Наш корреспондент Ксения Бабич продолжает рапортовать из филиалов Ада на Земле, этих уютненьких анклавов бытового Апокалипсиса. На этот раз её занесло в районный суд. Встречайте — тёплый ламповый кафкианский процесс по-русски: помощница судьи в тапочках, рабочие со смартфонами, здесь нет вашего судьи, а комнаты с проводами не существует, но поищите её в подвале.
Пыльное трёхэтажное здание суда стоит внутри московских дворов на Цветном бульваре, вот как о нём отзывался навигатор сайта «Все суды» в 2015 году: «Минут пять пешком, на улице налево за угол здания, где расположено метро, потом дома через два направо во дворы».
В принципе, суд (и Тверской тоже) не создан для решения проблем или для помощи в решении проблем: он создан для того, чтобы эти проблемы создавать и усугублять. А ещё — заставлять ходить к нему каждый день, волоча пакеты со справками для новых справок.
Переступая порог суда (Тверского или любого другого), вы попадаете в царство судебных приставов, мелких и воинственных клерков, судей и измученных истцов и ответчиков — людей здесь нет. Тут вам никогда не рады и никак помочь не могут. Уже на рамке досмотра вещей никто не здоровается с вами: «Рюкзак открываем! Ничо нет? Я проверить должен». И при регистрации: «Паспорт открыть. В какой кабинет?» — говорит вам розовощёкий судебный пристав без имени.
Далее вы воин. Или не воин. Навигации в суде нет, но указать путь могут — ткнуть палкой в сторону другой лестницы.
«Уже полчаса сижу. К открытию пришёл. До скольки? Не знаю! Ещё даже не начали принимать на десять часов утра, а уже одиннадцать. Приду домой — разберёмся, у меня самолёт вечером, так что максимум я тут до трёх буду», — говорит мужчина в синем костюме-тройке, бережно прижимая к себе шуршащий пакет с родным для него делом.
Из нужного ему тридцать шестого кабинета выбегает помощница судьи в тапках и юбке с гигантским кружевом. Пытается запихнуть листок с расписанием слушания дел. Все замирают. Но помощница не смотрит на них, ничего не говорит и убегает обратно. Все выдыхают с облегчением. Время идёт.
На этаж вбегает запыхавшийся старик в кепке и бросается к двум судебным: «Где двадцать шестой кабинет?! Стеклиев! Судья?!». Приставы равнодушно мнутся, потом говорят, что тут во всём здании нет двадцать шестого кабинета, и деда, значит, направили неправильно. Не в этот суд, видимо. В другой ему надо.
Наконец, 12.30 — истинное начало работы суда. Открывается дверь, видна судья в чёрной мантии, она гордо сидит под гербом и портретами чиновников с причёсками «под Матвиенко». Вдоль стен стоят стопки бумаг. Суд начинается. Хоть какой-то. Туда торжественно забегают пять человек.
Через три минуты из кабинета выходит в коридор помощница и орёт на весь этаж: «Где ответчик из Министерства из финансов?».
Никто не отзывается. Его нет. Она закрывает дверь. Все в недоумении сидят на своих местах.
Середина дня. На этаж поднимаются два рабочих и начинают искать серверную комнату: «С кабелями комната тут у вас где? В подвале нет!». Приставы тоже не знают, где это находится, просят поискать в подвале (но ведь её там нет!).
Рабочие пытаются снять на смартфоны номера проводов, на них орут приставы — в суде ничего без специального разрешения фотографировать нельзя. Особенно номера кабелей. Это подсудное дело — объясняют они рабочим.
«Тут туалет страшнее, чем на вокзале в Туапсе в 1999 году!» — делится одна дама с другой. Обе в красивых кофтах с блёстками. Очень весёлые. Они уже ждут последних бумаг и поэтому в мечтах: «У меня есть растворимая каша, растворимый суп, растворимое кофе. Приедем, поляну накроем и отпразднуем! Так жду уже, сил нет».
Почти час дня. Людей становится больше, приходят ответчики и истцы. Приходят к своему времени, но их заседания переносят на более позднее. Судьи не успевают ознакомиться с материалами дела или хотя бы просто найти эти самые материалы.
Откуда-то вихрем, насколько возможно пронестись вихрем по узкому коридору, пробегает адвокат. «Он уже в зале?!» — спрашивает он у собравшихся. Никто не знает, о ком речь, в кабинет судьи никто не решался заглянуть. Адвокат врывается туда сам.
Люди общаются. «Дело в том, что этот ответчик со мной играет! Понимаете? — говорит самоуверенная дама в шапке с помпоном. — Я ещё повоюю! Я своё отвоюю! Ни пяди, ни клочка». Вокруг — благодарные слушатели. Такие же истцы.
Выглянем теперь на улицу. Привезти к суду задержанного в автозаке почти невозможно — бронированная машина около получаса пытается лавировать между легковыми автомобилями, припаркованными во дворах домов, два полицейских истошно орут на испуганных водителей, видимо, так каждый день и проходит их смена.
Наконец, автозак припарковывается возле специального входа с решётками: в здание суда вводят преступника, он в наручниках. Все замирают. Полицейский жмёт закованного к стене и стремительно ведёт его по коридору. Все испуганы. Как будто сам факт того, что человек оказался в наручниках, уже накладывает на него печать дикого преступления. Хотя кто это и почему его ведут в наручниках — никто не знает. Да и не хочет знать. Потому как никому до него нет дела. После этого в коридоре пять минут все молчат. Дед в кепке хрустит сухариками.
Время движется дальше. На дворе самый разгар рабочего дня, а потому судейский рабочий день наконец-то начинается по-настоящему. Чаще и уже не так вяло начинают стучать двери. В них наконец-то кто-то входит и выходит. Чаще и бодрее выкрикивают помощники судей фамилии истцов и ответчиков.
А на выходе из пыльного дворца Фемиды разворачивается драма. «Я забыл паспорт у судьи!» — в отчаянии кричит какой-то мужик приставу. Тот равнодушно ему отвечает: «И чё?».
