«Весна 1945 года была тяжёлым временем для нацистских лидеров — один за другим они совершали суицид. Самиздат уже рассказывал, как, запершись в своём бункере, Адольф Гитлер застрелился в одной комнате со своей женой, проглотившей яд, а Геббельсы покончили с собой на следующий день и убили всех своих детей. Сегодня — 23 мая — очередь Гиммлера, рейхсфюрера и одного из главных помощников Гитлера, который в конце концов его предал.
Задержанный выглядел довольно жалко: в гражданской одежде, без усов, с повязкой на глазу, он опирался на палку. Когда его попросили предъявить документы, он достал какие-то бумажки без печатей. Он появился на сельской дороге, ведущей к датской границе, 21 мая 1945 года. Английские патрульные уже ушли пить кофе и готовиться к отъезду на базу, а советские солдаты Губарев и Сидоров, недавно освобождённые из плена, решили ещё раз пройтись по окрестностям.
Примерно в семь часов вечера откуда-то из-за кустов, озираясь, вылезли трое: тот самый, с палкой, и ещё два человека в военных шинелях. Губарев и Сидоров некоторое время тихо шли следом за этой странной процессией, потом пустились бегом с криками: «Стой!». Губарев даже сделал предупредительный выстрел. Один из немцев притормозил, а двое других продолжали идти вперёд — чтобы они наконец остановились, пришлось пригрозить им винтовками.
На базе задержанные стали доказывать англичанам, что они идут из госпиталя, и что у одного из них болит глаз, а у другого — нога. Их уже даже хотели отпустить с миром — что с них возьмёшь, болезных? Но в итоге всё-таки решили отвезти в лагерь: после подписания акта о капитуляции бывшие эсэсовцы и члены нацистской верхушки, переодетые в кого попало, бросились в рассыпную по всей Германии, чтобы не попасться на глаза советским солдатам и войскам союзников. Человек «с больным глазом» и его спутники могли оказаться кем угодно.
Два дня задержанные просидели в деревне под Майнштадтом. Их никто не трогал и не вызывал на допросы, всем было не до них, пока 23 мая арестант с повязкой на глазу не подошёл к дежурному английскому офицеру и не заявил: «Я Генрих Гиммлер». Тот внимательно посмотрел на него и с умилением ответил: «Вы сумасшедший, а не Гиммлер». Всем ведь известно, что рейхсфюрер носил очки и всегда ходил с усами, да и, будь это настоящий Гиммлер, разве стал бы он об этом заявлять в полный голос, когда его не спрашивают? Сидел бы и помалкивал. Но тот настаивал на своём: он руководитель элитных войск СС, рейхсминистр, правая рука Адольфа Гитлера. Его пришлось отвезти к офицеру британской службы безопасности, у которого были розыскные карточки на нацистских преступников: биографические данные, особые приметы и номера партийных билетов.
Через пару дней советские солдаты Губарев и Сидоров, собравшись на построение, услышали, что какой-то английский офицер разыскивает «тех русских, которые задержали 21 мая трёх немцев». Встретившись с Губаревым и Сидоровым, офицер начал расспрашивать про пленников: как прошло задержание, какие у тех были приметы. Наконец, он спросил:
— Вы знаете, кого задержали?
— Нет.
— Вы задержали главу германского гестапо и первого помощника Гитлера — Гиммлера.
***
«Мне приходилось убивать оленя. И должен вам сказать: каждый раз, когда я смотрел в его остекленевшие глаза, мне было стыдно», — сказал как-то раз Генрих Гиммлер своему личному врачу Феликсу Керстену. Он и правда не был похож на убийцу: всегда внимательный к подчинённым, он играл со своими помощниками и адъютантами в футбол, а как-то раз пригласил на свой день рожденья уборщиц, которые работали в штабах СС, и велел удивлённым офицерам относиться к гостьям уважительно и всячески за ними ухаживать. «Что бы ни говорили о моём папочке, что бы ни писали о нём сейчас или в будущем, он был моим отцом, лучшим отцом, какой мог быть, и я его любила и люблю», — писала о своём отце Гудрун Гиммлер. О том самом отце, который убил примерно шесть миллионов евреев.
С самого детства Генрих Гиммлер мечтал служить в армии. Он рос в добропорядочной консервативной семье, и его отец, педантичный и жёсткий человек, на ночь рассказывал ему истории о германских воителях из славного прошлого. «Ах, как я хочу скорее стать взрослым, чтобы тоже попасть на фронт!», — писал он в своём дневнике, когда в 1915 году его старшего брата Гербхарта призвали в ополчение. Но, когда Генрих вырос, его из-за близорукости не взяли в военно-морской флот, а когда он всё-таки попал в сухопутные войска, его демобилизовали через два месяца. В итоге ему пришлось пойти учиться на агронома, но он так и не смог смириться с тем, что не стал военным. В 1922 году он вступил в националистическую организацию «Рейхсфлагге» (имперский флаг), и там у него появилось то, о чём он так давно мечтал, — униформа. И пусть это было не военное обмундирование, а просто серая куртка, он наконец-то был доволен — теперь он мог чувствовать себя частью чего-то большого, и ему было за что бороться.
Трудно сказать, была ли в жизни Гиммлера любовь, если не считать национал-социализма. В 1926 году, спасаясь от дождя, он забежал в холл небольшой гостиницы, попавшейся ему на пути, и, отряхивая шляпу, забрызгал водой какую-то даму. Подняв на неё глаза, он увидел Маргариту Боден — ту самую германскую воительницу, о которых в детстве рассказывал отец. Высокую, крепкую и светловолосую. Обвенчавшись, Генрих и Маргарита решили заняться сельским хозяйством и для начала завели пятьдесят кур-несушек, но те быстро вымерли. Денег на новых птиц не было, а Гиммлер, уставший от деспотичного характера жены, почти перестал появляться дома. «Ты, проклятый ландскнехт, ты когда-нибудь появишься дома? Приезжай, хотя бы на два дня, но приезжай!» — писала она ему в одном письме. «Мне очень плохо. Что же будет? Я всё время думаю об этом: милый, что же со мной будет?!» — спрашивала в следующем. Но Генриху было уже не до неё. В 1929 году фюрер назначил его руководителем элитных войск СС и присвоил личный номер — 168.
Дипломированный агроном и птицевод, худой человек в очках, похожий на школьного учителя, вызывал у многих членов партии снисходительную улыбку. Темноволосый и небольшого роста, он проводил вечера, внимательно разглядывая через увеличительное стекло фотографии будущих кандидатов: все они должны были быть не ниже 170 сантиметров, светловолосые и голубоглазые. По такому же принципу Гиммлер отбирал себе и секретарш, и адъютантов. «Так же как селекционер-семеновод берёт старый хороший сорт растений, загрязнённый примесями, и, чтобы очистить его, высаживает в грунт, а неудачные саженцы выпалывает, мы решили отсеять всех неподходящих для охранных отрядов людей чисто по внешним признакам», — объяснял он. Тогда ещё никто не мог представить, что в 1943 году этот же самый человек объявит об «окончательном решении еврейского вопроса», а заключённые в Освенциме зашагают в газовые камеры под музыку симфонического оркестра. Выступая перед гауляйтерами и рейхсляйтерами, Генрих Гиммлер рассудит: «Встаёт вопрос: что делать с женщинами и детьми? Ответ ясен. Надо принять твёрдое решение: этот народ должен исчезнуть с лица земли».
Впрочем, Гиммлера тревожили не только евреи. Однажды в 1940 году он обратился к своему врачу за советом. У рейхсфюрера было слабое здоровье, его мучили постоянные боли в животе, и Феликс Керстен приходил к нему каждые несколько дней. Постепенно они стали очень близкими друзьями, и Гиммлер мог поделиться с Керстеном любым секретом.
В тот день, 10 ноября, он рассказал врачу, что долгое время подозревал одного из вождей СС в гомосексуализме. Гиммлер провёл расследование и выяснил, что не ошибся: его знакомый действительно был геем. Тогда рейхсфюрер понизил его в должности и заставил дать слово чести, что тот откажется от своей склонности. Но позже выяснилось, что солдат СС продолжил встречаться с мужчинами, и теперь Гиммлер не знал, как поступить: если кто-то ещё узнает об этой тайне, его придётся выгнать из СС и отправить в концлагерь, где ему на одежду пришьют розовый треугольник.
Керстен, выслушав Гиммлера, попробовал объяснить ему, что с природой трудно что-то поделать, и что человек не должен расплачиваться за свои склонности, с которыми сам не может справиться.
— Мы хотим полностью искоренить гомосексуализм, — ответил ему Гиммлер. — Потому что он представляет собой угрозу для здоровья нации. Подумайте только, сколько детей никогда не родятся из-за этого явления и что происходит с душой и телом человека, когда им овладевает эта чума. Если человек вступает в связь с хорошенькой секретаршей, в крайнем случае она получит некоторое влияние на него, но его работоспособность останется незатронутой. При некоторых обстоятельствах у них даже будут дети. Но когда человек из службы безопасности, СС или правительства имеет гомосексуальные наклонности, он отказывается от нормального порядка вещей ради извращённого мира гомосексуалистов. Такой человек всегда увлекает за собой ещё десятерых, иначе он просто не выживет. Мы не можем допустить, чтобы стране грозила такая опасность; гомосексуализм должен быть совершенно уничтожен.
Озадаченный Феликс Керстен попробовал уцепиться за последнюю соломинку:
— А если у него есть дети? Есть немало людей с бисексуальными тенденциями.
— Тем хуже, — сказал Гиммлер, — потому что те унаследуют гомосексуальные наклонности. Я долго размышлял над тем, не будет ли уместно сразу же кастрировать любого гомосексуалиста. Это помогло бы и ему, и нам.
Итак, он не любил ни геев, ни евреев, ни собственную жену. Если он к кому-то и испытывал привязанность, то разве что к фюреру — его портрет висел на стене в кабинете Гиммлера, и он часто вполголоса разговаривал с нарисованным Гитлером. Разговаривая с настоящим рейхсканцлером по телефону, он вытягивался по стойке «смирно» и щёлкал каблуками. «Если Гитлер прикажет мне застрелить мою родную мать, я сделаю это и буду горд оказанным мне доверием», — несколько раз говорил Гиммлер. Однажды он не мог подойти к телефону, и трубку пришлось взять Керстену. На том конце провода был Гитлер.
— Господин Керстен, вам известно, с кем вы только что говорили? — спросил Гиммлер, когда разговор закончился. — Вы слушали голос фюрера! Какое счастье! Напишите сейчас же об этом вашей супруге!
Впрочем, сам Гитлер не особенно доверял Гиммлеру: «Мне нужны такие полицейские, но я их не люблю», — говорил он. И был прав: удар в спину часто совершают самые преданные соратники. Двадцать восьмого апреля 1945 года, сидя в своём бункере, фюрер узнал, что Гиммлер вместе с Герингом ведут переговоры о капитуляции Германии. Общаясь с участниками антигитлеровской коалиции, Гиммлер говорил всем, что его начальник или уже мёртв, или умрёт со дня на день. Узнав об этом, Гитлер позвал к себе секретаршу и начал диктовать завещание: через два дня он пустит себе пулю в лоб.
Гиммлер думал, что, если СС успеет спрятать архивы и убрать свидетелей своих преступлений, он ещё сможет занимать высокую должность в немецком правительстве. «Без меня у европейских государств нет будущего. Без меня Европа расколется на два лагеря — цивилизованный и большевистский. Без меня придётся искать мне замену, и тогда борьба против «красной» России растянется на десятилетия», — говорил он. После самоубийства Гитлера он отправился к Дёницу — преемнику фюрера, который обговаривал условия, на которых Германия гипотетически могла бы заключить мир с союзниками. Но Дёниц не собирался принимать его в новое правительство. Если он и хотел хотя бы попытаться сохранить страну, такая одиозная фигура была ему ни к чему. Гиммлер понял, что оказался в западне, и отправился к датской границе. С собой он взял военный билет казнённого гестаповцами фельдфебеля, слегка похожего на него внешне, повязку на глаз, двух адъютантов и две ампулы с цианистым калием. Тут-то он и попался двум советским солдатам.
Когда Гиммлера передали в руки служб безопасности, его полностью обыскали: в кармане нашли ампулу с ядом и изъяли. Потом его переодели в поношенную английскую военную форму и посадили под замок, пока не приедет полковник Мёрфи, который должен был его допрашивать. Когда тот приехал, он спросил у подчинённых, какие меры предосторожности они приняли в отношении заключённого. Ему рассказали об обыске и о том, что в кармане у Гиммлера нашли ампулу с ядом. Тогда он спросил:
— А проверили ли у него рот?
Мёрфи знал, что у нацистской верхушки принято было прятать капсулы под языком или в искусственном зубе. Тогда врач опять отправился в камеру к заключённому и попросил того открыть рот. Никто не знает, планировал ли Гиммлер сделать то, что сделал, или это произошло случайно, но он крепко сжал челюсти и упал замертво.
«Я не понимаю человека, который выбрасывает свою жизнь, как
поношенную рубашку, думая таким образом избежать трудностей. Такого человека надо просто закапывать, как животное», — говорил Гиммлер в 1938 году своим подчинённым, а 23 мая 1945 года, оказавшись в плену, раскусил капсулу с ядом. Сколько ни пытались привести его в чувство и прочистить ему желудок, так ничего и не получилось.
