Известная поговорка призывает не зарекаться от сумы и тюрьмы, но опыт читателей самиздата показывает, что этот список следует расширить: зарекаться не стоит от следственных изоляторов, изоляторов временного содержания для нелегальных мигрантов или, как в случае с историей нашего читателя Вадима Фомичёва, от камеры на российской военной базе в Осетии и допросов в местном КГБ. Об этом захватывающем и поучительном опыте Вадим рассказал в своём путевом дневнике, написанном специально для самиздата.

Исследование
«Тюрьма»

Южноосетинская земля изобилует архитектурными памятниками. Большей частью это, конечно, родовые башни, расположенные на холмах в каждом селе или обозначающие деревушки, уже давным-давно исчезнувшие. Состояние этих башен преимущественно критическое. Впрочем, древние руины на фоне скал всегда смотрятся живописно. Особую ценность для исследователей и простых, как я, туристов, которые пока в этих краях крайне редки, представляют остатки крепостей, дворцовых и храмовых комплексов.

Перед одиночным походом в высокогорье я решил поехать в Икорту, крохотное полуживое село на юго-востоке страны со старинным храмом XII века. Над тускло-зелёными холмами летели рваные грозно-фиолетовые облака. Толик, пожилой водитель такси, переживал, пройдёт ли его «шестёрка» по распаханной каменистой дороге.
— Я утром Святому Георгию помолился, — пояснял, вцепившись в рулевое колесо, — он наш министр транспорта! Должны добраться нормально.

Путь пролегал по холму ровно вдоль границы с Грузией. Повернув голову, я любовался открывающимся по правую руку видами зелёной долины соседней страны, которую я ещё недавно дважды проехал из конца в конец. Сорок минут спустя, обогнув поворот, машина встала у шлагбаума со свежевыкрашенным запрещающим знаком. Из хижины, занавешенной камуфляжной сеткой, вышла явно неместная морда с оружием наперевес и потребовала предъявить документы. Я сунул руку в рюкзак и понял, что паспорт, чёрт его раздери, оставил-таки в гостинице.
— Выходите из машины, — приказал солдат, поводя дулом автомата. — Вы находитесь на приграничной территории. Без документов и пропуска проезд запрещён.
— Ну ладно, — добродушно сказал я, открывая дверь машины. — Не судьба.
— Подождите здесь, — сообщил боец, — я должен доложить о вас в часть.

Он удалился в свою хижину. Я, уперев руки в бока, встал возле машины. За невысоким холмом с этой точки виднелся бледно-серый купол церкви. «Туда-то мне и надо было», — подумал я. Из-за поворота раздался гул мотора. Чёрно-зелёный военный грузовик остановился за нашей «шестёркой».
— Садитесь в «Камаз», — холодно произнёс появившийся с рацией в руке солдат. – А я, — обратился он к таксисту, — поеду с вами.

Я, не сопротивляясь, вскочил в кабину грузовика, крикнув «привет!» парню за рулём. В салоне, перебивая гул мотора, играл транс. Машина рявкнула и не спеша тронулась вслед за легковой. Вскоре вдоль дороги показались деревянные домики Икорты. Местные жители, вставшие у обочины, проводили нашу мини-колонну равнодушным взглядом. После деревни от грунтовой дороги вверх по склону отходила бетонная, которая и привела нас к пограничной базе. За высокими жёлтыми стенами, опутанными колючей проволокой, виднелись вышки связи и пара жилых домов военнослужащих. У ворот вместе с конвоем нас встретил молодой на вид приземистый мужчина, представившийся начальником базы.
— Согласно статье восемнадцатой кодекса об административных правонарушениях, — нараспев, как пономарь, начал тот, — вы задерживаетесь за нарушение правил пересечения государственной границы Российской Федерации. Что у вас в рюкзаке?

Я вынул из сумки фотоаппарат, объективы, планшет и помятый бананчик.
— Мы всё это опишем, — заявил начальник. — Следуйте в комнату для допроса.
— Покатались, — послышался понурый голос Толика.

Мы вошли на территорию части. Возле ближайшего здания в беседке на скамеечках, подперев руками головы, лежали двое солдат.
— Вы охуели что ли совсем? — удивился начальник. — Это что вам, дом отдыха?! Дежурный, проводите задержанного!

Солдаты вскочили. Один, поправляя ремень, подошёл ко мне и застенчиво буркнул: «Пойдёмте!» Меня провели в маленькую глухую подвальную комнатку с двумя столами, более напоминающими ученические парты, и крупными круглыми часами над входной дверью. Часы застыли на без трёх минут двенадцать. В присутствии двух других военных я разложил на столе всё содержимое рюкзака и все купюры из кошелька. Всё это было сфотографировано. Начался допрос. Зная, что правда — лучшая политика, отвечал, что увлекаюсь Кавказом: уже половину объехал, а что здесь не везде ходить позволено — не знал; у нас вот в стране везде можно.
— Мы заводим на вас дело, — предупредил начальник, — и передадим южноосетинскому КГБ, а они уж сами пусть решают, что с вами делать.

Меня препроводили в душную одиночную камеру с рыжей шконкой у стены и с пыльным полупустым кулером на низкой тумбочке. Сквозь узкое зарешёченное окошечко у самого потолка в камеру проникал ровный свет. Я сел, вытянув ноги. Вентиляция работала плохо. Футболка скоро покрылась тёмными разводами пота. «Вот куда идут налоги», — невесело подумал я, изучая расположение вентиляционных вытяжек и пожарных датчиков на белом потолке. За стеной послышался приглушённый вопль: «Врача!» Я догадался, что моему водителю стало плохо. Кольнуло острое ощущение стыда, что из-за моих авантюр действительно страдает живой человек, отделённый от меня лишь кирпичной кладкой. Однако что я теперь мог сделать? Я и себе-то помочь уже не мог. Оставалось сидеть и ждать развязки, предполагая различные сценарии: штраф? суд?

Минуты перетекали в часы. Я считал свои пальцы, неизменно приходя к одному и тому же результату. Отстукивал сложные ритмы по деревянной шконке и даже на часок прикорнул, когда меня разбудили, чтобы провести дактилоскопию.

Спустя семь часов заточения дверь открылась, и в сопровождении солдат в камеру зашёл высокий улыбчивый осетин в форме службы безопасности Южной Осетии с моим фотоаппаратом на плече.
— Ваше оружие? — спросил он громким, привыкшим командовать голосом.
— Моё, — ответил я, приподнимаясь со своего ложа.
— Проверьте ваши вещи и пересчитайте деньги, — сказал кагэбэшник, протягивая мой рюкзачок.

Всё оказалось на месте.

Мы вышли во двор. Утренняя мрачная погода сменилась мягким предзакатным солнцем на безоблачном небе. Я с наслаждением вдохнул тёплый, пахнущий долинными травами воздух. Вскоре из здания вышел мой спутник Толик. Его седые усы дрогнули в слабой улыбке.

Кагэбэшник подозвал меня к серому уазику-буханке.
— Поедешь со мной.

Я забрался на заднее сиденье и припал к открытой форточке, всё ещё не успев как следует надышаться. Водитель отпил из горла пластиковой бутылки с минералкой и о чём-то деловито сообщил кагэбэшнику на осетинском. Тот ответил и, обернувшись с переднего сиденья, передал мне воду.
— Республика у нас молодая, — сказал он, цепляясь за меня взглядом, — очень молодая… Проблем очень много. Если б не Россия, тут чёрт-те что было бы! Круто тут живётся, очень круто.

Я жадно пил воду и кивал.
— Вот ты был в Грузии? — продолжил офицер.
— Был, — честно ответил я.
— Наверняка же встречали там такое, что русских не любят, Россию не уважают, осетин, да?
— Вообще-то, — осторожно начал я, — не могу с вами согласиться. Я объехал Грузию, но не услышал ни одного дурного слова. Более того, меня тронуло радушие и гостеприимство всех людей, с которыми мне довелось там общаться.

Офицер пожал плечами и неожиданно приказал водителю остановиться. Машина встала у забора деревенского дома в том же селе, которое проезжали по дороге к военной части. Над забором свисали гроздья белого винограда. Офицер вышел из машины, сорвал несколько веточек и вернулся в кабину.
— Держи, — протянул одну мне. — Его специально для вина делают. Пробовал здешнее вино?

Я засунул несколько ягод в рот. Мелкий и костистый, виноград мне, не евшему с раннего утра, показался невероятно вкусным, о чём я тут же сообщил, отдав должное и домашнему вину, купленному днём ранее в розлив в цхинвальской продуктовой лавке за 100 рублей за полуторалитровую бутылку. Попутно спросил, как разрешится дело со мной? Офицер вновь пожал плечами:
— Начальник в понедельник будет. Там разберёмся.

Я вновь приуныл. Была ещё суббота, а на следующий день у меня уже было запланировано начало похода в горы, и ещё сутки провести под стражей меня явно не прельщало.

Здание южноосетинской кровавой гебни располагается в Цхинвале, что характерно, на улице Сталина. В его внутреннем дворе оказался целый парк серых уазиков, подобных тому, что меня привёз. Я последовал за офицером сначала в дежурную часть, затем под конвоем в камеру предварительного заключения, где за мной закрыли тяжёлую дверь. О, это оказалось живописное место! Серые стены обнаружили необычайный художественный колорит. Одну украсила вычерченная карандашом картина, изображающая троих ухмыляющихся грузин в бурках и папахах. Стоя на фоне подёрнутых облаками снежных пиков и куполов монастырей, они с видимым злорадством пинали ползающего на четвереньках свиноподобного коротконогого мужичка, чьё лицо было неистово заштриховано. Поверх этого панно, однако, висела подсказка: «Саакашвили — сука!»

Помимо этого рисунка, всё пространство стены занимали пожелания здоровья и фарта ворам и сидельцам, искренние проклятия судьям, прокурорам и другим представителям властных структур. Также многократно попадались заборчики-зарубки, фиксировавшие дни пребывания безвестных преступников. Самый длинный заборчик насчитывал двадцать одну палку. Вздохнув, я сел на край грязного матраса на пружинной кровати и выглянул в открытое, но зарешёченное окно. На подоконнике оказалась открытая и почти полная пачка сигарет «Тройка» и коробок спичек. Я хоть и давно бросил курить, здесь же спонтанно потянулся к пачке и взял сигарету. Выкурив половину, притушил окурок плевком и бросил в окно.

Через пару часов дверь открылась, всколыхнув сквозняком пожелтевшие оконные занавески. На пороге с моим рюкзачком, переходящим в тот день из рук в руки, как желанный приз, стоял крупный молодой мужчина, знáком потребовавший следовать за ним. Дознавателю, а это оказался именно он, я уже в который раз сегодня ответил на те же вопросы:
— Интересуюсь Кавказом и культурными памятниками. Путешествую. Фотографирую. Двадцать четыре сантиметра. Правша. До четвёртого класса блондин, потом потемнел. Нет, я не люблю маслины. Баджо в «Ювентусе» играл под десятым номером. В Южной Осетии первый раз и знать не знал, что там пограничная территория: никаких опознавательных и предупреждающих знаков не было.
— Так надо было сразу к нам прийти и заявку подать, — мягко сказал следователь. — Мы бы рассмотрели и, может, сделали бы тебе разрешающий пропуск. А так придётся оштрафовать тебя на пятьсот рублей. Если нужна копия постановления, придётся подождать до понедельника.

Как бы ни заманчиво было поиметь такую бумажку на память, я расцвёл, махнул рукой, выложил деньги за себя и таксиста, получил обратно все свои вещи и, прослушав краткий дайджест интересных для посещения мест в Южной Осетии, покинул КГБ и отправился восвояси.

В банкетном зале моей гостиницы, оказывается, играли свадьбу. У входа стоял подарочный белый «мерседес», на дисках которого паутиной болтался целлофан. В скверике напротив, громко гогоча и стреляя оторванными с рубашек пуговицами, лихо дрались гости, размазывая кровавую юшку и сопли по щетинистым щекам.
— Вот она, жизнь! — обрадованно сказал я сам себе.