В разделе Сплочение мы изучаем, как искажаются формы людского достижения общности в век Постапокалипсиса. Так называемые святые обители возводились и обживались, чтобы служить не только символами, но и местами, в которых люди могли бы находить успокоение, поддержку и приобщаться к чему-то надчеловеческому. Что сегодня встречает современных паломников на пути к монастырям и местам поклонения? Хамство, цинизм, ненависть друг к другу и заоблачные ценники в церковных лавках. Храмовая индустрия и христианство для галочки в той самой истории нашего читателя Сергея Титова. Спасибо, Сергей!
Лето, словно сквозь лупу, жгло своими лучами направо и налево. Я шёл по наклонной дороге к вершине гряды, образованной много тысяч лет назад неведомыми ледниками. Асфальт раскалялся и уже почти превратился в вязкую жвачку, а единственным спасением от солнца стала почти неуловимая тень от деревьев, обильно покрывших собой всё пространство по обе стороны дороги к монастырю. В этом зелёном царстве впору было почувствовать себя жаренным на углях каштаном, вопреки всем законам физики катящимся не вниз, а вверх.
Святыня христианства находилась где-то там, на вершине холма, едва заметная, златоглавая, белеющая кое-где из-за деревьев своими вековыми крепостными стенами. Башни крепости и золотая маковка монастырского собора довлели над зелёно-бурым лесом. Вот он, основанный шесть столетий назад оплот веры. Сквозь китайские очки я смотрел на отблески церковных крестов, с незапамятных времён служивших ориентирами для путников, а сегодня затерявшихся среди верхушек выросших деревьев.
Я медленно поднимался по раскалённому шоссе: мимо неслись легковушки, сбавляя ход на поворотах и подвывая на резких подъёмах. Из окон выглядывали довольные и сосредоточенные лица людей, проделавших двухчасовой путь от столицы некогда крупной экономической державы. С некоторыми из них я встречался глазами и читал в них предвкушение долгожданной радости, хотя у многих встречалась и мина равнодушия или даже тоски.
Сразу за очередным поворотом начинался затор из автомобилей — лютое столпотворение. Граждане паломники ругались, работали клаксонами, выходили из салонов и недоумённо выглядывали из окон. Кто-то пил пиво прямо за рулём в надежде скоротать время в святой пробке. Я же лавировал между иномарок, занявших обе полосы и без того узкой дороги. По обочине отчаянно, по-ослиному пёр фургон с надписью «ХЛЕБ», за рулём которого, высунувшись на три четверти из кабины, полустоял субъект во влажной клетчатой рубашке, с бровей его лился пот.
Поодаль в вихре и клубах дыма дрались два мужика средних лет. Злые шакальи глазки и округлые головы мелькали сквозь пелену позора и пыли. У одного из драчунов сорвало золотой нательный крест, после чего в схватку моментально с белужьим визгом вступила женщина, очевидно, жена. Свирепые хищники сцепились не на шутку, и никто не хотел их разнимать. Пересыпая междометиями и афоризмами, зрители снимали происходящее на камеру и лишь раззадоривали драчунов. Полицейского типажа паломник с видом знатока оценивал вмятину на бампере Форд Фокуса, не обращая внимания на конфликт и потягивая светлое пиво.
Метров через пятьдесят люди перестали мне попадаться — кругом стояла мёртвая, брошенная техника, подло излучая мангальный жар, завлекая в объятья своей микроволновой сущности и отражая ярый ультрафиолет. Всё это весьма напоминало кадры документальной хроники бегства немцев из Подмосковья, но только с поправкой на лето. Или фильм про зомби — главный герой спасается от полчищ монстров, двигаясь вдоль хайвэя. В погоне за этой мыслью я оглянулся — с тайной надеждой увидеть там живых мертвецов, спешащих за мной. Или, быть может, я сегодня их уже видел?
Номера на машинах были сплошь столичные, стёкла — сплошь тонированные, жара — сплошь густая и стойкая. Воздух сухой, небо ясное, мёртвые ежи присохли каркасом с иглами к дорожному полотну. Машины как млечный путь на августовском небе — сегодня тут аншлаг.
В субботний день многие решили выбраться из индустриального ада куда-нибудь подальше. В погоне за благостью выходного дня, дабы выкинуть тоскливые мысли о рабочей неделе и предстоящем понедельнике, они поспешили встать в пробке на монастырском шоссе.
Ещё одна драка и скандал на повороте. Машина в кювете.
За очередной изгибающейся складкой пути появились наконец ворота с заботливо прибитой сверху иконой. Поодаль стоянка и тенистая аллея, разбитая, быть может, ещё теми самыми монахами. Она вела дальше, непосредственно к монастырю.
Архитектурный ансамбль в упор выражал монументальность и мощь, величие и всё такое прочее.
Слева, сразу же у главного входа висела вывеска с говорящим называнием «Монастырский магазин». Оттуда же доносились душераздирающие крики. Я пошёл на вопль и был поражён количеством людей, помещённых в столь малое и замкнутое пространство кельи. Паломники по собственной воле набивали собой эту крошечную комнатку, теснясь и двигаясь. Каждый в безумной толпе пытался пролезть к прилавку, но на деле всё это напоминало движение тысячи муравьёв внутри оранжевого полупрозрачного и сладостно-затхлого желе. Многие муравьи были в платках — они умели грязно ругаться по-русски, и только по этой причине ещё сохранялось ощущение реальности происходящего. Духота, пот и благостный аромат трав, собранных послушниками, создавали редкий букет, который, впрочем, ощущать не очень хотелось.
— Куда лезешь, йоптваю?!
— Я с детьми!
— Свежий, говорят. Только привезли…
— Ой, пропустите. Больных толкают, посмотри!
— Тише, вы же в святом месте, как не стыдно! — проталкиваясь к выходу с призовым хлебом, причитала пожилая дама в платке нейтральных тонов.
Меня туда засасывало и отторгало оттуда одновременно. Кое-как я вылез из этого порочного круга, увы, без монастырских освящённых трофеев и медовухи. Чёрт с ними. Заприметив неподалёку лавочку с котом, я подошёл, переглянулся с Пушком, попытался его заарканить, но потерпел неудачу. Солнце меж тем палило нещадно.
Пожилая пара туристов бурно обсуждала других приехавших посмотреть местные достопримечательности:
— Чего они приехали сюда? Глянь — столица. Много они понимают. В бога не верят, поди.
— Молодые, не понимают, не суди уж. Ты свечки с просвирами тёте Тае взял?
— Йопт. Возвращаться что ль? Толпа такая, ну их…
Шиповник благоухал и звал меня исцарапаться. Было жарко и скучно. Где-то за оградой, в долине реки, под горой прятался святой источник, я знал это. Самое время для водных процедур.
Обойдя монастырь, я спустился к тенистому роднику, зашёл в добротную свежую избушку, в центре которой расположилась купель. Здесь отчего-то находилось больно много детей и мамаш. Они плескались, пускали слюни и фотографировались.
Я зачерпнул в стакан из-под пива — вода хоть и освежала, но отдавала сероводородом и железом, неприятно скребя горло.
Наполнив нутро водицей, я предался размышлениям и медленно побрёл обратно в монастырь. Сам того не заметив, едва не упал в ров, в котором копались электрики. Их комбинезоны сияли издалека васильковыми пятнами. Другие же рабочие были в оранжевых робах и весьма напоминали шмелей. Шмели кружились в страстном танце с васильками, махали стальными лопатами.
Я справил нужду в кустах, сел у белокаменной стены и закурил. До электрички в столицу оставалось чуть больше часа и двести грамм тёплого коньяка. Так я и приобщился к божественному.
