Вот уже который год Дания занимает верхние строчки в рейтинге «самых счастливых стран». Уровень доходов датчан — один из самых высоких в Европе, здесь бесплатные медицина и образование, а тюремная система считается одной из самых гуманных в мире. Тем более неожиданной для многих стала прошлогодняя новость о том, что правительство королевства решило отправить всех нелегальных мигрантов на необитаемый остров. В действительности речь шла не обо всех мигрантах, а только о тех, кто не сумел получить статус беженца, но депортировать их домой немедленно по разным причинам оказалось невозможно. В 2015 и в 2016 годах, на волне миграционного кризиса, для содержания людей, которых не пускают в страну, но и домой отправить не могут, в Дании были построены два депортационных центра, цель которых — всё же заставить беженцев уехать из одной из самых благополучных стран планеты. В одном из таких лагерей побывала Диана Юнусова.

Дорога от Орхуса — второго по величине датского городка на восточном побережье полуострова Ютландия — до депортационного центра занимает около часа. Двухполосная асфальтовая дорога без единой выбоины петляет между полями, то и дело ныряя вверх и вниз. Свернув с основного шоссе, мы внезапно остались одни: на несколько километров кругом — ни машины, ни случайных путников, ни лошадиных повозок. Только холмистый пейзаж, словно из заставки «Безмятежность» с поправкой на осень. Я приехала сюда в составе небольшой группы волонтёров, откликнувшихся на объявление в фейсбуке одной из благотворительных организаций. Мы едем на трёх машинах, багажники которых забиты продуктами, одеждой и настольными играми.

Через пятнадцать минут машины подъезжают к белому одноэтажному зданию с красной кирпичной крышей и аркой для въезда с чёрными воротами аккурат посредине. К нему плотно примыкают другие корпуса, выполненные в том же стиле. Кругом — высокая металлическая решётка, объединяющая здания. Большая велопарковка. Над аркой написано тёмными буквами — Kærshovedgård. Это — один из двух депортационных лагерей в Дании. Здесь находятся те, кому датские власти отказали в убежище и предложили вернуться обратно на родину. По разным юридическим причинам (из-за отсутствия договора об экстрадиции и невозможности узнать страну происхождения ввиду отсутствия документов у беженца) власти насильно отправить мигрантов восвояси не могут, а те сами уезжать не хотят. Получается, что люди находятся в подвешенном состоянии: в рай не приняли, а возвращаться на родину — страшно. Почти каждый месяц на площадке перед входом в лагерь собираются разнообразные активисты. Одни требуют закрыть это пристанище «воров, убийц и насильников», другие взывают к гуманности и солидарности с теми, кто попал в непростую жизненную ситуацию.

В 2015 году в Европу хлынула волна беженцев, спасаясь от войны в Ираке, в Сирии и в Ливане, из-за отсутствия экономических перспектив в странах проживания, в надежде на лучшую жизнь. Если в 2009 году в Дании количество соискателей убежища было около 3900 человек, то в 2014-м — 14 700, а в 2015-м — уже 21 300. Для Дании, с её населением в 5,7 миллиона человек, это довольно ощутимо. Лагеря для беженцев расползались по всей стране, а бюджет на их содержание почти удвоился: если в 2014 году было потрачено 4,7 миллиарда датских крон, то в 2015-м — более девяти миллиардов (1,352 миллиарда американских долларов). Неконтролируемый поток мигрантов называют одной из причин подъёма национализма в Европе. Члены правых партий занимают всё больше мест в парламентах Старого Света со второй половины десятых, и Дания не стала исключением: в 2015 году здесь на парламентских выборах одержал победу правоцентристский оппозиционный блок (коалиция правых популистов из Датской народной партии и Либерально-консервативная партия «Венстре»). Новый парламент датчане сформируют в июне этого года.

Обычно, приезжая из стран Ближнего Востока и из Африки, мигранты въезжают на территорию ЕС со стороны Греции или Италии, а потом беспрепятственно едут в ту страну, где хотят осесть. Швеция среди всех стран ЕС славится наилучшими условиями для беженцев, поэтому большинство соискателей убежища используют Данию в качестве транзита на пути туда. В январе 2016 года Дания ввела паспортный контроль на Эресуннском мосту, соединяющем королевство со Швецией, и выделила деньги для обустройства лагерей в Турции, полагая, что таким образом мигранты из стран Ближнего Востока не поедут на север Европы в поисках лучших условий. С тех пор количество беженцев резко сократилось: в 2017 году убежища попросили всего 3500 человек — даже меньше, чем в 2009-м.

Страны, из которых приезжают беженцы в Данию, тоже меняются. Большинство — это жители Сирии, в 2015-м было также немало выходцев из Ирана и Афганистана, а сейчас, помимо сирийцев, чаще всего приезжают из Марокко и Грузии.

Первый депортационный лагерь — Sjælsmark был обустроен в 2015 году на базе бывшего лагеря для беженцев, не достигших 18-летнего возраста. Второй лагерь — Kærshovedgård — в 2016-м. Их построили не только потому, что стало не хватать места в обычном лагере. Министр по делам иммиграции Дании Ингер Стойберг сказала, что цель депортационного центра — «сделать как можно менее толерантные условия для беженцев, чтобы они скорее покинули нашу страну». До этого люди, ждавшие убежища и получившие отказ, имели право на сравнительно свободное перемещение по стране. Те, у кого нет родственников в Дании, переезжали из одного лагеря в другой, а те, у кого родственники есть (получившие убежище или вид на жительство), продолжали жить вместе с семьёй, отмечаясь раз в несколько дней в местном отделении полиции. Теперь же их всех собрали в одном месте.

Полька Кася Скода живёт в Дании уже более десяти лет и активно занимается благотворительностью. Сейчас она — руководитель волонтёрского проекта «Солидарность» и активно занимается помощью мигрантам и беженцам. В 2015 году она начинала с поездок по лагерям для беженцев, а потом, после открытия депортационного центра, сосредоточилась на нём. «Я помню нашу первую поездку в Kærshovedgård. Никто толком не понимал, что это такое и что там можно сделать. Раньше мы ездили в лагеря для беженцев, им помогает Красный Крест, за одним лагерем закреплено пять автобусов. Мы приезжали раз в две недели и на этих автобусах вывозили людей в город — просто развеяться. Когда мы приехали в депортационный лагерь, там было в несколько раз больше людей и всего один автобус. В общем, старая схема уже не работала, мы должны были придумать какие-то развлечения, не выезжая за пределы лагеря».

Ранее комплекс зданий лагеря был тюрьмой. Её построили ещё в 1943 году, а в 2016-м закрыли, однако семи гектарам земли с казёнными постройками быстро нашли новое применение и переделали в депортационный центр. Даже персонал остался тот же. Рассчитан лагерь на шестьсот мест, а живёт там сейчас чуть более двухсот человек, из них — только 20–25 женщин. Из двадцати двух национальностей больше всего в лагере беженцев из Сирии и Ирака. Количество людей постоянно меняется: в худшем случае их таки депортируют, но бывает и так, что дела пересматриваются и беженцам предоставляют убежище.

На входе обитатели лагеря должны пройти биометрический контроль, то есть приложить не карточку, а палец. По правилам, они должны проводить каждую ночь в этом лагере, однако иногда бывают исключения: кому-то разрешено отмечаться три раза в неделю, кого-то отпускают на праздники повидать родных — всё довольно индивидуально и зависит от положения самого беженца. Однако при нарушении этих правил последствия могут быть довольно серьёзными: несколько недель или даже месяцев в настоящей тюрьме. Теоретически в течение дня мигранты могут спокойно выходить из лагеря и ездить по своим делам. А на деле — до ближайшего населённого пункта семь километров, автобусных остановок нет, да и денег на автобус тоже нет. Идти некуда, но так и было задумано: изоляция — одна из основных целей существования депортационного лагеря.

Охранники — в форме, но без наручников и резиновых дубинок. Их задача состоит в том, чтобы следить за пропускным контролем и обеспечивать безопасность на случай драк или других происшествий.

Проходим во внутренний двор. На территории находится несколько административных и жилых построек. Слева — корпус для женщин, справа — столовая, спортивный зал и жилые помещения.

Внутри жилые постройки представляют собой длинный коридор с дюжиной комнат по обе стороны. Душ, туалет, прачечная находятся на этаже. Стены того же белого цвета. Где-то маркером на стене выведена карта Курдистана, где-то написано «fuck dansk» («к черту датский язык»), где-то — «say Hi to Hitler» («привет Гитлеру»). Очень много строк из религиозных учений. Или же просто: «Хочешь узнать, есть ли в этой комнате сигареты? Так вот, они мне тоже нужны». По коридору разносится громкая музыка.

В комнатах живут по двое или по трое. Кровать с высоким матрасом, письменный стол, полки. Всё в довольно приличном, если не новом, состоянии. Трёхразовое питание, спортивный и тренажёрный залы, небольшое футбольное поле, комната с музыкальными инструментами. То, чему позавидуют российская общага и некоторые гостиницы в регионах, в Дании приравнивается к «невыносимым условиям».

Женщины живут отдельно. В их корпусе куда более уютно и чисто, чем в мужском. Гостиная, в которой есть телевизор и большой обеденный стол, никогда не пустует. Как только мы вошли, на нём магически быстро появились чашки для чая. Около плиты стоит грузная женщина лет семидесяти, с тёмными с проседью волосами, одетая в платье для намаза, варит суп. Плита — маленькая, как для похода: официально готовить в лагере запрещено, однако госпожа Амал скучает по домашней еде и иногда готовит украдкой. Пока варится бульон, она неспешно рассказывает свою историю. Амал из Ирака. Несмотря на то, что она любила учиться и хорошо успевала, мать забрала её из школы после окончания шестого класса помогать по хозяйству. Потом Амал вышла замуж, родились две дочери. Муж хорошо зарабатывал, поэтому Амал сидела дома с детьми.

В 2003 году её муж погиб в Иракской войне. Зная суровые семейные традиции, Амал, боясь, что семья мужа заберёт у неё дочек, начала искать разные варианты, как снова выйти замуж и обрести защиту. Знакомые и родственники быстро нашли ей вариант — холостой сириец, который был не прочь взять в жёны женщину с двумя детьми. Одна проблема — он жил в Дании. Недолго думая, Амал собрала вещи и уехала из Ирака. Она подала на визу по восстановлению семьи и получила её. Однако новый муж оказался тираном и частенько поколачивал и её, и дочек.

Статус Амал в новой стране был привязан к мужу, в случае развода она могла бы потерять всё. Решиться было трудно, но терпеть боль и видеть, как избивают дочерей-подростков, не легче. Амал постаралась собрать все медицинские справки и свидетельства побоев и подала на развод, надеясь на благосклонность датских властей. К тому моменту она уже неплохо говорила по-датски, а дочки её и вовсе забыли арабский и быстро адаптировались и к датской школе, и к университету. Не помогло. Развод состоялся, муж пропал, а вид на жительство забрали.

С тех пор Амал несколько раз переводили из одного лагеря для беженцев в другой, пока она не оказалась в депортационном центре. Дочкам повезло больше: одна из них получила вид на жительство в Швеции, другая, окончив медицинский вуз, устроилась в Копенгагене ассистентом стоматолога. У них уже свои дети, то есть внучки госпожи Амал. Они нашли способ остаться легально в стране, а вот их маму приговорили к возврату на родину, где она не была ни разу с тех пор, как уехала, то есть более пятнадцати лет. Когда её спрашиваешь, почему она не хочет вернуться и предпочитает жить здесь, в окружении охранников и забора, она отвечает: «А что я там буду делать, на родине? У меня там не осталось никого, у меня даже нет дома. Моя семья — здесь».

Люди, живущие в депортационном центре, — это взрослые мужчины и женщины, которые не хотят добровольно уезжать из страны после получения отказа в убежище по разным, в основном юридическим, причинам. Есть те, кто приехал по фальшивому паспорту, и невозможно установить, в какую страну вернуть мигранта. Сами они сотрудничать с властями отказываются. Есть те, кто приехал из неблагополучных стран или регионов, и им опасно возвращаться назад, или они приняли участие в несанкционированной акции в своей стране — и теперь дома им грозит тюремный срок. В этом случае Дания признаёт, что возвращение обратно для беженцев небезопасно, но всё равно не может оставить у себя. Бывает и так, что беженец приехал из страны, с которой у Дании нет соглашения об экстрадиции, поэтому насильно посадить его в самолёт власти права не имеют.

Ясер живёт в этом лагере полтора года. Он приехал из Ирана, хотел податься на убежище в Швеции, но попался на проверке документов в Дании. Теперь, согласно Дублинскому регламенту, он имеет право подать на убежище только здесь (первая страна въезда в ЕС). У него довольно уютная комната, просторная, рассчитанная на двух человек, но живёт он пока один. На стенах причудливым образом выложены кусочки разноцветной мягкой бумаги, на выключателе висят оригами.

Из-под кровати он достаёт танбур — струнный музыкальный инструмент, часто встречающийся в Средней Азии и на Ближнем Востоке. Им он дорожит пуще всего — напоминание о родной земле. Ясер — курд, исповедующий ярсанизм, одно из доисламских верований, которое восходит с зороастризму и сегодня активно преследуется в шиитском Иране. «Я учился на четвёртом курсе, факультет психологии. Перед экзаменом декан сказал мне, что я не смогу окончить обучение, потому что я ярсанист. Он сказал, что я должен стать мусульманином. Наше правительство говорит, что все ярсанисты должны принять ислам. А я считаю, что все люди в мире должны быть свободны в выборе религии». Несмотря на то, что депортационный лагерь не оказывает никакой юридической поддержки, Ясеру удалось найти деньги и договориться с адвокатом. Сейчас они готовят документы в суд на пересмотр дела: Ясер надеется, что ему всё-таки смогут дать убежище и он продолжит обучение психологии в Дании.

В лагере есть и несколько русскоговорящих, в основном жителей бывших союзных республик — Армении и Узбекистана. Говорят, что периодически бывают люди из Чечни, однако самиздату не удалось с ними встретиться.

Каждый случай, каждая история — индивидуальны и имеют свои особенности. Попасть в категорию «депортация» можно, ещё и совершив мелкое преступление, находясь в стране по рабочей визе. Всё зависит от того, сколько времени ты легально находился в Дании. Возможно, именно из-за этого правые активисты приклеили обитателям депортационных центров ярлык — «преступники», равняя всех под одну гребёнку.

Андерс Педерсон — основатель организации «Остановите исламизацию Дании» (SIAD). Он выступает за закрытие депортационного центра и экстрадицию силой. Перед Новым годом он провёл у ворот Kærshovedgård демонстрацию, на которую пришло около полусотни человек. Они растянули большой баннер — «Go back to your country» («Возвращайся обратно в свою страну»). Жителей лагеря он называет не иначе как «ворами, убийцами и насильниками». В его блоге довольно чётко отражена его позиция — окружить Kærshovedgård тремя заборами, оставив свободной лишь дорогу в аэропорт. «Мы платим самые высокие налоги в мире, но почему-то нас никто не спросил, хотим ли мы содержать этих преступников у себя в стране». Активисты этой организации считают, что свободное перемещение обитателей депортационного лагеря несёт опасность для жителей близлежащих деревень и городов. Поэтому они рьяно поддерживают новую инициативу правительства — переместить беженцев из Kærshovedgård на остров.

В декабре 2018 года датское правительство выделило 759 миллионов крон (115 миллионов долларов) на обустройство острова Линдхольм. Клочок земли площадью семь гектаров расположен в заливе Stege Bugt; чтобы до него добраться, надо плыть на пароме около двадцати минут. Раньше на нём была лаборатория по исследованию инфекционных заболеваний животных, в связи с чем доступ для посторонних был на него закрыт. С 2007-го остров технически считается необитаемым. Окончательно территорию обустроят для беженцев к 2021 году, она будет рассчитана на сто человек. Согласно информации на сайте датского Министерства по иммиграции и интеграции, остров станет новым местом обитания для всех иностранцев, которые получили отказ в убежище и не могут быть депортированы в страну происхождения. Мигранты смогут покидать остров, но только в определённые часы. Расписание парома не обещает быть регулярным. Ингер Стойберг, министр по делам иммиграции, написала на своей страничке в фейсбуке: «Если вы нежелательны («unwanted») в датском обществе, вы не должны мешать обычным гражданам <...> Лица, получившие отказ в предоставлении беженства, нежелательны, и они должны это почувствовать».

Микела Кланте Бендиксен, глава некоммерческой организации по защите прав беженцев в Дании, считает, что именно изоляция и тяжёлые условия для жизни могут подтолкнуть людей без криминального прошлого к правонарушениям: у них не останется выбора. К идее с переселением на остров относится категорически негативно: «Это против базовых прав человека».

Россиянам быт депортационных лагерей в Дании может показаться если не роскошью, то вполне приемлемыми условиями для жизни (трёхразовое питание, комната на двоих), но датчане уверяют, что в их стране даже к осуждённым преступникам относятся гораздо лучше. «Это всем известный факт, что в датских тюрьмах условия зачастую гораздо лучше, чем в Kærshovedgård. Раньше там была тюрьма открытого типа. Поэтому когда власти переделывали тюрьму в депортационный центр, они убрали все кухни, комнаты для досуга и развлечений, спортивное оборудование, в одной комнате поставили сразу несколько кроватей. Условия стали гораздо хуже, чем когда это место было тюрьмой. По поводу острова — нет ни одного весомого аргумента за то, чтобы перевозить людей на остров. Это сугубо политика, нет никакой разницы, где будет находиться этот лагерь. Это чисто символический жест, так сказать, для картинки, перевезти людей из лесной глуши на необитаемый остров. Нет никакой причины для этого переезда: там, где люди живут сейчас, не совершается никаких преступлений, то есть местные жители от соседства с этим лагерем не страдают».

Металлический забор, который нас встретил при въезде в лагерь, очевидно, имеет какую-то чисто психологическую функцию устрашения. Обитатели могут спокойно покидать территорию. Они должны есть в определённое время без права выбора питания (а многие из мигрантов не едят свинину или мясо вообще), они не имеют права готовить сами. Комнаты, в которых они находятся, нельзя обустраивать и персонифицировать. У них нет права на работу, на получение образования (им не преподают даже датский). У них нет доступа к датской медицине — статус беженца даёт им право обратиться только в датский филиал Красного Креста в экстренных случаях. Спортивный зал есть, но в нём нет даже мяча. Кажется, что мигранты должны быть благодарны и за это.

Однако Микела права: условия в депортационном лагере хуже, чем в датских тюрьмах, которые регулярно попадают в топ-10 самых лучших мест для отбывания наказания. В 2016 году журналисты The Washington Post провели несколько недель в одной из датских тюрем и пришли к выводу, что это место совсем не похоже на тюрьму в привычном понимании: заключённые сами готовят, им выдают карманные деньги и они вправе покидать территорию тюрьмы (речь идёт об открытом типе тюрем). Поэтому, конечно, важно, с чем сравнивать. Ну и самое главное: в отличие от заключённых, знающих, когда они выйдут на свободу, «нежеланные мигранты» не знают, что с ними будет дальше. Так и живут, у ворот в страну счастья, которое, оказывается, не для всех.