Королева Ада

Ада Магомедбегова — порнозвезда из Дагестана, также известная как Kira Queen или Ада Махачёва — именно так, перепутав фамилию, её назвали в издании Mash, а остальные СМИ эту ошибку повторили. С тех пор как журналисты рассказали, что Ада «сбежала от родных», её преследуют, ей угрожают, её страницы в интернете завалены обещаниями «пустить по кругу и зарезать». Бывшие соотечественники устроили настоящую травлю, так что Аде пришлось скрываться и просить политического убежища в Европе. Кажется, что это история про конкретную республику и её нравы, но на самом деле она — про каждого из нас и про то, как нам хочется счастья и свободы, но почему-то другие люди решают, как нам жить. «Батенька» рассказывает историю Ады Магомедбеговой — актрисы, которая не испугалась собственной мечты.

Во время кастинга Ада несколько раз повторяет, что всегда хотела быть моделью. Когда её спрашивают, знает ли она, зачем пришла, она говорит — да, чтобы сниматься в эротических видео. Слова «порно» она старается не произносить. Говорит, что это не было её мечтой — заниматься сексом перед камерой. Перед тем как она пошла на кастинг, ей сказали: это для иностранных зрителей, соотечественники даже ничего не узнают. Но она с самого начала понимала: тайное становится явным. Если что-то появилось в интернете, то назад дороги уже нет. А если её кастинг увидят в родном Дагестане, то ей уже не дадут жить спокойно. Но она всё равно решилась — уж очень интересно было попробовать. В конце концов, кому какое дело, чем она будет зарабатывать на жизнь?

Всё раскрылось куда быстрее, чем она ожидала. Уже через неделю после того кастинга ей стали писать знакомые, родственники и просто посторонние люди. Во всех соцсетях они желали ей смерти, писали оскорбления, звонили — пришлось сменить номер. Ей было страшно и стыдно сниматься дальше, и она попыталась заняться другими делами — бизнесом, путешествиями. Но через три года она снова появилась на кастинге у Вудмана — теперь уже в Будапеште. Загорелая, уверенная в себе — её было не узнать. Теперь она уже хорошо говорила по-английски и ей не нужна была помощь переводчика.
— Я так рад, что ты вернулась! — сказал Вудман.
— Я тоже рада.
— Так ты решила продолжить работу в этой индустрии. Почему? Ты хочешь быть порнозвездой?
— Да. Я хочу быть большой порнозвездой, — говорит Ада. Точнее, Kira Queen — теперь её будут называть так.

На сегодняшний день Kira Queen — звезда европейского порно. На её счету больше шестидесяти фильмов. Ей нравится её работа, у неё куча поклонников. Для них она завела телеграм-канал, в котором рассказывает о своей жизни: она больше ничего не смущается и открыто пишет о том, что мастурбирует, или о том, как впервые в жизни снялась вместе с порноактёром-афроамериканцем. Она не была в родном Дагестане уже двенадцать лет, но бывшие соотечественники никак не оставят её в покое. Они по-прежнему пишут угрозы, кое-кто даже приезжал в Будапешт и выслеживал её, несколько раз на неё пытались напасть. Ада Магомедбегова не понимает, почему кому-то есть дело до её карьеры, она просто хочет жить спокойно. Ситуация стала настолько серьёзной, что актриса попросила политического убежища в одной из европейских стран и сейчас ждёт решения. Раньше она не давала интервью, но теперь наконец-то решила начать общаться с прессой. После того как её преследовал непонятный человек с ножом, она поняла, что её жизнь в опасности. И если с ней что-то случится, то пусть у людей хотя бы останется в памяти её история.

Та девушка в коротком пуховике на красном диване, которая застенчиво хихикала, наверное, так бы не смогла. Но сегодняшняя Kira Queen слишком любит свою свободу. Путешествия, съёмки, красивую жизнь. Она не хочет, чтобы у неё это отобрали, и она готова идти до конца, кто бы ей ни угрожал. «В Дагестане есть такое выражение — „ослиная шкура“, — говорит Ада Магомедбегова. — Это когда человеку плевать, что о нём говорят: он просто двигается вперёд. Раньше я была робкой и застенчивой девочкой. Но потом мне пришлось измениться. Я отрастила ослиную шкуру».

2001 год. Аде пятнадцать лет, она в гостях у тёти. Как взрослая, она ночует в отдельной комнате, и там есть телевизор. Его нельзя включать по ночам, когда старшие уже легли спать, но Ада и её двоюродная сестра — непослушные девочки-подростки, и в темноте они с приглушённым звуком переключают каналы. На РЕН-ТВ они находят фильм, который их заинтересовал. В нём две супружеские пары отправляются в экспедицию. Все актёры — очень красивые, Ада раньше таких не видела. Герои сидят у костра где-то среди гор и лесов, и местный мудрец рассказывает им легенду: когда-то давно, много тысяч лет назад, прекрасная богиня потеряла в этом самом месте волшебный кулон. Кто бы ни надел его, он сразу становится таким сексуально привлекательным, что никто не может устоять — все хотят прикасаться к нему, заниматься сексом.

Чуть позже на раскопках герои находят этот медальон и начинают по очереди его примерять. Они переносятся в разные страны и эпохи: Древний Египет, Старая Англия, Дикий Запад. Куча декораций, все люди — в исторических костюмах: шляпы, туники, пышные платья. На фоне пирамид или кактусов герои встречают жрецов или ковбоев, благодаря кулону все хотят заниматься друг с другом сексом, и всё это сливается в фантастическую оргию.

Вообще-то это типичный сюжет для эротического фильма на РЕН-ТВ в начале 2000-х. Каждый из нас, наверное, помнит, что происходило на этом телеканале после заката, и каждый хотя бы раз приглушал звук, откладывал пульт и наблюдал за голыми ковбоями, сантехниками, электриками или пышногрудыми женщинами у бассейна. Но Ада видит такое впервые, и она очарована. Фильм, который она смотрит, скорее не порнографический, а эротический — в нём не так уж много гениталий. Но герои прикасаются друг к другу, они эмоциональны, в них нет скованности и неловкости. Она мечтает быть такой же — смелой, красивой и сексуальной. Она давно уже в пубертатном возрасте, ей хочется внимания, прикосновений, хотя бы флирта. Но в реальной жизни с парнями не принято даже общаться: а вдруг поползут слухи.

Ада выросла в небольшом посёлке городского типа. Ни кинотеатра, ни магазинов — только рынок, на котором местные ничего не покупают, потому что нет денег. До Махачкалы — примерно час езды. Вокруг посёлка — горы, лес и река. В детстве было весело — можно было носиться по траве и играть в казаки-разбойники. Потом, когда местные дети немного подросли, девочки вдруг резко озаботились замужеством и домашним хозяйством, а играть с мальчиками стало как-то неловко — не принято.

«Моё воспитание не было особенно строгим, — говорит Ада. — Меня учили готовить, убираться, быть хозяйкой. И это действительно было полезно. Но никаких жёстких правил не было. Говорили только, что не стоит много общаться с мальчиками. Не по религиозным соображениям — просто вдруг соседи начнут говорить гадости».

Аду воспитывала бабушка. Она научила внучку читать, когда той было четыре года. Когда время «казаков-разбойников» прошло, Ада начала днём и ночью сидеть за книжками. Больше всего ей понравилась Агата Кристи — первым делом Ада прочитала «Десять негритят» и потом несколько ночей не могла уснуть.

В целом всё было неплохо: ходи в чём хочешь и где хочешь, можно сидеть дома с книжкой, а можно отправиться на пляж. Но потом, как говорит сама Ада, «началась истерия с платками и юбками». Что-то изменилось — многие соседи стали религиозны, а про девушек, которые «слишком свободно» одеваются, стали шептаться и говорить гадости.

Как пишет руководитель направления «Политическая экономия и региональное развитие» Института Гайдара Ирина Стародубровская, в советское время многие территории Северного Кавказа не особенно отличались от Центральной России. В городах было много русских, армянских, еврейских диаспор. Был образованный слой местного населения. Но на горные районы влияние советской власти почти не распространялось. Там формально были колхозы, а по факту люди жили почти как до революции и получали подпольное религиозное образование.

После распада СССР по всей стране начинается массовая миграция из сёл в города. Она происходила и раньше, но теперь, с развалом сельского хозяйства, усиливается. В Дагестане происходит то же самое: люди из горных местностей перебираются на равнины.

«В крупных городах и в окрестностях теперь живёт больше людей если и не очень религиозных, то склонных к соблюдению традиций, — объясняет старший научный сотрудник РАНХиГС Константин Казенин. — Для них естественно жёсткое разделение на мужские и женские роли в обществе и семье, есть определённые ограничения в поведении». Роль религии в жизни Дагестана в это время возрастает. При этом молодёжь, перебравшаяся в города, ищет новую самоидентичность. Времена меняются, традиционные модели отношений рушатся. Кое-кто из молодых людей выбирает глобализацию и светский образ жизни. Другие ищут спасения в идее халифата. Из чувства протеста они не хотят выбирать традиционный ислам, как старшие поколения. Им нужно что-то радикальное. На дворе 90-е, мир и устои вокруг рушатся, и многим молодым людям хочется чего-то жёсткого, с конкретными и понятными правилами, которые регулировали бы их жизнь. Поэтому кое-кто уходит в исламский фундаментализм, в том числе в радикальный политический фундаментализм. Некоторые примыкают к вооружённому подполью и начинают участвовать во внутриэлитных конфликтах. «Примерно на протяжении десяти лет в Дагестане существовало мощное экстремистское подполье, — говорит Казенин. — Эта тенденция пошла на спад примерно в 2013 году». Тогда во время контртеррористических операций многих участников подполья уничтожили. Крупная радикальная организация «Имарат Кавказ» стала терять влияние, а многие боевики уехали воевать в Сирию.

Ада, которая в детстве получила почти светское воспитание, взрослеет как раз в это непонятное время — 90-е и 2000-е. Ей совсем не нравится то, что происходит вокруг. Правда, в семье на неё не особо давят. Когда все девочки вдруг начинают ходить только в юбках, любимая бабушка говорит: «Зимой будешь ходить в штанах» — ведь так теплее. Тётя шьёт для Ады красивые платья, у неё есть джинсы и туфли на каблуках.

Правда, вокруг всё больше странных разговоров. «Из парней можно было общаться с родственниками, — вспоминает Ада. — Но бывало такое, что кто-нибудь увидит меня с двоюродным братом, с которым раньше не видел, и начинаются сплетни, будто я гуляю с мужчинами. А я до двадцати одного года даже ни с кем не целовалась!»

Одноклассники донимают — они рассказывают друг другу и всем окружающим, что Ада «переспала с половиной класса», распускают сплетню, что какой-то «Саид имел её в подъезде». Ада — наполовину русская, и внешне она немного отличается от ровесниц: она высокая, с большой грудью и светлыми глазами. От этого на неё обращают ещё больше внимания. «Тебе не дадут здесь жить, уезжай», — говорит бабушка. И Ада всё чаще думает о том, чтобы отправиться в Петербург или в Москву — там у неё есть родственники. Может, получится устроиться.

После шестнадцати лет к ней начинают свататься. «Как-то прихожу я домой, а на кухне сидит мой родственник и с ним ещё какой-то человек, — говорит Ада. — Обсуждают что-то с бабушкой. Я поздоровалась и ушла в свою комнату. И тут заходит этот родственник в ярости и спрашивает, почему я его не обслуживаю. Я в шоке. Спрашиваю: „Чего?“ А он говорит: „Ты опозорила меня перед другом. Вообще-то ты должна жениха приветствовать и обслуживать“». Ада ужасно рассердилась. Она вышла к бабушке и сказала: «Пускай убираются». Бабушка только рассмеялась. Но потом приехал отец и сказал, что этот незнакомый мужчина был женихом Ады, и об этом «была договорённость».

Тем временем обстановка вокруг становится всё более напряжённой. Периодически мужчины выходят патрулировать улицы, «чтобы не пришли бандиты». Сосед снизу заставляет свою жену надеть хиджаб, а сам уходит куда-то в леса. Долгое время его не видно и не слышно, но потом он звонит своей матери попрощаться. Он говорит, что их «окружили и сейчас убьют», рассказывает, что хотел уйти раньше, но ему пригрозили, что доберутся до его семьи. Таких историй становится всё больше, все кругом про это говорят.

И всё-таки Ада пока не решается уехать. Она поступает в экономический колледж, учится почти на все пятёрки и старается слушаться старших. Ей с самого детства внушали: тот, кто старше, всегда прав. Ей хочется, чтобы родные гордились ею, а соседи хвалили. Она в курсе, что за закрытыми дверями многие соседи гуляют, пьют алкоголь. Но об этом никогда не говорят. Проходя мимо мечети, эти же самые соседи читают молитву.

Жизнь проходит однообразно. После учёбы — сразу домой, так полагается молодым девушкам. Окончив колледж, Ада устраивается оператором колл-центра в такси — найти работу по специальности почти невозможно. Она мало зарабатывает, но ей по-прежнему нравится покупать красивую одежду. Как-то раз она возвращается с работы. На ней — джинсы и модные дизайнерские туфли на красном каблуке. Ада идёт по узкой дороге. С одной стороны — забор и стройка, с другой — канава со строительным мусором. Вдруг на дорогу выруливает автомобиль, он мчится прямо на Аду, не тормозит и не сворачивает. Она не знает, куда ей отпрыгнуть. Автомобиль в последний момент меняет траекторию и лишь слегка задевает Аду. Окно приоткрывается, оттуда показывается лицо человека с бородой. В руке у него пистолет. «Ещё раз увижу в джинсах — прострелю ноги». Автомобиль скрывается за углом. Ада принимает решение: пора уезжать.

2006 год. В Петербурге холодно и мрачно, после Дагестана город кажется серым. Ада встречает возле магазина свою новую соседку — хрупкую старушку и помогает ей донести сумки до дома. Выходя из лифта, бабуля говорит: «Чтоб ты сдохла, хачовка». В Дагестане Ада всегда была чужой, но и здесь она не чувствует себя дома.

На вступительных экзаменах в ФИНЭК женщина из приёмной комиссии смотрит в Адин российский паспорт и говорит, что она пришла не в ту комиссию: ей туда, где принимают иностранцев. Ада возражает: «Но я же из Дагестана, посмотрите паспорт, это тоже Россия». Но женщина не хочет слушать, говорит: «Не задерживайте очередь». Ада начинает понимать: правила, которым её учили дома, не действуют. Старшие не всегда правы — иногда взрослый человек может быть редкостным болваном.

Она поступает в университет. Иногда плачет и хочет домой, но потом вспоминает историю про мужчину в автомобиле — и каждый раз снова решает остаться. Квартиру снять не получается: многие думают, что раз девушка приехала из Дагестана, то вслед за ней приедут ещё десять человек, подселятся к ней и разгромят жильё. Так что Ада пока живёт вместе с петербургской тётей и двоюродной сестрой.

Многие, кто приезжают в Питер из Дагестана, предпочитают держаться вместе. Ходят в рестораны кавказской кухни, веселятся, танцуют лезгинку. Как-то раз Аду приглашают на такую вечеринку, там — сплошные студенты, все сидят очень тихо. «Я не люблю ночные клубы, — говорит Ада. — Но в тот раз было уж очень скучно, и мы с несколькими ребятами-дагестанцами решили попробовать съездить ещё куда-нибудь».

Так Ада впервые оказывается в ночном клубе. Она сидит за столиком, пьёт сок и смотрит во все глаза. Прямо перед ней танцует девушка в белых ботфортах, белом топе с глубоким вырезом, и даже ногти у неё покрашены в белый — они жутковато фосфоресцируют в свете танцпола. Эта девушка очень худая, и она двигается так, как будто никто на неё не смотрит. Глядя на неё, Ада чувствует, как в ней самой что-то меняется. Прежней жизни больше не будет. Девушка в ботфортах запрыгивает на парня, который танцует вместе с ней, и обвивает ногами его поясницу.

Вечером Ада рассказывает про это своей двоюродной сестре: «Ты представляешь, а потом она пошла на улицу курить! Девушка! Пошла курить!». Сестра смеётся: «Ну ты ведь уже не в Дагестане!». С этого дня Ада внимательнее смотрит на окружающих людей. Оказывается, у них не принято лезть в чужую жизнь, давать наставления. Можно делать то, что хочется. Слово старших — не закон, да и ничьё слово — не закон. Она всё меньше общается с местными дагестанцами. Находит квартиру и работу, начинает жить одна. Иногда в гости приезжает мама: она рада, что у дочери всё хорошо складывается. Но всё-таки переживает: в Дагестане дяди и тёти говорят, что про Аду ползут слухи, мол, она живёт с каким-то мужчиной вне брака. Иногда ей говорят: «Не позорь нас, возвращайся домой». Но домой совсем не хочется. Ада не понимает, как её жизнь может позорить каких-то других людей.

Однажды приятель, с которым Ада вместе работает в казино, рассказывает, что он ходил на съёмки эротического кино. Ада тут же вспоминает тот фильм из детства — про волшебный амулет. Ей очень интересно, она расспрашивает своего знакомого, потом и сама начинает просматривать объявления о съёмках. Так она и попадает на красный диван к Пьеру Вудману, который приехал снимать кастинги в Питере.

«Когда я шла, меня немножко трясло, — говорит Ада. — Я и английского тогда не знала. Мне переводили, пытались успокоить. Потом приехал визажист, и мы сделали фотосет. Я была очень красивая! Правда, надеюсь, эти съёмки никуда не попадут. Я была очень скованная, не понимала, что делать. Фотограф говорил: „Так, носик сюда. А теперь сделай — ах!”, — а я такая: „Аааа“. Это было фиаско».

Чтобы Ада немного расслабилась и успокоилась, Пьер Вудман приглашает сходить в ресторан вместе с ним и агентом — поболтать, успокоиться. Ведь на самом деле нет ничего страшного. Он предлагает Аде попробовать ещё раз на следующий день, и она соглашается, приходит на съёмки. Ей кажется, что она чувствует себя уже увереннее. Правда, проблемы с английским никуда не деваются. Пьер предлагает Аде пройти в ванную комнату, говорит: «I will piss on you». Ада не понимает, что нужно делать: ей кажется, что это ей надо пойти пописать. Поэтому, когда следом за ней входит режиссёр и делает то, что планировал, она в шоке. «Правда, я постаралась этого не показывать, — вспоминает Ада. — Уже когда камеру выключили, я начала возмущаться, говорить: „Ноу, ай донт лайк ит!“. Пьер ничего не понял, а когда разобрался в ситуации, долго извинялся, пообещал, что впредь будет всё объяснять только с переводом и как можно подробнее. Даже заплатил больше, чем я ожидала».

Это странный, немного пугающий опыт. Но Аде хочется продолжать — ей интересно. Правда, непонятно, как продолжать, когда тебе постоянно приходят оскорбления. Она пробует сняться в ещё одном фильме в Петербурге. Режиссёр знакомится с ней, смотрит анализы, открывает паспорт и спрашивает: «Ты что, из Дагестана?» Потом звонит Адиному агенту и говорит: «Я её снимать не буду». Аде он объясняет: она хорошая и очень красивая, но он не может так рисковать. Боится и за актрису, и за себя.

Видеоролик с кастинга Вудмана появляется в интернете. Ада постоянно получает угрозы и тонны комментариев в соцсетях. Она нервничает, но не может их не читать: постоянно проверяет, кто ещё что написал, это становится почти манией. Она больше не снимается: продолжает работать в казино, пока оно не закроется, потом переходит на интернет-бизнес — занимается маленьким магазинчиком секс-игрушек. Ей очень плохо, и она не хочет дальше жить в Петербурге.

Света, давняя подруга Ады, звонит ей каждый день, спрашивает, как дела. Та отвечает, что всё нормально, но её голос звучит вяло, как будто пришёл дементор и высосал всю энергию. Света надеется, что угрозы и оскорбления прекратятся, и тогда с Адой снова будет всё хорошо, но этого не происходит.

Сама Света живёт в жаркой арабской стране. До Петербурга — примерно шесть часов на самолёте. Однажды Света прилетает к подруге и уговаривает отправиться к себе в гости: может, под солнцем и пальмами всё забудется.

«Ада реагировала на каждый звонок, каждое сообщение, — говорит Света. — Она была похожа на человека, который очень долго не спал и теперь находится в прострации. Я забрала у неё телефон и выключила. Постоянно тащила её гулять, смотреть на фонтаны, есть пирожные. Но она ходила с неохотой — в основном лежала и ничего не делала. Как-то мы сидели и разговаривали, а на стене над нами висели часы. Ада посмотрела на них и спросила: „А почему эти часы без стрелок?“. Я тогда очень испугалась — подумала: неужели это от стресса упало зрение?»

Пару лет проходит как в тумане. Но благодаря бизнесу в интернете Ада может хотя бы путешествовать. Ей нравятся старинные города и музеи; оказавшись в чужой стране, она первым делом узнаёт, куда ходят местные. Приходит в маленькие забегаловки и разговаривает там с разными людьми. Она всё чаще думает о том, что жизнь — всего одна. Зачем она нужна, если не можешь заниматься чем хочется? Почему нужно делать то, чего требуют от тебя окружающие? Она часто вспоминает про дагестанское выражение «ослиная шкура». Кажется, пора её отрастить.

В 2013 году Ада связывается с Юлией Гранди — та подбирает актрис для Вудмана, они знакомы ещё по Петербургу. Ада прилетает в Будапешт, сдаёт анализы. «Я так рад, что ты вернулась!» — говорит Вудман. Теперь Ада готова стать Кирой Queen.

Начинается совсем другая жизнь. Съёмки, путешествия. Родные, которые раньше хотя бы обращались за финансовой помощью, больше не хотят иметь дела с Адой. Она знакомится с иностранными актёрами и спрашивает у них: «Как вы справились с негативом, который на вас обрушился?» Но они смотрят непонимающе — оказывается, ничего такого в их жизни нет. Никого не волнует, что они снимаются в порно.

Из всех родственников Ада общается только с бабушкой — по телефону. Та уже совсем пожилая, она сильно болеет. Ей не рассказывают, чем занимается внучка. Но однажды бабушка всё-таки спрашивает: «Ты не хочешь вернуться домой? Ты точно решила?» Ада говорит, что не хочет.
— Тут про тебя ходит много слухов. Это правда?
— А если правда, ты перестанешь считать меня своей внучкой?
— Ответь мне на один вопрос: ты счастлива?
— Да.
— У тебя хорошая жизнь?
— Да.
— Тебя никто не обижает?
— Нет.
— Тогда и я счастлива.

Когда бабушка умирает, связь с семьёй окончательно прерывается. Ада ездит по всему миру: Греция, Сингапур, Италия. Ей нравятся жаркие страны. Иногда она возвращается в Питер. Бывшие соотечественники не успокаиваются: они обещают пустить её по кругу, зарезать, застрелить. Постепенно из онлайна эта ситуация перемещается в оффлайн.

Июнь 2016 года. Ада живёт в Питере, регулярно ходит в спортзал на персональные тренировки. Однажды незнакомый сотрудник фитнес-центра начинает странно на неё поглядывать, потом подходит и спрашивает, не хочет ли она, чтобы он был её тренером. «Но у меня уже есть тренер», — говорит Ада. Тогда мужчина начинает делать странные намёки: мол, она очень похожа на одну девушку, которую он видел в интернете. «Я спросила прямым текстом, чего ему от меня надо», — вспоминает Ада. Сотрудник фитнес-центра отвечает что-то вроде: «Может, чай, кофе, чё как?» Ада спрашивает: «Что значит „чё как?“». Он не отвечает. Через неделю начинаются странные звонки из фитнес-центра, якобы тренер Ады просит узнать, когда она придёт на тренировку. Она отвечает, что у них есть чёткое расписание, а у тренера — её номер, он мог бы позвонить и сам. В следующий раз, когда она приходит на тренировку, около входа стоят два незнакомых человека, внешне они похожи на дагестанцев. Через два часа, после окончания тренировки, их уже тринадцать. Зайти внутрь без абонементов они не могут, поэтому поджидают у входа и кричат: «Ну что, долго там стоять будешь? Иди сюда». Ада звонит друзьям, чтобы те приехали и забрали её из фитнес-центра, идти к парковке одна мимо этих людей она боится. Друзья приезжают, пока они все вместе выходят из здания, незнакомые люди кричат вслед: «Вы что, отлизываете ей все, вчетвером шпилите?» Больше на фитнес она не приходит.

Юлия Гранди уже много лет работает с Вудманом. Её задача — находить новых актрис. Обычно она сохраняет с этими девушками исключительно рабочие отношения — многие из них кажутся ей недалёкими, у них часто начинается звёздная болезнь, они ленятся и требуют непомерных гонораров. Но с Адой она подружилась. «Это добрая и милая девушка, — говорит Юлия. — На съёмках — королева, уверенная, неторопливая. Всё делает с достоинством. А дома ходит в смешных штанах. Когда что-то случается, я могу позвонить ей, и даже её голос меня успокаивает».

Когда Ада приезжает в Будапешт, они с Юлией много общаются, какое-то время даже вместе снимают жильё. Как-то раз они встречаются с друзьями из России и все вместе идут в боулинг, а потом в закусочную. «Это была улица, где много ресторанчиков, —   рассказывает Юлия. — Мы стояли в очереди за хот-догами и вдруг заметили, что какой-то мужчина снаружи сквозь окно-витрину фотографирует Аду. Мы все насторожились. Он начал звонить кому-то по телефону, немного отошёл, поднял голову, посмотрел на номер дома, что-то сказал. А потом принялся дальше фотографировать. Мы поскорее ушли».

Таких случаев происходит всё больше. То какой-то человек ходит за Адой по пятам в торговом центре, то в парке незнакомый парень ударяет её по голове (несильно) и начинает кричать матом. В личные сообщения ей пишут, будто бы некая группа людей отправилась за ней в Будапешт, чтобы учинить расправу. Ада поступает в магистратуру одного из будапештских университетов — она хочет учиться на режиссёра. Но после занятий по дороге к парковке к ней цепляется незнакомец, идёт за ней и сыплет угрозами.

Ада любит шаурму. Она называет её по-питерски — «шаверма». Но в любом заведении в Будапеште, где готовят это блюдо, она обязательно натыкается на людей, внешне похожих на земляков. Они в лучшем случае косо смотрят на неё, в худшем — кричат что-нибудь непристойное. Приходится уходить.

Декабрь 2017-го. Издание Mash публикует материал о дагестанке, которая «сбежала от родных в Европу и стала порнозвездой». Под легкомысленную музыку издание сообщает, что домой Аде «велено не возвращаться». В это время Ада в Альпах — катается на сноубордах вместе с друзьями. Утром незадолго до Нового года она просыпается от того, что телефон постоянно вибрирует. В Instagram она видит сотни комментариев: «Что б ты сдохла», «Тварь», «Скотина». Молодой человек, который помогал Аде вести страницы в соцсетях, заявляет, что увольняется: он не справляется с наплывом сообщений и не хочет больше это читать.

Петербургские соседи пишут, что дверь Адиной квартиры вся разрисована и они хотели бы «такого больше не видеть». Сама Ада в Будапеште, поэтому просит подругу из Питера пойти посмотреть. На двери написано: «Смерть шлюхе».

На сегодняшний день аккаунты Ады в соцсетях заблокированы — на них поступало слишком много жалоб. Комментарии были довольно однообразными: «Я тебя зарежу», «Попадёшь в Дагестан, тебя камнями закидают», и так далее. Самиздат попробовал связаться с теми, кто занимается кибербуллингом на страницах Ады, и узнать, зачем они это делают. Ответил только один пользователь, под ником akhmed4078.
— Вы не могли бы рассказать, почему вы это делаете и чем она вас так разозлила?
— Ты что, больная, что ли: она всю страну опозорила, ты ещё у меня спрашиваешь. Она тварь, кто её поддержит — тоже такие же, как она. Разве нормальные люди могут её поддержать? Она не человек, а животное, которому срут в рот.

После ещё нескольких вежливых вопросов akhmed4078 заканчивает беседу с корреспондентом самиздата: «Да пошла ты нахуй».

Как объясняет дагестанская журналистка Светлана Анохина, такое поведение довольно типично для дагестанского интернет-пространства. Да и раньше, до эпохи соцсетей, молодёжь занималась травлей: парни снимали видеоролики и передавали их друг другу, «выявляли шмар».

«Понятно, что этим занимаются сексуально неудовлетворённые подростки, — говорит Анохина. — Есть столько соблазна в том, чтобы травить красивую молодую женщину. К тому же социально это не порицается. Другое дело — если люди объединяются уже для физических действий. Это скорее исключительный случай, но допускаю, что такое возможно. Тем более что, оказавшись за рубежом, наши соотечественники иногда не находят применения социальной активности, а чувства к родине приобретают странный, искажённый вид. К настоящей религии это не имеет отношения: по шариату, вообще нельзя делать замечания женщине, если она не твоя родственница. Но некоторые люди хотят объединяться в группы и делают это на основе ложно понятой религии. И тогда первым делом они начинают следить именно за чужой нравственностью».

Может показаться, что история Ады — про дагестанские нравы и порядки. Но, если задуматься, такое может произойти с любой женщиной в любой стране. Поводом для буллинга может стать что угодно, в том числе и сексуальность.

Чтобы подвергнуться травле, необязательно сниматься в порно или позировать обнажённой. Когда год назад на Первом канале показали Диану Шурыгину — девушку, обвинившую знакомого в изнасиловании, — мать Дианы избили на улице, отцовскому автомобилю прокололи шины, а самой Диане пришлось уйти из колледжа.

В английском языке есть понятие «слатшейминг» — осуждение женщины за «фривольный» вид и поведение. При этом общество считает, что вправе решать, что является «фривольным» а что нет и как «правильно» распоряжаться своей сексуальностью.

Например, в марте бывшая вебкам-модель Дарья Зарыковская рассказала, что несколько лет назад пережила настоящую травлю: «Мне в личку стало приходить до ста сообщений в день с угрозами, оскорблениями, шантажом. Про меня записывали пародийные видосы, проводили эфиры в мою честь, писали посты и, конечно же, активно обсуждали на „Дваче“. Каждое утро я просыпалась и первым делом чистила комментарии от накиданных за ночь видосов с моими приватами».

Какие-то люди звонили родителям Зарыковской и рассказывали, что их дочь «в интернете голая». Она пережила тяжёлую депрессию и выбиралась из неё почти год.

Если верить опросам, то каждый пятый тинейджер сталкивался с кибербуллингом. При этом ООН считает, что буллинг — не менее опасное явление, чем физическое насилие, и отмечает, что чаще всего от него страдают женщины.

Впрочем, история Ады Магомедбеговой давно уже вышла за рамки кибербуллинга. Никто из её знакомых не знает, где она теперь находится, — известно только, что она уехала в другую страну и ждёт решения о предоставлении политического убежища.

«У каждого человека должен быть выбор, — говорит Ада. — В вопросах религии, профессии, партнёра. Иногда мне пишут парни и девушки из Дагестана и признаются, что завидуют. Что хотели бы уехать, начать другую жизнь. Но они боятся».

Ада не выходит на улицу: недавно она выяснила, что в её районе проживает очень много людей с Северного Кавказа. На улице весна, и по вечерам очень хочется выйти прогуляться. Но Ада боится: что она будет делать одна в чужой стране, если её узнают и нападут?

Она целыми днями работает: пишет сценарии для собственных фильмов, трудится над своим сайтом, обучает начинающих вебкам-моделей. Общаться с друзьями она тоже может только в интернете, так что теперь её жизнь — это ноутбук. И два окна в квартире. Одно окно выходит на реку, а другое — на парк. Если долго туда смотреть, то как будто и стен вокруг никаких нет.