Постапокалипсис со всеми нами играет злую шутку — вещи утрачивают своё привычное значение, явления меняют суть, и даже алкогольный энергетический напиток удостаивается поэтической эпитафии. В Великобритании учёный Уилл Брукер решил провести над собой эксперимент и на год стать музыкантом Дэвидом Боуи. Он читает те же книги, слушает ту же музыку, посещает те же места и ведёт себя так же, как вёл себя великий певец в разные периоды своей жизни. Юлия Дудкина пообщалась с профессором, Ксения Бурнашева сфотографировала его в Лондоне, и у вашего любимого самиздата получился двойной очерк — про двух людей, которые играли человека по имени Дэвид Боуи.

На секунду он и сам вдруг поверил, что он — Дэвид Боуи. Последние дни всё к этому шло. Сначала пришлось на сутки застрять в аэропорту Лос-Анджелеса без багажа, потом — тринадцатичасовой перелёт. В Мельбурне он наконец оказался 15 июля: к тому моменту он уже несколько дней почти не спал и не ел. В Австралии было прохладно, а он прилетел в одной футболке. «Так вот как чувствуют себя шотландцы в Лондоне», — подумал он, выйдя из аэропорта. От крепкого кофе и шампанского кружилась голова, и, когда он вошёл в свой номер в отеле, стены качнулись навстречу. Но времени на отдых совсем не оставалось — переодевшись, он спустился вниз и поймал такси. Его уже ждали. Охранники перед входом не спросили билета. «Кажется, вам сюда», — сказали они, увидев его, и проводили внутрь.

Когда он появился в дверях, вокруг зашептались: «Смотрите, это же он! Он приехал!». Перепутать было невозможно: ярко-рыжие волосы, белое лицо, синие тени вокруг глаз. Журналисты защёлкали вспышками, незнакомые люди пытались до него дотронуться или даже обнять. Он охотился по всему Лондону за винтажными костюмами 70-х, париками, куртками и галстуками, он заедал молоко красным перцем и пил энергетические напитки в огромных количествах. Всё зашло слишком далеко, и теперь даже по ночам он иногда видит спутанные Боуи-сны — просыпается, записывает обрывки мыслей, а потом, хорошенько покопавшись в книжных биографиях, понимает, что такие же идеи приходили в голову и самому Боуи. Доктор Брукер поймал своё отражение в зеркале, улыбнулся сам себе и подумал: «Кажется, у меня получилось».

Один из парадоксов квантовой механики — квантовая телепортация. Состояние одной квантовой частицы разрушается и воссоздаётся там, где есть другая частица — запутанная. Когда-то Дэвид Боуи был психом №1, парнем из космоса, звездой рок-н-ролла. Теперь это шестидесятивосьмилетний конформист, тень прежнего Боуи — он больше не красит волосы и не перевоплощается, тихо живёт на Манхэттене с женой и дочерью и готовит сам себе подарок на день рождения — первый за три года альбом под названием Blackstar. Дэвид Боуи — квантовая частица, состояние которой разрушилось; Боуи расформировался, чтобы появиться в другом месте. Кажется, роль запутанной частицы в этой телепортации досталась британскому профессору, феминисту, исследователю кино и современной культуры Уиллу Брукеру.

Как-то раз в 1967 году в театральную труппу Линдси Кемпа, танцовщика, мима, известного актёра и педагога, пришёл совсем молодой парень Дэвид Джонс, который мучительно хотел прославиться. К своим двадцати годам Дэвид уже успел выпустить одну неудачную пластинку, записанную за пятнадцать минут, и спеть легкомысленную песенку для рекламы мороженого Luv. Дальше у него ничего не складывалось, и он решил заняться пантомимой — ему нравился театр кабуки, где мужчины играли женские роли. Ученики Кемпа ездили по всей стране и выступали в этом жанре. Дэвид точно знал, чего хочет: чтобы о нём и его творчестве узнал весь мир. Но он не понимал, как это сделать: очень застенчивый и замкнутый, на сцене он чувствовал себя неуютно.

Линдси Кемп хотел помочь ученику, тем более, что у того явно был талант. И тогда Кемп посоветовал парню разрисовать лицо и раскрасить волосы. Ведь если ты надел маску, то ты — уже не ты. Ты — это твоя роль, и на тебя все смотрят. Играй, и люди поверят. У тебя уже нет выхода — ты надел костюм и вышел на сцену, а значит, спектакль начался. Самый длинный спектакль в твоей жизни, Дэвид Джонс, и ты в нём играешь Дэвида Боуи.

В 1969 году, когда американцы высадились (или сделали вид, что высадились) на Луну, майор Том из песни Боуи затерялся в открытом космосе. Би-Би-Си показывали репортажи об американских космонавтах, а на фоне играла Space Oddity. Застенчивый Дэвид Джонс наконец понял, что делать.

Удачная выдумка, набор образов, точное попадание в больной нерв эпохи — в придуманного Боуи так поверили, что он стал почти настоящим. Настолько, что и сам выдумал себе роль. Это был уже двойной спектакль, игла в яйце, а яйцо — в утке. На сцене появился Зигги Стардаст — космический музыкант из пластмассы, алкоголик и наркоман, прилетевший на Землю за пять лет до Апокалипсиса. Дэвид увлёкся постановкой и уже с трудом различал собственные роли. «Никогда не могу решить, я ли придумываю персонажей или персонажи придумывают меня», — говорил он. А иногда он вдруг заявлял: «Вот сейчас перед вами настоящий я», но даже тогда никто не знал, насколько ему можно верить. К 1973 году Зигги Стардаст стал вести себя совсем плохо: он забыл, зачем явился на Землю, и предал своих друзей. Боуи «убил» его прямо на сцене, а на смену Зигги быстро пришли новые персонажи. Боуи как будто бродил по лабиринту из кривых зеркал и в каждом из них видел то Зигги Стардаста, то Измождённого Белого Герцога, то Томаса Ньютона и в конце концов перестал понимать, есть ли там вообще его собственное отражение.

В это же самое время, в середине 70-х, маленький англичанин по имени Уилл ставил свой собственный спектакль. В полдень, во время обеденного перерыва, он приходил из школы домой и старательно переодевался: то в клоуна, то в ковбоя, то в космонавта, а иногда и во что-то совсем непонятное. Переодевшись, он, радостный, снова бежал на уроки. Ему было пять лет, и костюмы он делал из чего попало, так что они получались не очень правдоподобными. Но ему очень хотелось верить, что одноклассники его не узнают. Они и правда не узнавали. Точнее, они в глубине души знали, что перед ними — их друг Уилл, но им нравилось вместе с ним воображать, будто бы он превратился в космонавта или ковбоя. Когда дети вырастают, оказывается, что воображать себя ковбоем, солдатом или кем угодно и наряжаться в костюмы — «глупо» и «несерьёзно». Тогда они становятся солидными мужчинами и женщинами, полезными гражданами своего государства. Уилл Брукер стал учёным.

Брукер изучал кино и культуру, написал известный научный труд под названием «Бэтмен без маски. Анализ культурной иконы», стал профессором в Кингстонском университете в области кино и телевидения. Потом он изучал поведение фанатов «Звёздных войн» и влияние Льюиса Кэрролла на современную культуру. Выпустил серию феминистских комиксов о женщине-супергерое «Моя так называемая секретная личность», которую высоко оценили The Guardian и Times Higher Education. Публичным человеком Уилл никогда не был. Его часто приглашали на разные передачи, и он принимал эти приглашения, но всё-таки больше любил проводить время в одиночестве — читать, писать статьи для журналов, путешествовать. А ещё он любил Дэвида Боуи — человека, который вырос, но так и не перестал играть. Ещё подростком Уилл начал его слушать. Он ходил с кассетным плеером и снова и снова слушал альбом «Let’s dance» — его поражало, как это Боуи умудрился стать невероятно успешным при жизни и при этом оставаться очень странным, как он сумел быть прагматичным, но не терять своей индивидуальности.

Уиллу Брукеру всегда хотелось сделать что-то особенное, что было бы связано с Боуи. Например, написать книгу — в конце концов, это он умеет лучше всего. Но книг про Боуи написано уже столько, что из них он мог бы построить себе целый концертный зал, а Уилл — не такой человек, чтобы просто написать ещё одну и остаться в тени, сделать, как все. И тогда он решил написать особенную книгу, вложить в неё всю душу, а заодно понять Боуи так, как его не понимал никто. И для этого он решил на целый год стать Боуи: ездить по тем же странам, куда ездил он, и читать те же книги, придерживаться такой же диеты и так же одеваться. Может быть, тогда получится влезть в его голову и рассказать, что же всё-таки в ней происходило все эти годы. Ведь если у тебя получилось стать ковбоем или клоуном, значит, спектакль уже начался.

Самый странный спектакль в твоей жизни, Уилл Брукер, и ты в нём играешь Дэвида Боуи.

«В начале это всё было проще, — говорит доктор Брукер. — Я смотрел фильмы, которые смотрел Боуи, слушал музыку, изучал биографии, занимался творчеством. Но потом понял, что, если я хочу по-настоящему понять, что было у него в голове, нужно пойти дальше. Может, если бы я знал, во что всё это выльется, я бы подумал дважды прежде, чем начинать». Теперь Уилл, как и Боуи в своё время, пишет картины и занимается музыкой. Приезжая в города, где когда-то бывал Боуи, он пытается повторить его маршрут. Правда, больших концертов Уилл не даёт — только иногда выступает в маленьких клубах. Зато, когда журналисты просят его об интервью, он никогда не отказывается, ему ведь надо почувствовать на себе, каково это — когда тебя постоянно фотографируют и задают одинаковые вопросы. Оказывается, не очень-то уютно — часто хочется спрятаться и побыть одному. Свой эксперимент Уилл начал с 1960 года — когда Боуи только-только стал строить карьеру. А вот на каком году стоит остановиться, он и сам пока не понимает — ведь, когда суперкнига выйдет в продажу, нужно будет наряжаться в Боуи на презентации, то есть снова возвращаться в старые образы.

Некоторые эпизоды из жизни музыканта удаётся пройти довольно быстро — например, те, когда у него было творческое затишье. На другие нужно много времени — так, Измождённым Белым Герцогом он был несколько недель. Иногда на проект приходится тратить очень много денег. Например, рубашка Измождённого Белого Герцога с высоким воротником обошлась в сто фунтов у портного, а для причёски Томаса Ньютона — «Человека, который упал на землю» — приходилось раз в месяц красить волосы по два часа. А ведь ещё перелёты. В Мельбурн Уилл прибыл прямо к открытию грандиозной выставки, посвящённой Дэвиду Боуи, так что там его встретили, как звезду. Тем более, что настоящий Боуи на неё не прилетел.

Уилл решил сэкономить только на одном — в отличие от настоящего Боуи, он не стал принимать наркотики. Это дорого, нелегально, да и как он придёт к своим студентам под кайфом? В конце концов, нельзя же потерять любимую работу из-за книги. Вместо того чтобы сидеть на кокаине, Уилл стал пить очень много энергетических напитков и заставлял себя не спать по несколько дней. Ощущения, конечно, не совсем такие же, но тоже довольно странные. Да и дело ведь не в костюмах и наркотиках. Иногда учёному даже надоедает, что его проект воспринимают как простой маскарад. Уилл пытается понять творчество Боуи — выяснить, откуда брались образы и идеи. А наркотические трипы и гомосексуальные отношения музыканта, говорит ученый, — это уже его личная жизнь, и Боуи имеет на неё право.

На голове у Уилла — художественный беспорядок, лицо — абсолютно белое, а губы накрашены красной помадой. Через несколько часов он будет давать интервью австралийским журналистам. Профессор уже порядком устал. Он начал свой проект в июне и успел дойти до 80-х годов. Сначала он был Зигги Стардастом — нервным и нетерпеливым. Он почти не ел и не спал, постоянно общался с прессой — ведь так ведёт себя человек, который хочет прославиться. А Боуи очень, очень этого хотел. Зигги Стардаст — это яркий кусок пластмассы с блёстками, за которым можно спрятать очень стеснительного парня.

Потом Уиллу пришлось стать Измождённым Белым Герцогом — фашистской сволочью из 1976. Элегантным накокаиненным Пьеро, почти не выражающим эмоций. Он расставил по комнате чёрные свечи, включил немецкую музыку и писал под неё странные полотна. «Если ты решил быть Белым Герцогом, то ты становишься как пуля, как нож, — объясняет Уилл. — Боуи придумывал все эти образы не просто из пустоты, они были внутри него. Просто в тот или иной момент он вытаскивал их на поверхность. В 70-е ему было очень тяжело, и ему надо было стать именно таким, чтобы всё это пережить. Белым Герцогом может быть не каждый, потому что не в каждом он есть. Во мне нашёлся». Уилл говорит, что Боуи 70-х напоминает ему больную птицу — он как-то весь постоянно сжимается, поджимает под себя ноги, когда садится. «Семидесятые были настоящей катастрофой, — говорит доктор. — Нам повезло, что мы не потеряли Боуи в это время». Это то самое время, когда Боуи, по его словам, питался красным перцем и молоком. Уилл попробовал питаться так же и понял, откуда взялась эта странная поза больной птицы. Он почувствовал себя именно так. Уилл несколько недель бороздил Лондон в лихорадочном состоянии: если ты Белый Герцог, то ты — сверхчеловек и имеешь право делать всё, что угодно. Ты сильный, жестокий, и за твоё преступление никогда не будет наказания.
— Так ты что, правда что-то натворил? — спрашиваю я Уилла, но он уходит от ответа:
— Понимаешь, мне лучше об этом никому не рассказывать. Иногда я думаю, что Боуи не хочет комментировать мой проект, потому что успел забыть, каким он был в семидесятые, и не очень хочет вспоминать. Это правда очень тяжело. Странно даже, что он выжил. Иногда я думаю: вдруг он на самом деле давно умер, а вместо него его клон — этот бодрый подтянутый человек?

К тому моменту, когда Уилл добрался до Берлина, куда Боуи поехал успокаиваться в конце 70-х, он уже порядком перестал понимать, что происходит. На экскурсии по излюбленным местам Боуи он слушал рассказы экскурсовода и иногда вдруг думал, что тот рассказывает про него — Уилла.

Сейчас профессор уже добрался до 80-х. Майора Тома, который много лет назад затерялся в космосе, наконец нашли. Оказалось, что он был всего лишь никчёмным наркоманом, который за свою жизнь не сделал ничего хорошего, только дышал космическим эфиром. «Мама говорила: лучше не связывайся с Майором Томом». В 1980 вышла песня «Ashes to Ashes». На видео Боуи, съёжившись, сидит один в углу комнаты с мягкими стенами. Жестокий Пьеро по берегу моря уходит к закату, чтобы исчезнуть навсегда. Это — дно, с которого постепенно начинается перерождение Дэвида Боуи. И это настоящее облегчение для Уилла: больше ему хотя бы не нужно есть красный перец и запивать его молоком.

Непонятно, как к эксперименту Уилла Брукера относится сам Дэвид Боуи — он отказался комментировать проект учёного. Уилл хочет, чтобы его самая-лучшая-книга-про-Боуи стала для того как бы подарком, выражением любви. Главное, чтобы не вышло так же, как когда-то у самого Боуи с Энди Уорхолом.

В 1971 году супруги Дэвид и Анджела Боуи подошли к дому 33 по Юнион-сквер в Нью-Йорке. Выглядели они впечатляюще: у мужа — волосы до плеч, женские туфли с золотым ремешком и шляпа с широкими полями. Анджела была коротко пострижена и одета почти по-мужски. Вместе они вошли внутрь и поднялись на лифте на шестой этаж, там находилась знаменитая «Фабрика» Энди Уорхола, нью-йоркское гнездо разврата, место, где рождался поп-арт. Дэвид очень хотел туда попасть — он обожал Уорхола и мечтал с ним познакомиться.

Дэвид и Анджела вышли на шестом этаже и увидели перед собой кирпичную стену. Они постучали, к ним вышли какие-то люди и отказались впускать на «Фабрику» — они не поверили, что перед ними известный музыкант с супругой. Пара снова спустилась вниз и поднялась обратно, на этот раз на стук вышли другие люди, и Дэвида с Анджелой наконец впустили. Постоянные гости «Фабрики» никак не могли опомниться после того случая, когда несколько лет назад в лофт ворвалась сумасшедшая феминистка и три раза выстрелила Уорхолу в живот, поэтому смотрели на новеньких с недоверием. Когда Дэвид нашёл Уорхола, он тут же решил спеть ему песню, которую написал в его честь. Она так и называлась: «Энди Уорхол».

«Andy Warhol looks a scream, hang him on the wall...» — кажется, эти слова не очень понравились художнику. Он как-то неопределённо хмыкнул и отошёл в сторону — разговаривать с Боуи ему не хотелось. Дэвид стоял один посреди комнаты и выглядел страшно растерянным — он ведь не хотел никого обидеть. Кто-то, проходя мимо, сказал ему: «Ух ты, да Энди просто взбесился из-за этой песни».
— Простите, — ответил Дэвид. — Я думал, ему будет приятно.
— Да, но ты намекнул на его необычную внешность, — ответил ему незнакомый гость «Фабрики». — А у Энди проблемы с кожей, и ему постоянно кажется, что это всем бросается в глаза.

Дэвид был ужасно подавлен — он чувствовал себя здесь лишним. Но тут Уорхол, проходя мимо, вдруг обратил внимание на его женские туфли — жёлто-золотые с ремешком. Он, кажется, тут же забыл, как сильно его задела песня:
— Я обожаю эти туфли! Где ты их купил? — обратился он к Дэвиду. После этого они начали обсуждать обувь, и недоразумение было забыто. Через несколько лет Уорхол даже стал поклонником музыканта.

Впрочем, если Дэвиду Боуи вдруг не понравится книга, которую напишет про него Уилл Брукер, у того точно найдётся подходящая пара туфель, чтобы всё исправить — не зря он столько времени потратил, чтобы подобрать костюмы для своего эксперимента.

Профессор выглядит уставшим. Он хотел, чтобы этот проект принадлежал только ему, был частью его самого. Но получается, что всё его время и силы посвящены другому человеку. У Уилла накопилось много идей для новых работ, никак не связанных с Боуи, но пока он просто не может за них взяться. Потому что, если ты решил играть роль Дэвида Боуи, ты играешь её до конца, как делал когда-то стеснительный парень Дэвид Джонс.

Нет, Уилл совсем не жалеет, что за всё это взялся: это будет длинное путешествие, из которого он вернётся немного другим. Но иногда он всё-таки заходит в твиттер и обращается к читателям: «Напомните мне, почему я вообще начал всё это делать?».

В 70-е годы Боуи-Зигги был уверен, что Конец света вот-вот наступит. Уилл из 2015 всё больше удивляется тому, что он так и не наступил. Ведь учёный, чтобы погрузиться в прошлое, стал меньше пользоваться соцсетями, он в основном сидит дома, занимается музыкой, живописью и другими старомодными вещами. И, когда он выходит на улицу, ясно понимает, что теперь с миром что-то не так. С каждой журнальной обложки, с каждого билборда кто-то выкрикивает очередную несусветную глупость. Попробуй включить телевизор — на одном канале люди говорят ни о чём, продают воздух и покупают его. На другом — стреляют друг в друга в упор, режут головы, насилуют кого-нибудь впятером. Зайди в интернет — каждый хочет рассказать тебе, какого цвета на нём трусы и что он съел на завтрак. Информации так много, что она не задерживается в голове — мы уже почти как рыбы, которые могут сохранять что-то в памяти от тридцати секунд до нескольких дней, но никак не дольше. «А может быть, Конец света всё-таки наступил?» — думает доктор. Наступил, просто мы не заметили. А Боуи всё знал с самого начала. Если он, конечно, вообще существовал. Всё это ещё только предстоит узнать профессору, когда он пройдёт свой путь до конца.

На прощание доктор Брукер говорит мне: «Знаешь, как делал Боуи, когда уходил со сцены? Это значило, что представление окончено, на него больше не смотрят и он может снять маску». И Уилл медленно стирает с губ помаду.

Боуи давно уже стёр свою помаду, и вы едва ли узнаете его в толпе, если будете прогуливаться по Нью-Йорку, вряд ли найдёте в этом немолодом джентельмене хотя бы отголосок Майора Тома. Может быть, Дэвид Боуи — этот гениальный симулякр — просто утратил свой смысл? Псих №1 перестаёт быть психом, если все кругом сходят с ума. Пластмассовый парень из космоса теряет свою уникальность в пластмассовом мире. В конце концов, Боуи всегда пытался быть зеркалом своей эпохи. Но, кажется, сегодня ему уже просто нечего отражать.