватям, пытаясь притвориться спящими. В комнату зашёл Дмитрий Васильевич.

— Спокойно, пионеры, — приглушенным голосом сказал он, — Тревога отменяется. Тамара Ивановна уже седьмой сон видит. Надеюсь, у вас хватило совести оставить мне хотя бы кусочек арбуза?

Все подскочили с кроватей, радостно окружили Васильича. Андрей торжественно отрезал сочный полумесяц.

— Ладно, не толпитесь, рассаживайтесь вокруг, — сказал Дмитрий Васильевич, — будем байки травить. Или погадаем.

Мы снова дислоцировались вокруг заляпанной сладкими пятнами тумбочки. Я все настойчивее прижимался к Лене, она как будто не замечала, но в то же время не отстранялась. Маленькие подарочные свечи начали истлевать одна за другой, приятно запахло палёным воском. Дмитрий Васильевич рассказывал какие-то забавные случаи из своей вожатской практики, но меня так разморило, что жёлто-серое пространство комнаты начало как будто сжиматься. Я автоматически гладил Лену по руке, полузасыпая, почти растворившись под небольшим закутком нагретого одеяла.

Неожиданно Дмитрий Васильевич встрепенулся, как борзая гончая, шикнул и приложил указательный палец к губам. Все замолкли, прислушиваясь к звукам в коридоре.

— Так, девочки, — быстро и тихо сказал Дмитрий Васильевич, — бегом в свою комнату, только на цыпочках, через холл. Тамаре Ивановне не спится.

Лена, Аня, Таня вскочили с постелей, бесшумно скользнули в дверной проём, мелькнула жёлтая полоска света. Дмитрий Васильевич поднялся во весь двухметровый рост, прошагал к открытой двери, развернулся спиной в коридор и громко сказал: «И чтобы я больше звука вашего не слышал!».

— Представляете, Тамара Ивановна, полвторого ночи, а они ещё спа… — эхом удалялся его как бы возмущённый голос.

Мы рассеялись по кроватям и притихли. Живот превратился в тугой барабан, арбуз планомерно давил на мочевой пузырь. У меня начали слипаться глаза. В коридоре кто-то бесшумно ходил, изредка стучали двери. Я лежал и вспоминал Ленину щёку, болезненно-белую, и полуоткрытые мятные губы. Удивительно, но я никогда не присматривался к ней так близко. Вернее, я всегда знал, что она красивая, симпатичная, наша комната неизменно котировала её в топ-пять девушек отряда, но непосредственная физическая близость оказалась какой-то необъяснимо другой. Словно побывал в необычном, совершенно невообразимом месте, в Аргентине, например, и потом вернулся обратно к продавленному дивану на кухне, бутербродам с докторской колбасой и газете «Спорт-Экспресс».

— Ты спишшшь?… — прошипел Андрей. — Вы что, заснули? У нас же ещё арбуз остался…
— Нет, нет… — забормотали с разных сторон. — Ещё к бабам ночью пойдём, какой спать-то? Сейчас, Ивановна успокоится, и пойдём…

Я закутался почти с головой в одеяло, за окном шумели ветки деревьев, их раскачивал лёгкий ночной ветер. Батарея нагревала левый бок и затягивала в сон.

Какое-то время ничего не происходило, я задремал. Вдруг скрипнула дверь, в комнату, чуть пригнувшись, зашёл Дмитрий Васильевич.

— Пионеры, — торжественным шёпотом сказал он, — Тамара Ивановна наконец-то заснула и у меня для вас подарок. От девочек.

Сон мгновенно испарился, все повскакивали с кроватей. Дмитрий Васильевич с лукавой улыбкой что-то прятал за спиной.

— Они легли спать. А я здесь в роли дипломатического посла. Передаю конфиденциальное послание. Из рук в руки, — торжественно усмехнулся он и протянул нам стопку твердых квадратиков. Мгновенных фотографий плохого качества фирмы Polaroid. Андрей включил ночник, все сгрудились под лампой и начали рассматривать.

Девочки постарались на славу. На фоне бледно-синего туалетного кафеля на нас смотрели молодые нимфы и мегеры. Преданные фанатки журнала Cool! и молодёжного телеканала MTV. Практически в неглиже. Девочки призывно извивались, похотливо выпячивали губы, показывая всё, что можно показать в неполные пятнадцать лет. Я вырвал фотографию с Леной и отбежал в сторону. Она была в красной юбке и красном лифчике. Лена распушила золотые волосы и давала классику — Мэрилин Монро над люком метрополитена. Чуть ниже пупка у нее была коричневая родинка.

Качество фотографий было ужасным. Цвета расплывались, горизонт поехал, черты лиц неразличимы. Но главной творческой находкой там были отнюдь не черты лиц. Пацаны давились от смеха, передавая друг другу этот самодельный эротический коллаж. Дмитрий Васильевич тоже хихикал, зажимая рот большой ладошкой.

— Это вызов! — сказал Андрей. — Надо что-то придумать в ответ. А откуда у них фотоаппарат?
— Отсюда, — сказал Дмитрий Васильевич и достал коробочку Polaroid из массивных шорт. — Ему уже лет десять, поверьте, он видел и не такое.
— Парни, ну мы же не будем стриптизом страдать? — сказал Андрей. — Надо что-то ржачное и суровое.

Все на мгновение задумались. Что можно придумать ржачное и суровое с эротическим оттенком? Мне в голову полезли какие-то огромные арийцы, обтянутые кожей, с хлыстами и в сапогах. У нас во дворе был пустующий подвал с подведённым электричеством, где мы часто собирались после школы, выпивали несколько бутылок пива Bag Beer местного розлива, курили сигареты и смотрели классическое немецкое порно. Со всеми шайзе и швайнами. На этом мои познания в сексе начинались и заканчивались.

— Мы в прошлом году с первым отрядом устраивали конкурс, — задумчиво сказал Дмитрий Васильевич, — на «самый длинный» отряда.
— Что, прямо там, в холле устраивали? — тупо спросил Андрей. — И сколько человек участвовало?
— Андрей, извини, ты в своём уме? — слегка обиженным голосом сказал Дмитрий Васильевич. — Это было ночью и только для своих. В четвёртой палате, самые дерзкие пионеры тогда жили там.
— Не… — сказал Андрей. — «Самый длинный» отряда — это не то. Я не хочу, чтобы девки мою шляпу под микроскопом изучали. Как они потом в лицо мне смотреть будут? А если им не понравится? Или у меня окажется недостаточно длинным?
— Пацаны… — подал тихий голос с дальней кровати маленький Стас, ему было еще тринадцать. — А если лица закрыть, ну, чтобы они не поняли, где чей?

Все на секунду замолчали. Это было близко, горячо.

— А чем закрывать? Руками? — спросил Андрей
— Зачем руками? — сдавливая смех, сказал Дмитрий Васильевич. — Можно тазиками, у нас в туалете несколько разноцветных тазов стоят, они не слишком грязные, почти новые…

— Нет, — снова сказал Андрей. — Вы что, думаете, если лица не будет видно, то они не поймут, кто где? Да я почти на голову выше Стаса и плечи у меня в два раза шире.

Андрей действительно был здоровый не по годам. Все приуныли. И тут мне в голову пришло оптимальное решение. Озарение. Эврика. Яблоко на голову Ньютона.

— Парни, я всё придумал, — зашипел я, — я такое в фильме видел, нужно просто на стоячий хуй полотенце накинуть, тогда и ржачно будет, и шляпу не видно!
— В яблочко! — сказал Дмитрий Васильевич.
— Полотенце и тазы. Добавить шпаги и получатся настоящие мушкетёры! У вас с фантазией определенно лучше, чем у девочек.
— А где будем фотаться? — спросил Стас
— В туалете, конечно, — сказал Андрей, — только там освещение нормальное.
— А, ну да, да… — закивал Стас.
— Наши цели ясны, наши задачи определены, вперёд товагищи! — продекламировал Дмитрий Васильевич, мы захватили небольшие, лёгкие хлопчатобумажные полотенца для лица и тайком, по одному, начали выходить в туалет. Остальные комнаты давно спали. В ночном коридоре было темно и пустынно, остывшая за полночи плитка холодила босые ступни.

Через пятнадцать минут наша палата в полном составе — я, Андрей, Стас и Вадик — собралась в мужском туалете. Дмитрий Васильевич сходил в вожатскую, проверил крепкий сон Тамары Ивановны и вернулся с полароидом наготове. В углу стояли разноцветные тазы, вложенные друг в друга. Мы их тихонько вымыли и распределили вдоль умывальников. Как раз четыре таза на четыре умывальника.

— Пацаны, тут же всего две кабинки, — вдруг сказал Стас, — Мы как, по очереди будем?
— А ты чё, в раковину обломаешься? — спросил Андрей. — Не знаю, как вы, а я не обломаюсь
— А я обломаюсь, — сказал Вадик. — Не могу при всех…
— Ладно, — спокойно сказал Андрей. — Не можешь, так не можешь. Вы со Стасом идите по кабинкам, а мы с Жекой здесь будем, раз вы такие стеснительные. Да же? — обернулся он ко мне.

Я кивнул. Как-то не хотелось давать заднюю. Вроде я всё это и придумал, значит, надо идти до конца. С другой стороны, сейчас на холодном кафеле, при бледном свете ночной лампы в туалете, эта затея уже не казалась такой весёлой.

— Я буду стоять на стреме у входа, — сказал Дмитрий Васильевич. — Если что, вы услышите мой голос. Свистните, когда все будут готовы.

Андрей деловито накинул полотенце на плечо, отошел к дальней раковине, достал свой шланг и начал наяривать. Вадик со Стасом скрылись в кабинках. Я несколько секунд стоял и смотрел на Андрея, он включил воду, закрыл глаза, прикусил нижнюю губу и методично разгонял свой поршень. Я выбрал умывальник с другого края, тоже включил теплую воду, представил Лену в красной юбке и взялся за дело.

Секунд тридцать было тихо, только равномерно журчала вода. Затем Андрей повернулся ко мне, слегка побалтывая разбухшим хуем и торжественным голосом прошептал: «К полёту готов!».

У меня тоже что-то стало налаживаться, воспоминания из дворового подвала и сегодняшние фотографии способствовали процессу. Андрей начал примерять полотенце, сначала оно спадало, но он как-то наловчился и, в конце концов, нашёл баланс.

Из кабинки медленно вышел Вадик, слегка придерживая трусы руками, подошел к желтому тазику, осторожно наклонился, поднял его и закрыл лицо. Полотенце он пока держал на плече. Вроде выглядело неплохо.

— Стас, ты там скоро? — зашипел Андрей. — Давай резче!
— Я не могу, что-то не получается, — донёсся из кабинки слабый всхлип. — Давайте лучше без меня сегодня.
— Так и знал, — сказал Андрей, — что этот сопляк в последний момент сольётся. Он точно так же в замесе со вторым отрядом съехал с темы. Ладно, все готовы?

Я пытался удержать равновесие. Откровенно говоря, получалось так себе, полотенце постоянно перевешивало на одну сторону и норовило упасть на пол. Наконец, одной рукой я взял таз, а второй научился контролировать ситуацию снизу.

— Все готовы, — тихо сказал Вадик, и Андрей легонько присвистнул.

Дмитрий Васильевич шагнул в туалет, оценивающе посмотрел на нас и поднял большой палец правой руки вверх.

— Отлично, пионеры, — сдавливая смех сказал он, — а теперь выстроились вдоль стенки и на счёт «три» улыбочку!

Балансируя, как канатоходцы, мы разместились недалеко друг от друга, приготовились.

Раз. Два. Три.

Чик. Чик. Чик.

Левая рука придерживает таз, правая сжимается в козу, зигу или фак. Еле слышно щёлкает полароид. Буквально несколько секунд — и мы начали гоготать как сумасшедшие.

— Тц-тц, тихо, тихо, — пытался что-то сказать Васильич, но мы уже взорвались и бежали со всех ног по коридору, как стадо слонов, будя на ходу пол-отряда. Несколько секунд — и мы уже пытаемся не дышать под одеялами. Бинго. Диверсия удалась. Из коридора доносилась брань Тамары Ивановны и мягкий, успокаивающий голос Дмитрия Васильевича.

Фотографии мы увидели только в конце сезона. Тёмная стена и какие-то невнятные белые пятна раскоряченных рук и ног. Никто даже не засветил шляпу.

— Забирайте, пионеры, и никому не показывайте, — с грустной улыбкой сказал Дмитрий Васильевич. Я спрятал свой экземпляр где-то в недрах книжного шкафа и скоро забыл про него.

Лет через шесть я приехал домой получать права, буквально на пару дней. Забежал в «Сбербанк» за какой-то квитанцией, встал в очередь. Поднял голову. По ту сторону стекла сидел Дмитрий Васильевич. Он усердно стучал по клавиатуре, параллельно перешучиваясь с коллегами-операционистками. Я замер на мгновение, опустил голову и сделал вид, что его не заметил. В конце концов, сколько у него было таких пионеров.