Может ли человек, привыкший быть домашним тираном, унижать и бить родственников, — исправиться? Обязательно ли тот, кто позволил себе один раз поднять руку на жену или ребёнка, сделает это и в другой семье? В России по-прежнему отсутствует полноценная общественная дискуссия о домашнем насилии: привлекаемые по статье «Побои», перекочевавшей из УК РФ в КоАП РФ, в основном отделываются штрафами. При этом статистика МВД свидетельствует: в семьях совершается всё больше преступлений, их прибавляется почти по пять тысяч ежегодно. В истории автора самиздата Елены Срапян есть всё для камерного триллера о русской хтони: Череповец, религиозные практики, издевательства и смерть. Однако на самом деле эта история гораздо шире. Спустя годы Срапян узнала, что её бывший молодой человек подозревается в убийстве своей жены, и теперь пытается осознать, как он проделал путь от издевательств над партнёршами до настоящего преступления.
В этой квартире был серый линолеумный пол, а на кухне — коричневый в клетку. Я хорошо помню, как отмывала его до блеска раз в два-три дня, иногда перед работой, и почти всегда после обильной готовки. Мне двадцать, минимум раз в день я слушаю лекции Олега Торсунова о ведической женщине и пытаюсь ей стать. День заканчивается тем, что я рыдаю на лестничной клетке с сигаретой в руках, а мой будущий муж Серёжа рассказывает, что же именно я сделала не так. Ему тридцать два.
Город Череповец всегда очень круто показывать друзьям на спутниковой карте: треть территории занимает чёрный дымящий завод. Именно здесь снимали «Груз-200», и актёр Серебряков на интервью у Дудя до сих пор делает вид, что речь идёт о какой-то уродливой, гипертрофированной абстракции. Но нет, Череповец существует.
Для того чтобы переехать, мне пришлось перевестись на заочку воронежского журфака. Я хожу на работу в магазин, торгующий DVD, и гадаю, гей ли мой напарник Саша. Я ещё не знаю, что мы снимем вместе квартиру и он будет стрелять у меня каблуки и разводить мужиков на водку для нас обоих. Я знаю только то, что Серёжа, который устроил меня на эту работу, запрещает мне оставаться там лишнюю минуту.
Мы познакомились очень давно: с воронежскими друзьями на фестивалях вроде «Пустых холмов» сдружились с весёлыми взрослыми мужиками из Череповца (где это вообще?), у которых всегда была трава. Серёжа был у них заводилой — самым харизматичным из тусовки. Разница в возрасте ощущалась, но не давила. Ещё Серёжа был симпатичный.
Той зимой, когда всё началось, я работала в стеклянном павильоне около торгового центра «Молодёжный» в Воронеже. Однажды ко мне зашла Арина, у которой случилась любовь в Вологде. «Слушай, мать, у тебя же выходная неделя? А у меня Вася. Ты его не знаешь, но он очень хороший. Поехали?»
И мы поехали. Череповец оказался совсем рядом с Вологдой. А я как-то оказалась с Серёжей на маленьком диване. У него был страшно немодный серый свитер по колено и безобразная даже для 2008 года привычка заправлять футболку в штаны. Серёжа пах табаком и провинцией, и в этом что-то было. К тому же он был уважаемый взрослый мужик. Так что когда Серёжа позвонил мне через неделю и предложил переехать, я согласилась. Мама давно говорила, что приличные люди в двадцать должны быть замужем.
Перевестись на заочку было несложно, уволиться из павильона с дисками и устроиться в такой же магазин — тем более. Серёжа зарабатывал мало, но на обе зарплаты можно было выжить. Я ходила в драных джинсах и майках. Серёжа запрещал мне красить ресницы. Я удирала. Мы скандалили.
Любимой пыткой Серёжи было рассказывать мне про шикарные волосы бывшей жены, талантливой телевизионной журналистки, звезды экрана (куда тут мне, подразумевалось). Или показывать ню-фотографию другой бывшей, готовой на всё (не то что я). Мы слушали кришнаитские лекции о ведической психологии, ходили на собрания местного Общества сознания Кришны, и с каждым днём становилось понятно: я плохо выполняю свои женские обязанности. Именно поэтому у нас мало денег.
Потом меня сократили в магазине. «Милая, это же здорово. Я смогу нас содержать, ты не должна работать», — сказал Серёжа. Я обрадовалась, так как искренне верила в жену-шею. Готовить три раза в день стало легче. А вот продукты кончились: видимо, обычно я покупала их из своей зарплаты. Серёжа в ответ на мои стенания распахивал шкаф: «Посмотри, сколько у нас круп! Да только ими можно питаться месяц!» Когда еда из круп получалась так себе, я подвергалась игнору и продолжительным разговорам в подъезде. Серёжа мог со мной не разговаривать день, два, три. А мог разговаривать — часами, не оставляя на мне живого места.
Я не помню побоев, но помню пощёчины. Помню, что почти всегда отвечала на них и получала ещё раз. И всё же лучше всего я помню серый линолеумный пол, на котором рыдала часами. Мне некуда было деться: я была слишком молодой нищей девушкой в чужом городе, в одной квартире с жестоким и чужим, в общем-то, мужчиной.
Мы перебирали чётки, стараясь «делать круги» — читать мантру «Харе Кришна» по числу костяшек на чётках: сто девять бусин. Надо было читать хотя бы по три круга перед сном. И для поддержания благости надо было собираться в Индию. Кто-то нам сказал — а мы поверили, — что в патриархальную Индию не пускают неженатые пары. Это сейчас смешно, а тогда Серёжа предложил мне пожениться. «О боже, это оно!» — восхитилась я, и мы побежали в ближайший ЗАГС.
Через месяц всё стало совсем плохо. Кажется, это был непрекращающийся конфликт. Однажды летом Серёжа просто пропал на месяц. Потом оказалось, что он просто всё это время мне изменял. ЗАГС отменился. В ноябре Серёжа нашёл где-то золотое кольцо и снова предложил мне выйти замуж. Я ещё думала. Двадцать шестого декабря любимая редактор остановила меня в коридоре со словами: «Может, тебе сменить мужа?»
В новогоднем угаре на крыше дома, в котором мы жили в Череповце, Серёжа проникновенно проводил время с одной из наших приятельниц. После чего мне было предложено выметаться.
После этого мы виделись ещё несколько раз. Кажется, это был какой-то треш, но я не помню деталей. Помню, как познакомилась с бывшей женой Серёжи, журналисткой Наташей, — у неё и вправду оказались чудесные волосы. И славный сын Гриша, о котором я почти ничего не слышала за год совместной жизни с его отцом. Только спустя десять лет я узнаю, что она потребовала развода после первого удара.
Я уехала из Череповца в 2010 году. И с тех пор ни разу там не была. Более сюрреалистичного города для меня нет: вчера я открыла Google Street View и очень удивилась, что все эти места существуют в реальности. Когда мне пришло сообщение «ВКонтакте» с текстом: «Лена, мне нужна помощь. Это касается моего бывшего мужа Сергея А.» — я просто обалдела.
Дыша банным воздухом бразильской Амазонии, я впитывала новости. Первая — у красотки Наташи, которой по моим подсчётам не больше сорока, подозревали боковой амиотрофический склероз. Болезнь, которую прославил Стивен Хокинг, да вот мало кто знает: он один из двоих-троих человек с БАС в мире, состояние которых со временем стабилизировалось. Сейчас диагноз другой, но не менее страшный — миелит. Первые признаки болезни появились у Наташи всего три года назад — сейчас она общается со мной, нажимая клавиши одним пальцем. На её странице больше нет ни одной фотографии.
Врачи говорят, что Наташа, скорее всего, скоро умрёт. Грише уже одиннадцать, а Серёжа — вторая новость — живёт теперь в экопоселении в Краснодарском крае, с девушкой Марией и их детьми. Прошлым летом отчаявшаяся Наташа решила отправить Гришу к отцу, вместе со свекровью. Думаю, она надеялась, что восстановятся какие-то семейные отношения — и будут опорой для Гриши, когда её не станет.
Но у отца Гриша оказался заложником. Свекровь, которая должна была привезти ребёнка обратно, вернулась в Череповец одна. Наташе пришлось обращаться в полицию и к уполномоченному по делам ребёнка в Краснодарском крае, чтобы вернуть сына. Гриша возвратился в Череповец в синяках и ссадинах: отец «воспитывал» парня. Из рассказов друзей и материалов череповецких медиа я поняла, что били Гришу всем: брёвнами, палками, подручными предметами. Хозяйство в Серёжином доме велось репрессивным путём: например, всю семью заставляли носить конский навоз руками, потому что навоз — это «золото». Вилы и лопаты для золота не годились.
Тогда против Серёжи возбудили уголовное дело по статье «Побои». Суд ограничился штрафом в пять тысяч рублей. Свекровь грозилась отнять у Наташи ребёнка.
Это была третья новость: за десять лет Серёжа из психологического абьюзера превратился в полноценного тирана. А потом Наташа написала мне: «Слушай, у меня нет точно информации, но только что звонили из полиции: кажется, Сергей убил Машу».
Мне стало так страшно, что сначала легче всего было решить: Наташа просто сошла с ума. Но с каждым днём добавлялись новые детали, и через неделю появились официальные заявления и интервью с Машиными родителями.
Про Машу я ничего не знала. Почти. Ей было тридцать пять, она стоматолог по профессии, Серёже родила двоих детей. Младшего — только прошлой осенью, старшую — пять лет назад. Расписались они в конце 2017-го. А 12 марта 2018 года Серёжа из квартиры с серым линолеумом завернул мёртвую Машу в одеяло и закопал в горе́ строительного мусора. После визита участкового он подхватил полугодовалого сына на руки и убежал в горы. В доме осталась пятилетняя дочь, которая видела всё.
Серёжу нашли спустя два часа станичные казаки. Сейчас он в СИЗО.
Знакомая девушка написала потом мне «ВКонтакте»: «Кажется, у Маши характер стервозный был». «А мне кажется, что вы все ебанутые», — почему-то не написала я.
Я хочу, чтобы Серёжа сел — желательно, навсегда. Дело возбудили по части 4 статьи 111, наказание — до 15 лет лишения свободы. Но я хорошо помню, как по такой же статье и нескольким другим получил всего шесть лет общего режима неонацист Филатов из тесаковского «Реструкта» И я знаю, что у Серёжиной мамы, бывшего нотариуса, есть деньги на отличного адвоката.
Он выйдет и продолжит бить и убивать. Потому что защиты от него — и таких, как он, — в современной России просто нет.
