В 1972 году братья Стругацкие опубликовали «Пикник на обочине» — фантастическую повесть о Зоне, где искажены законы физики и много опасных артефактов. Главный герой, сталкер Рэдрик, зарабатывает на продаже таких вещиц, хотя ходил бы в Зону и просто так: он одержим этим странным местом. Потом Андрей Тарковский снял по книге фильм, а в 1986 году, после взрыва реактора на Чернобыльской АЭС, в СССР появилась настоящая Зона — зона отчуждения. Вскоре туда потянулись первые любители экстремального туризма, и слово «сталкер» плотно вошло в наш лексикон. Со временем так стали называть всех фанатов прогулок по заброшенным городам, деревням, усадьбам, военным и промышленным объектам. Поначалу это была закрытая субкультура, но сегодня тысячи людей делятся фотографиями и историями «заброшек» в блогах — например, в Яндекс.Дзене. При поддержке платформы самиздат познакомился с двумя российскими и одним украинским сталкерами. Рассказываем, что заставляет их с риском для здоровья ремонтировать квартиры в Припяти, фотографировать заброшенные церкви и искать в раздолбанных бомбоубежищах экспонаты для будущего музея.

Когда киевлянин Стас Полесский впервые попал в 30-километровую зону отчуждения вокруг Чернобыльской АЭС, он жутко разочаровался. «Просто жесть, армагеддон! — вспоминает он. — Внутри домов всё украдено и перевёрнуто. Батареи и трубы срезаны, электрика вырвана, здания в аварийном состоянии. Какой-то музей мародёрства». Это было в 2007 году в рамках легальной экскурсии от местного турагентства. Такие в Украине водят с середины 1990-х, когда экологи и ликвидаторы объявили, что уровень радиации на большей части Зоны нормализовался. Стаса вместе с группой из ещё 29 человек привезли в окрестности Чернобыля на большом автобусе. За несколько часов экскурсовод показал все главные местные достопримечательности. Несколько деревень, в которых живут самосёлы — люди, которые, несмотря на радиацию, вернулись после аварии в родные места. Смотровую площадку у «Саркофага» — изоляционного купола, укрывающего обломки четвёртого энергоблока. Припятское колесо обозрения, которое должны были запустить через неделю после катастрофы, но не успели. Больницу, которая приняла первых пострадавших. А потом группу распустили на самостоятельную прогулку по Припяти. 

Эта часть поездки понравилась Стасу больше всего. Он не увидел в заброшенном городе «застывший 1986-й», как ожидал, но всё же что-то его зацепило. С тех пор он мечтал только об одном: вернуться в Зону и провести там столько времени, сколько захочет.

В семье Стаса Полесского не было ликвидаторов аварии. Всё, что связывало его с Чернобылем в детстве, — день рождения 26 апреля. Правда, родился Стас через два года после взрыва. Впервые о случившемся Полесский услышал от учительницы истории, и масштабы катастрофы его потрясли. Он стал изучать всё, что мог найти по теме. Прочёл «Чернобыльскую молитву» Светланы Алексиевич и «Чернобыль» Юрия Щербака, посмотрел с десяток фильмов, а потом у него появился интернет. Там он после неудачной экскурсии стал искать способы пробраться в зону отчуждения самостоятельно. На полузакрытых форумах никто не хотел делиться информацией, но в конце концов Стас уговорил одного бывалого сталкера взять его с собой. «Поход длился шесть часов, — рассказывает Полесский. — Погуляли по кладбищу техники недалеко от границы Зоны, замерили радиацию у вертолётов и бронетранспортёров, а вечером на маршрутках вернулись в Киев. Больше всего стремали дикие животные, которых в Зоне полно. Но в целом было очень круто».

С тех пор Стас ходил в Зону больше двухсот раз — в среднем у него примерно по 20 походов в год. Самый масштабный был в 2011-м и длился 10 дней, из которых неделю они вместе с ещё тремя единомышленниками прожили в Припяти. «Это сложно передать. Ты настолько отвыкаешь от цивилизации, что первые пару дней в городе не можешь найти себе места». От границы Зоны к Припяти ведут три основных маршрута. Самый короткий — 40 км, самый длинный — 60. «Если постараться, — говорит Стас, — можно дойти за 13–14 часов, но ноги будут просто в хлам. Если нормально отдыхать, останавливаться спать в заброшенных домах, уйдёт три-четыре дня». Самое главное в таком походе — правильный рюкзак, удобная туристическая обувь, фильтры для воды, запас консервов и дозиметр. На значительной части территории радиация не превышает норму: доза облучения за день в Зоне сопоставима с той, которую получает во время перелёта пассажир трансатлантического авиалайнера, только на большой высоте фонит не загрязнение, а космос. Но есть и опасные места, например Рыжий Лес — массив деревьев, принявший на себя ударную дозу радиоактивной пыли после взрыва реактора. Или подвал медсанчасти, куда сбросили сапоги и костюмы пожарных, которые первыми приехали на станцию после взрыва. Все эти места Стас знает как свои пять пальцев, ведь в какой-то момент Зона стала его профессией.

Полесский учился на менеджера, но никогда не работал по специальности. С середины 2010-х он зарабатывал тем, что создавал сайты про Чернобыль и подключал к ним рекламные блоки. Параллельно он устроился официальным экскурсоводом в Зону, но быстро уволился: «Слишком много правил и запретов». Например, с 2013 года в Припяти запрещено заходить в здания из-за угрозы обрушения. Ещё туристам нельзя фотографировать КПП, сотрудников полиции и реактор со всех ракурсов, кроме смотровой площадки. Также запрещается садиться на землю и класть на неё личные вещи, носить открытую одежду, собирать грибы и ягоды. Гидов, которые не уследили за подопечными, отстраняют от работы. В итоге Стас нашёл другой способ связать жизнь с Зоной. Сейчас основной доход Полесскому приносят блог в Яндекс.Дзене и YouTube-канал. Стас выкладывает туда отчёты о вылазках, историческую информацию о Чернобыле и видео походов в гости к самосёлам, которых в Зоне осталось около ста. Перед каждым путешествием он составляет контент-план: список того, что нужно сфотографировать и снять для подписчиков. И помешать ему сделать свою работу могут только сотрудники полиции. 

Официально доступ в 30-километровую зону вокруг Чернобыля разрешён только по пропуску. Его оформляют участникам легальных экскурсий, самосёлам и вахтовикам, которые работают на территории отчуждения: егерям, экологам, сотрудникам хранилищ ядерного топлива и людям, которые до сих пор заняты на консервации АЭС. Сталкеры же проникают в Зону без пропуска, перелезая через ограждения. За ними охотятся патрули местных полицейских. На пойманного составляют протокол, а потом вывозят его за территорию. После суда ему грозит штраф до 1000 гривен (примерно 2700 рублей). Это мало кого останавливает: в 2011 году СМИ писали, что каждый день в Зоне задерживают по 5–6 сталкеров. «Есть те, кто сами сдаются, чтобы обратно не идти, — рассказывает Стас. — Я такое осуждаю. Ну, только если человеку не стало там плохо». Самого Полесского за весь 14-летний стаж походов ловили десять раз. «Первый раз вычислили очень глупо — по следам на снегу. Это было ещё до реформы, когда милицию переделали в полицию, — тогда вообще был полный беспредел. Клали мордой в пол, орали, могли на обыске украсть что-то из рюкзака. Сейчас просто вежливо говорят: „Ну что, нагулялись? Пойдёмте оформляться“».

На сленге сталкеров поимка полицией или охраной объекта называется «запал». Самый обидный запал случился у Стаса год назад. Тогда они вместе с женой Викой — кстати, с ней Полесский познакомился в группе Фейсбука, посвящённой чернобыльским походам, а предложение руки и сердца сделал на крыше здания в Припяти — решили отреставрировать игровую комнату в припятском детском саду. Вика пошила детские одеяльца и наволочки для подушек, пара взяла с собой краску и тряпки для уборки. Остальной антураж — плакаты, игрушки, мебель — в Зону помогли доставить бывшие коллеги Стаса по туристической работе. После трёх дней ремонта Полесских обнаружили полицейские. «Они удивились, конечно, — ну, молодцы типа, — вспоминает Стас. — Но закон есть закон». 

В следующий раз Полесские решили отремонтировать комнату в одной припятской многоэтажке. Там Стас и Вика воссоздали спальню советского подростка: с односпальной кроватью, рабочим столом, картой мира и плакатами «Кино» и Metallica. «Мы пытались общаться с официальными представителями, показывали им наши проекты. Всем всё понравилось, обещали дать добро на работу, но с тех пор прошёл год — и ничего не сдвинулось. В этом году мы сделали ещё одну комнату, уже на более высоком уровне — с ковром и телевизором. И пока остановились». На вопрос, зачем они вообще этим занимаются, Стас коротко отвечает: «Чтобы люди знали, как могло бы быть, если бы о городе заботились».

Более развёрнутый ответ даёт Вика. В ролике про ремонт она объясняет, что они с мужем хотели показать пример другим сталкерам. «Проект делался, чтобы напомнить всем, что Припять — это не просто голые заброшки. Это место, где кипела жизнь. Мы хотели показать людям, что здесь нельзя вандалить, потому что это место памяти. Хочу передать привет всем припятчанам и сказать: я очень сочувствую, что вы потеряли дом». В комментариях под постом какая-то женщина пишет, что расплакалась от видео. 

Правда, негативных комментариев в блоге Стаса тоже много. Люди обвиняют его в вандализме и глупости и желают словить побольше радиации. Но сильнее всего Полесского расстраивает, что посты и видео о ремонте набирают куда меньше просмотров и лайков, чем контент типа «фото тогда и сейчас: как изменилась Припять с 1986 года». Возможно, предполагает он, аудитория просто не хочет видеть того, что нарушает её картину мира. «Люди считают сталкеров мародёрами и преступниками. Многие уверены, что мы в Зоне только и делаем, что охотимся на животных, отнимаем пенсии у самосёлов и рисуем граффити на стенах. Конечно, такие тоже есть, но это не всё сообщество. И когда мы показываем, что якобы негативные персонажи хорошее делают, этого не замечают».

Субкультура любителей заброшек — в основном промышленных и военных объектов, которые перестали функционировать после распада СССР, — пришла в СНГ в девяностые годы. Исследователи описывают всё явление термином «индустриальный туризм» и выделяют в нём несколько направлений. Сталкерство — посещение заброшенных поселений и объектов, многие из которых охраняет государство или ЧОПы. По руслам подземных рек, канализациям, бункерам, катакомбам и спецлиниям метро путешествуют диггеры. Руферы лазают по крышам, а постпаломники специализируются на заброшенных храмах. Но для людей вне субкультуры все они — плоть от плоти тех, кто после распада СССР бросился разворовывать и пилить на цветмет покинутые производства и убежища гражданской обороны. В итоге сегодня в России сталкерство прочно ассоциируется с мародёрством и вандализмом. 

При этом в интернете сотни форумов и пабликов, где общаются сталкеры, и почти в каждом таком сообществе есть свод этических правил. Там написано, что на заброшках запрещается мусорить и ломать предметы, забирать что-то с собой, рисовать на поверхностях, шуметь и употреблять алкоголь. Впрочем, на одном из форумов даётся такое определение тру-сталкеру: 

Ещё один пункт этих этических правил — не разглашать координаты объекта, который ты посетил. «Жизненный цикл интересного места, о котором становится известно широкой публике, выглядит примерно так, — пишет опытный сталкер и автор Яндекс.Дзена Ольга Орлова. — Съездил, выложил снимки с координатами, описал схему проезда и залаз. Через пару месяцев после запала место оказывается раздолбано, замусорено, спилен металл, растащено всё что можно. Если место непростое (охрана, скрытный залаз и т. д.) —  охрану усиливают, залазы заваривают». Правилу неразглашения неукоснительно следует 29-летний блогер Дмитрий Учаев. С 2015 года он путешествует по заброшенным деревням Нижегородской области и разорённым военным убежищам советских времен. А недавно Дмитрий решил, что во что бы то ни стало должен открыть музей гражданской обороны.

Шесть лет назад Дмитрий Учаев работал в нижегородской фирме, которая делала лестницы. Замерял, чертил и отдавал эскизы в производство. Работа была скучная, зато один его коллега увлекался поиском старинных монет. Он ездил по окрестным деревням с металлоискателем и постоянно хвастался находками. «Я особо ему не верил, но однажды поехал за компанию. Была весна, мы добрались до поля, которое ещё не успели вспахать, и он при мне нашёл две монеты». Через некоторое время Дмитрий, который с детства интересовался историей, купил Fisher F2 — простой бюджетный металлоискатель — и отправился на то же самое поле. «Прибор отличает, где чёрный металл, где медь, где алюминий. Если гвоздь — на табло покажет 15. Если советская монета — 50». В ту поездку Учаев нашёл двухкопеечную монету 1812 года. У нумизматов это считается попсой, много денег за такую не дают, но Дмитрий был в полном восторге. Вот только откуда монета взялась в чистом поле?

Дмитрий загорелся и стал искать информацию. Оказалось, с 1960-х годов в СССР проходила ликвидация «неперспективных деревень». Людей из мест с населением меньше полутора тысяч принудительно высылали в деревни и сёла побольше. Предполагалось, что это повысит эффективность крупных колхозов и положительно скажется на жизни больших поселений: чем больше людей, тем выше стимул создавать хорошую инфраструктуру. Но идея обернулась провалом: люди болезненно переживали расставание с личным хозяйством и предпочитали перебираться сразу в города. За двадцать лет такой политики число деревень и сёл в СССР сократилось больше чем в два раза. Обезлюдевшие территории отдавали под сельское хозяйство, и в итоге по всему Союзу появились тысячи «распаханных деревень». Дерево сгнило, но хорошим металлоискателем в этих полях до сих пор можно найти что-нибудь интересное. 

Дмитрий стал копать глубже. Его следующей страстью стали заброшенные деревни Нижегородской области, которые ещё не сровняли с землёй. Перед каждой поездкой он искал исторические материалы в интернете и городских библиотеках, а потом снимал прогулку на видео. «Начинаешь с крайнего дома, — описывает Учаев. — Заходишь только туда, где нет замков. Мне постоянно в комментариях пишут, что я мародёр и шляюсь по чужим дачам, но я иду только туда, где уже ни окон, ни дверей. Самое интересное место в доме — чердак. Я находил там прядильные машины, ковры, старые журналы, а один раз очень красивую керосиновую лампу. Правда, больше там обычно ничего нет — всё ценное мародёры растаскивают сразу же, как уезжают хозяева». Редкие находки Дмитрий всегда оставлял в домах: он принципиально не хотел зарабатывать на продаже антиквариата. Ему не нравится, что к сталкерам относятся как к дельцам и любителям лёгкой наживы.

Параллельно с новым увлечением Учаев завёл в Яндекс.Дзене несколько блогов; один — «Забытая Россия» — он ведёт до сих пор. Постепенно доход от платформы стал перевешивать его заработок в конторе с лестницами. Тогда Учаев с радостью уволился с нелюбимой работы и вместе с женой и тремя детьми переехал из Нижнего Новгорода в Уренский район области. Там он познакомился с местным краеведом, вооружился исторической фактурой и отправился осматривать новые заброшенные деревни. «Истории у них как под копирку писаны, — рассказывает Дмитрий. — В основном тут были старообрядческие деревни. До революции жили себе жили, потом пришла советская власть, потом бунт, затишье, колхоз, война, ликвидация. Отдельные деревни дотянули до 1990-х. И главное, последние следы тают на моих глазах. Места, на которые я ездил три-четыре года назад, уже пропали. На каждом объекте у меня чувство: вот бы сейчас это восстановить». 

Несмотря на однообразие заброшенных сёл и то, что Дмитрий не разглашает их координаты, несколько раз комментаторы под его постами узнавали места съёмок. «Один мужчина опознал родительский дом, описал обстановку внутри, и всё сошлось. Другая женщина сказала, что я побывал в доме её бабушки, где она когда-то проводила лето. Оба меня очень благодарили».

После года в Уренском районе Дмитрий понял, что доходов от блога не хватает, чтобы обеспечивать семью. Пришлось возвращаться в большой город и искать работу. Тогда же трансформировалось и его хобби. Несмотря на предостережения жены, он увлёкся диггингом и стал исследовать многокилометровые дренажные штольни под Нижним Новгородом (чтобы избежать оползней, в холмистом городе на слиянии Волги и Оки с XIX века стали создавать систему подземных артерий — они помогают выводить грунтовые воды на поверхность). А от катакомб Учаев плавно перешёл к заброшенным бомбоубежищам. «В Нижнем их активно строили во время Великой Отечественной. Был даже один крупнозаглублённый бункер, который, судя по некоторым документам, можно считать Бункером Сталина, — с энтузиазмом описывает Дмитрий. — В итоге Сталин туда так и не приехал и убежище ликвидировали. Просто залили бетоном со всех сторон». 

Но большую часть объектов гражданской обороны в Нижнем Новгороде, как и в остальном СССР, построили во время холодной войны — на случай ядерного удара. Часть бомбоубежищ представляли собой «поддомники» в подвалах сталинок, и с годами их заняли кладовки и свалки. Ещё были отдельные бункеры с герметичными дверями, системой очистки воздуха, электрогенераторами и запасами продовольствия. Последние полгода Дмитрий пытается сделать в одном таком музей гражданской обороны и современной фортификации. Бомбоубежище находится в городе Бор — это через канатную дорогу от Нижнего Новгорода. Генераторов и продовольствия там уже нет, зато осталось атмосферное помещение. В нём Учаев планирует разместить костюмы химзащиты, противогазы, дозиметры, агитплакаты и памятки «Что делать в случае ядерного взрыва» из личной коллекции.

Бункер числится на балансе Минобороны, и пока переговоры с ведомством идут вяло. Но Дмитрий не сдаётся и планирует зарегистрировать НКО — он узнал, что так больше шансов получить здание в безвозмездную аренду. «Для меня тут важна не столько история, сколько философия, — рассуждает Дмитрий. — Люди жили с мыслью, что может случиться всё что угодно и надо успеть добежать до убежища. Буквально: хочешь мира — готовься к войне. Я думаю, бункеры нужны и сегодня, потому что никто не гарантирует нам безопасность. Но сейчас за этим никто не следит». 

«Никто не следит», «никому не нужно», «не забытая, а убитая», «больно» — пожалуй, самые распространённые после обвинений в мародёрстве комментарии в блоге «Забытая Россия». Аудитория болезненно реагирует на российскую разруху и не видит в ней сталкерской эстетики. По большому счёту Дмитрий солидарен с подписчиками. «Мне хочется, чтобы государство изменило отношение к заброшенным объектам. Если больше не пользуешься — передай новому хозяину, зачем лежать собакой на сене! Хочется, чтобы в таких местах развивался туризм. Пусть даже за вход будут брать деньги, но на эти средства можно восстанавливать те же штольни. Недавно над ними в центре Нижнего Новгорода отреставрировали парк „Швейцария“. Вбухали много миллионов, а внизу — эти катакомбы в аварийном состоянии. Если случится оползень, он просто стащит все эти миллионы под землю».

Пожалуй, сильнее обывателей сталкеров недолюбливают только сами сталкеры. Атмосфера в сообществах и на форумах почти всегда напряжённая. Бывалые по-снобски отвечают на расспросы новичков и упрекают их в том, что они переиграли в легендарную украинскую компьютерную игру S.T.A.L.K.E.R. Все ругаются из-за запалённых локаций. Те, у кого мало подписчиков, ненавидят знаменитостей. Например, Дмитрия Масленникова — одного из самых популярных в России путешественников по жутким и заброшенным объектам. У него 10,6 миллиона подписчиков на Ютубе, он входит в топ самых высокооплачиваемых блогеров России, а недавно его позвали в эфир «Вечернего Урганта». Этот капитал Дмитрий сколотил на контенте типа «Ночь в заброшенном морге» и «Ранил ногу в подземном бункере». В первом видео за счёт качественной ночной съёмки и монтажа 40 минут нагнетается напряжение, но в итоге с Дмитрием в морге ничего не происходит. Во втором он случайно наступил на скользкое бревно, напоролся на острый брусок и проткнул бедро. «Знаете, иногда бывают преграды, которые необходимо преодолевать. И, мне кажется, эта преграда была тем самым испытанием. Я для себя конкретно решил, что высокие просмотры на Ютубе, эта популярность точно не стоят нервов и переживаний моих близких», — говорит Масленников в конце ролика, который набрал 5,3 миллиона просмотров, и обещает больше не снимать такой контент. Но через некоторое время возвращается с новым видео. 

Коллеги не любят Масленникова за заигрывание с темой сверхъестественного и манерные видео с попсовых объектов. С похожими претензиями, только по поводу фотографий, сталкивается и автор блога «Нетуристический путеводитель», 40-летний петербуржец Алексей Поляков. Он, ко всему прочему, нарушает главное сталкерское табу и часто «палит» объекты. «Всё зависит от локации, — объясняет Алексей. — Если это заброшенный завод, хуже уже не будет. А если это усадьба с сохранившимся декором, которую перестали охранять, надо быть аккуратнее. Хотя я считаю, что в этом мире так или иначе один расскажет что-то другому. Поэтому раскрываю локации. А ещё я популяризатор заброшек и любитель похайповать». 

Алексей работает менеджером в отделе продаж в китайской компании — производителе складской техники. Его зарплата на основном месте работы — 110 тысяч рублей в месяц, а в Дзене, по его словам, он зарабатывает «ещё больше». В 2012 году он увлёкся фотографией, а потом случайно попал на экскурсию по непарадному Петербургу и увидел мир с новой стороны: «Дворы-колодцы, обшарпанность, достоевщина. Я много лет тут жил, но как-то не замечал этого». В итоге два хобби сплелись в одно, и сейчас фотоотчёты Алексея из заброшенных питерских коммуналок и полуразвалившихся церквей собирают тысячи реакций в Дзене и его соцсетях. При этом Поляков не слишком тщательно выбирает места для поездок: «Чтобы быть первым, нужно проводить безумную изыскательную работу. Мониторить новости: закрылся завод, дом попал под расселение и так далее. Я не гонюсь за этим и хожу по чужим следам, да ещё туда, куда точно смогу попасть. Зато я делаю качественные фотографии. Пусть коллеги воротят нос. Я энергетический вампир: питаюсь их энергией и тешу своё самолюбие кучей лайков».

У Алексея нет цели отремонтировать какой-нибудь объект или сохранить наследие заброшек для потомков. Он просто старается получать удовольствие от вылазок и в этом смысле очень близок к своей аудитории. «Мне кажется, обыватель смотрит на фото и видео этой разрухи и думает: „Как хорошо, что это не в моём доме“. Да, не любая картина радует глаз. Недавно был на бывшем стекольном заводе под Питером, который с XIX века известен на всю Россию. Столько сил, столько ресурсов вложили туда — и всё кончилось. Да, Балабанов. Да, Быков. — Алексей берёт паузу и улыбается. — Но не хвататься же за голову — внутренний художник должен быть циничным!»

Сегодня в России почти 19 тысяч заброшенных деревень, и с каждым годом их становится больше. На сайте «Урбантрип», крупнейшего независимого проекта, посвящённого заброшкам, собрана информация о 2300 предприятиях, 1900 военных и 3900 подземных объектах, которые перестали выполнять свои функции. Разумеется, это не исчерпывающий список. Даже если вы не интересуетесь заброшенными объектами, игнорировать их не получится — они везде. «Остановились по дороге у помойки, нашли бункер и заброшенную позицию ПВО», — пишет Дмитрий Учаев в одном из постов. Государство пытается контролировать ситуацию: например, в Москве промзоны переделывают в арт-кластеры и жилые кварталы. Но на большей части страны всё сводится к усилению охраны и строительству новых заборов. А чем недоступнее заброшка, тем сильнее она манит сталкеров.