По статистике, жители Индии в год покупают почти 2,7 миллиарда билетов в кино, но сама индийская киноиндустрия по своим оборотам и размерам, мягко говоря, далека от западной. Тем не менее слово «Болливуд» известно, кажется, всем, но не каждый в курсе, что существуют ещё Толливуд, Молливуд и Колливуд. Европейскую внешность местные режиссёры любят и ценят, а потому иностранцы имеют хорошие шансы попасть в один из множества производимых болливудской машиной фильмов. 

Читательница самиздата Ира Данильянц, прожив в Индии полтора года, попала в самое сердце индийской киноиндустрии, сыграв в бесчисленных массовках и эпизодических сценах: то становилась членом олимпийской сборной Австралии, то стояла в витрине на улице красных фонарей. В этом тексте Ирина рассказывает, почему не включить в фильм ни единого кадра с многочасовой и масштабной съёмки на стадионе — это нормально и за что профессиональные актёры массовых сцен недолюбливают «гоанских».

Шёл третий час фильма, когда оказалось, что у главного героя — циркача-злодея с выразительными бровями — есть добрый брат-близнец, которого тридцать лет скрывали в подсобке цирка. Зал оживился. На экране появилась группа девушек в ярких купальниках и юбках из летящей ткани. Брат-близнец — ну кто бы подумал! Сейчас они станцуют об этом. Мы сидим в пятом ряду и вглядываемся в их лица. Ни одного знакомого. Танец занимает минут пять-шесть. Девушки исчезают, оставив двух братьев наедине. Зал встревожен, добрый брат смущён, злой играет бровями. Включается свет. Антракт!

Мы ездим в кино раз в пару недель. Самый большой кинотеатр Гоа находится в Панаджи, столице штата. Это в часе от дома, если ехать на мотоцикле не слишком быстро. Фильмов на английском здесь почти не бывает, субтитры включают редко, но там всё и так понятно.

В моём детстве каждое воскресенье по телевизору показывали старое индийское кино. Бабушка любила «Танцора диско», а я «Зиту и Гиту». В стандартный трёхчасовой фильм помещалось примерно восемь танцев, несколько длинных песен, любовный треугольник, убийство, раскрытие тайны близнецов и выразительные брови секс-символа. Сейчас всё то же самое, только на танцовщицах гораздо меньше одежды и везде мелькают европейские лица. А у нас такая игра: ловить их в кадре, обращать внимание на случайных прохожих, замечать «своих» среди гостей на киношной свадьбе и узнавать чьи-то спины на общих планах.

Индийские студии делают больше тысячи фильмов в год. «Европейская» массовка есть практически в каждом. И если у вас светлая кожа и живёте вы где-то здесь, то однажды вас позовут на шутинг. Так всё и начнётся.

Я сидела на круглом мраморном балконе с зелёными колоннами и мазала булку за три рупии ярко-красным джемом за десять. Не то чтобы мы жили в каком-то дворце. Строить такие дома, а потом сдавать верхний этаж приезжим — здесь обычное дело. Артём позвонил с незнакомого номера и сказал, чтобы завтра в 7:30 утра мы были на Сиолимском перекрёстке в чём-нибудь не очень ярком. Где-то на пляже будут снимать боевик про мафию, нужно двадцать человек массовки. И купальник, говорит, захвати. За купальник доплатят тысячу.

Кто жил во дворце, так это Артём. Он арендовал крыло в старинном португальском доме с черепичной крышей, огромном и пугающем, как декорация для фильма ужасов. Ходил по улицам босиком, рисовал психоделические картины школьными восковыми мелками, носил с собой флейту, на которой так и не научился играть, всегда звонил с чужих номеров и был в курсе всех шутингов в округе.

Каждую неделю на гоанских пляжах какая-нибудь студия что-нибудь снимала. Студийные менеджеры нанимали местных агентов, местные искали русских субагентов, субагенты подключали друзей, друзья обзванивали знакомых. Так набиралась группа тех, кто готов за символическую тысячу рупий полсуток провести на пляже. Соглашались на такое обычно туристы-отпускники, для которых съёмка в кино была приключением, и те, кто совсем без денег.

На следующий день мы проснулись в 6:30, положили в рюкзак мой купальник и поехали на перекрёсток. Из любопытства.

Если видишь на улице уйму народу, машин и коров, тут два варианта: или киносъёмка, или авария. Авария — редко. Съёмка — чаще и дольше. Толпа собирается за минуту, растёт стремительно. Первое время стоит скромно, смотрит, потом идёт домой за табуреточкой, водой и родственниками. В обед знакомится со съёмочной группой и просит еды. К вечеру вся деревня учит режиссёра делать кино. Эпизодники уходят фотаться и добавлять в фейсбуке девочек из массовки. Главный актёр требует массаж и кофе.

Съёмочный день начинается с завтрака. На пластиковых столах под белым шатром массовку ждут булки, джем и масло, варёные яйца, идли, доса и несколько очень острых соусов. Где-то сбоку всегда стоит металлический термос с традиционным индийским чаем на молоке и стопка миниатюрных картонных стаканчиков. Опытные массовщики приезжают на шутинг со своей кружкой. Я люблю досу — тонкие хрустящие блинчики, а идли — паровые лепёшки из рисовой муки — напоминают размоченный хлеб.

Завтрак — самая интересная часть дня. Дальше мы будем только ждать. Сначала обеда, потом перерыва, потом конца смены. И весь день — пока уже наконец-то позовут пройтись перед камерой или полежать на пляже в качестве фона. Шутинги бывают обыкновенные, танцевальные, ночные и танцевально-ночные. Ночь дороже дня. Танцы в купальнике дороже танцев в одежде. Смена — двенадцать часов. Из этих двенадцати минимум часов восемь мы будем делать ничего. Благословенное ничего. Я пробовала читать, писать, слушать аудиокниги, работать и спать на шутингах. Так же эффективно, как ничего, во время этих бесконечных дней получается только играть в «Бумажки на лоб».

Прежде чем отправиться в Индию без обратного билета, мы пару раз зимовали в Гоа, обзавелись мотоциклом и наездили по стране 15 тысяч километров. «Ну всё, — говорили знакомые, — Индия вас теперь не отпустит». Она и правда не отпустила: как-то раз осенью мы перевели всю работу в дистанционный режим и уехали бессрочно.

Шутинги «из любопытства» быстро превратились в основное занятие. Я не знаю, как это происходит, но однажды оказывается, что вокруг тебя одни агенты, агенты агентов и помощники кастинг-директоров. Тебя добавляют во все нужные группы в мессенджерах — там круглосуточно на русском и английском постят объявления о работе. Тебе постоянно звонят какие-то люди. В твоём телефоне десять контактов со словом «agent». Ты делаешь себе фотосессию на том самом мраморном балконе с видом на пальмы, быстро учишься торговаться и однажды обнаруживаешь себя на верхней полке спального автобуса в компании десяти таких же «актёров». Вы едете на недельный костюмированный шутинг в далёкую деревню в штате Гуджарат.

Индийское кино — это не только Болливуд. В стране сотни киностудий. Большинство снимает региональное кино: Толливуд — фильмы на языке телугу, Колливуд — на тамильском, Молливуд — на языке мальяли. Ты никогда не знаешь наверняка, в каком кино снимаешься. Тебе никто не рассказывает про бюджеты и режиссёров. Название фильма ты впервые видишь уже во время съёмок, оно написано фломастером на хлопушке. Всегда сюрприз, куда тебя поселят: в пятизвёздочный Taj или в школьный спортзал, сколько дней на самом деле ты будешь работать и кто этот человек рядом с тобой. Все ему кланяются, берут автографы и говорят шёпотом, как тебе повезло.

Для успешной кинокарьеры в Индии лучше быть классической блондинкой или длинноволосой фигуристой брюнеткой — как индианка, но со светлой кожей. Знакомый агент рассказал, что родинки на женском лице здесь считаются почти уродством, кудрявые волосы — печальным недоразумением, рост выше среднего и излишняя продолговатость нежелательны. Гримёры и костюмеры из сил со мной выбиваются — украшают как могут. Выдают силиконовую грудь пятого размера, рекомендуют выпрямляющий кокосовый шампунь и спрашивают, не думала ли я вывести родинки со щеки. В основном я играю девочек в баре, клиенток казино, случайных прохожих, проституток и бессловесных подружек второстепенного героя.

Тем временем оказывается, что в индийском кинематографе дефицит «обычных европейских мужчин»: среднего роста, со светлыми глазами, без татуировок и дредов, готовых сбрить бороду и постричься ради искусства. Муж катается по съёмкам, неделями торчит в самой большой киностудии Болливуда Film City и шлёт фотографии: вот он весь в бутафорской крови лежит в окопе, вот участвует в перестрелке, а вот вживается в роль модного дизайнера. На нём ярко-жёлтый пиджак в вишенку, шорты и широкополая шляпа. В ответ я присылаю своё: вот я стою у двери с надписью «LOVE» в декорации с красными фонарями, вот играю в покер в золотистом платье с розой на плече, а вот прогуливаюсь с подружкой по ювелирному магазину. К слову, все эти роли оплачиваются получше дистанционной работы редактором.

Иногда мы оказываемся на по-настоящему крупных проектах. Когда Аамир Кхан снимал фильм об индийской чемпионке по борьбе, массовку собирали по всей Индии. Три дня мы провели на трибунах стадиона, потом переоделись в спортсменов, потом в строгих мужских костюмах сидели за судейским столом. Кино вышло в мировой прокат в прошлом году. Мы смотрели его уже в России и не нашли ни одного знакомого лица, только пару случайных спин. Неделю снимать стадион массовки, а потом не вставить в фильм ни одного кадра — обычное дело.

На масштабных шутингах легко познакомиться с «настоящими» актёрами массовых сцен. Обычно эти ребята живут в Мумбаи по приличной рабочей визе, работают по контракту и слегка презирают «гоанских». Потому что гоанские могут отработать 15 часов за копейки, пойти гулять по столице мусульманского штата босыми и полуголыми, в хлам накуриться во время съёмки или устроить забастовку на полдня во имя справедливости. Из всех присутствующих на площадке людей более непредсказуемые и странные только те, что приехали на шутинг из ашрама.

Пять смен по 12 часов в закрытом пространстве — испытание для сильных духом. Когда в левом углу практикуют йогу, в правом проповедуют, под столом кто-то кому-то ставит иголки, в костюмерке дерутся, а у входа бастуют, не знаешь, что говорить маме, которая звонит узнать, как дела. Мои дела нормально, мама. Что делаю? Ну, я сижу в форме образца 1980 года олимпийской сборной Австралии. Или стою, подняв руки, пока на мне зашивают пышное платье цвета сырого яичного желтка — у нас тут 20-е годы прошлого века, снимаем в замке. Или я торчу в витрине на улице красных фонарей (судя по вывескам, это Болгария), и синий глиттер осыпается на мою серебристую люрексовую майку.

Мы жили в Индии полтора года. Раз в неделю ездили на съёмки. Раз в пару недель ходили в кино. Я люблю индийские фильмы, потому что они, как в детстве. Герои танцуют в любой непонятной ситуации, плачут от всей души и всё так же находятся в особых отношениях с физикой. Зрители слушают перед сеансом гимн страны, смотрят кино с носовыми платками в руках, возмущаются на весь зал, если на экране кого-то убили, а в перерыве выходят в коридор: за попкорном и отдышаться.

А ещё в индийском кино добро всегда побеждает зло. Злой брат-близнец скоро осознает свою вину, добрый его простит. Они будут долго стоять на мосту и смотреть в закат. В это время мы заметим пару русых голов на заднем плане и обрадуемся. А братья возьмутся за руки и прыгнут с моста во имя спасения мира. До самых титров будет играть грустная музыка, а они будут лететь так долго, что зал успеет захлебнуться в слезах. Занавес!