Очерк о жизни и любви узбека Бабая, потомка завоевателей, отца пятерых детей, с 1979 года зарабатывающего на жизнь вдали от семьи, живущего в –25 в шалаше и так и не научившегося материться по-русски.

Узбеку на вид пятьдесят с небольшим, приехал из Ферганы. Широкое лицо цвета земли, коренастый и медленный, как верблюд. Всё делает неторопливо и с каким-то постоянным нажимом, так он ходит за водой, работает, готовит еду, курит. «Давайте ускоримся, поднажмём», — слова так и не составляются для него в осмысленные фразы. Остановится, посмотрит как будто с интересом и продолжит в своём навеки устоявшемся ритме. Иногда только скажет: «Не надо поднажмём». Такой вот наёмный работник. Говорит, что на стройках с 1979 года, у него пухлые коричневые ладони, широкие запястья, пальцы-сардельки. Есть у него нормальное узбекское имя — Эрали, но соседи зовут его Бабай, то есть «дед». Чуваш с русским именем Иван подбадривает его при каждой встрече: «Не грусти Бабай, найдём тебе бабу». Глухонемая жена Ивана известна на весь посёлок серьёзным и необратимым прибабахом, так что на его вкус я бы не полагался. Бабай в ответ беззлобно посылает Ивана, так и живут изо дня в день.

Дома у Бабая жена и пятеро детей, «два раза по два и ещё адын» — две пары двойняшек то есть и один непарный, он этим фактом очень горд. Для узбеков многодетность — норма и единственная надежда на старость. Зарплаты начинаются от 5 000 рублей, про пенсии и говорить нечего. Бабай мне как-то, будучи в наилучшем расположении духа, пожелал иметь десять детей — по узбекским понятиям это, наверное, высшее счастье. Я переспросил, зачем так много, а он только посмотрел на меня удивлённо. Количество детей в семье часто превышает число классов образования у их родителей. Мой личный фаворит в этом забеге — улыбчивый парень Тахир: четверо детей и три класса начальной школы. Выяснилось это случайно, когда нужно было умножить 52 на 17. Он сказал: «Сам считай, я три года всего ходил». На вопрос, что он делал остальное время до армии, он исчерпывающе ответил: «Ерундой страдал». То есть в наше время можно содержать семью, имея три класса образования, такое вот открытие. 

Достаточно уметь держать в руках лопату и молоток, правда, держать их придётся чуть ли не каждый день без выходных и оплачиваемого отпуска.

В сезон узбек зарабатывает до 40 000 рублей в месяц, если только не подвернётся выгодной сдельной работы. В последнее время помимо соседей по СНГ конкуренцию составляют ещё менее требовательные вьетнамцы. Из этих денег 30 000 отсылаются семье. После комиссии за перевод, конвертации в доллары и из них, остаётся достаточно для биологического выживания. Цены в Узбекистане выше российских почти на всё — за исключением еды. Есть ещё отправки по случаю: на рождение внука, например, нужно послать не меньше 50 долларов. Когда Бабай меня однажды спросил между делом: «Знаешь, какой сегодня курс?», я не сразу понял, что речь об американских деньгах. Человек, который живёт без отопления и водоснабжения с одним комплектом одежды на весь год, интересуется валютными котировками — такой вот образ эпохи глобализма. После прошлогоднего повышения курса доллара работать в России стало менее выгодно, многие перебрались в Казахстан, там почему-то «получше получается». Бабай остался в России, говорит: «Если дерево пересаживать каждый год, оно расти не будет», восточная мудрость из первых рук.

Прошлую зиму Бабай прожил у меня в продуваемом всеми ветрами дачном вигваме, в комплекте с которым он мне, в общем-то, и достался при покупке участка. Было –25 по Цельсию, я звонил иногда и спрашивал про жизнь, предлагая подыскать более подходящее жильё. Очень я тогда опасался, что на моей жилплощади околеет от холода иностранец. Он только говорил: «Нормално, чё». Бабай вообще часто улыбается, его словно всегда всё заранее устраивает. Наверное, это защитный эволюционный механизм: если критически посмотреть на эту порой скотскую жизнь, можно не протянуть и недели. А тут с 1979 года и «нормално, чё». Стоптанные до серой земляной корки ковры, окно забито полиэтиленовой плёнкой, продавленные чужие матрасы, какая-то засаленная советская мебель предпомоечного состояния. До Бабая там жила узбекская пара с ребёнком. Целый год, как — совершенно не представляю.

Неприхотливость в быту — это не совсем та характеристика, тут скорее какие-то сверхспособности организма и секретные практики гималайских йогов.

Примерно так, наверное, смотрели наши далёкие предки на среднеазиатские орды, которые могли обходиться горстью зерна в день и скакать сутками без остановок на своих маленьких лохматых лошадёнках. С кипчакскими предками современных узбеков история вообще интересная. Если упрощать, то это те люди, которые жгли и разоряли русские княжества в составе татарских туменов. В более спокойные годы Великий хан Узбек принял деятельное участие в собирании русских земель вокруг Москвы. Знак его благоволения московским князьям — золотая тюбетейка — позже обросла мехом и историческими мифами, превратившись в знаменитую Шапку Мономаха. Теперь горемычные потомки кипчакских завоевателей-разрушителей поголовно стали строителями на заработках в окрепшем Московском государстве — если у народов есть какая-то коллективная карма, то это вот она. Ирония национальной судьбы.

Строители из бывших кочевников, надо сказать, получились посредственные. Отсутствие критического мышления помогает выжить в степи, но мешает при возведении капитальных сооружений. Истории про незадачливых Равшана и Джамшута — это если и не документальный жанр, то как минимум «основано на реальных событиях». Дать в руки валик и краску — значит, будет закрашено абсолютно всё, даже то, что не надо. Я как-то подрядил Бабая штукатурить цоколь, так заштукатурены были даже вентиляционные отверстия, которые я специально выдалбливал накануне в его же присутствии. Торговля узбекам исторически ближе. Караван через пустыню перевести или чеснок в Нижневартовск отправить — это пожалуйста. Важная составляющая узбекского этногенеза — древний Хорезм — торговал с половиной тогдашнего мира. Овощную заготконтору в Узбекистане Эрали до сих пор вспоминает с теплотой, даже при том, что пришлось два года провести в Магадане, — «нормално, чё, только лицо спиртом надо было протирать — мороз болшой». А с древним Хорезмом вообще интересная и поучительная история. Крупнейшая империя региона, научный и культурный центр, выгодное положение на торговых путях. К XIII веку дела хорезмшахов шли крайне удачно, империя энергично вставала с колен. Ала ад-Дин Мухаммед II отбил у каракитаев Самарканд, присоединял новые территории и именовался не иначе как «тень Аллаха на земле». И в этом победном запале развязал войну с Чингисханом, дважды казнив его послов. Дело кончилось сокрушительным и бесповоротным разрушением Хорезма, после которого он никогда уже не восстановился. Жители современной Хорезмской области Узбекистана по сей день называют себя хорезмийцами, а не узбеками. Заняты главным образом в сельском хозяйстве, как правило, не имеют газа, водопровода и света. Предмет их особой гордости — отлично сохранившиеся древние крепости. Современные узбеки называют хорезмийцев надменными и высокомерными.

Ежедневная кухня Бабая не отличается изяществом, потому что работа начинается в восемь утра, а заканчивается как придётся. Человек, который копает землю весь день, не готовит вечером лагман. Обычно это быстроприготовимый корм типа халяльных пельменей или картохи с жареным мясом и обязательный чай. Соседи говорят, что иногда готовит плов на костре, но это редкость. Плов, как я понял, — это вообще скорее социокультурное событие, чем еда. В естественных условиях он готовится по случаю в огромном казане — «килограммов шестьдесят». Бабай рассказывает, что «дома» его специально приглашали в соседний кишлак готовить на две тысячи человек, и поднимает указательный палец на словах «две тыщи». Скорее всего, привирает, узбеки в целом большие сказочники. Старик ибн Хоттаб наверняка был переодетым узбеком.

Удивительно, но за все годы на стройках Бабай так и не освоил русского мата. Даже когда я однажды уронил тяжёлую доску ему на ногу, он сказал «спасибо».

Да и русский не-матерный, к моему удивлению, освоить смог только на начальном уровне. Может, тоже какой-то защитный механизм национальной эволюции. Более расторопный Равшан по-русски уже говорит, как на родном, ходит с председателем по грибы, а недавно вот стал регулярно выпивать ко всеобщему разочарованию дачных пенсионерок — пропала доступная рабочая сила. Сказали, «обрусел». Бабай в этом смысле, видимо, так и помрёт необрусевшим: алкоголь на работе не переносит. Вечером, впрочем, может «отдохнуть шуть-шуть». Медленно идёт в магазин, возвращается с пакетом, в котором запечатанный фольгой стакан водки и нехитрая закуска. Выпивает, закуривает и рассказывает на заплетающемся русском про семью и про Аллаха, «ну так, по-честному». Удаётся понять только то, что семью он любит, это самое главное в жизни, а Аллах — он один для всех. Больше, в общем-то, про жизнь и понимать нечего.