Цифровая трансформация стала неизбежной частью не только человеческой жизни, но и смерти. На смену эпитафиям приходят виртуальные мемориалы, кладбища пытаются заменить hi-tech-центрами памяти, а священников — роботами. Россия пока явно не находится в авангарде диджитализации похоронного дела, но при этом индустрия ритуального контента, похоже, пребывает в глубоком кризисе уже давно. Автор самиздата разбирается, как авторы эпитафий практически остались без работы, почему стране пока не грозит отказ от кладбищ, а на надгробиях орфографические ошибки и цитата из песни Алёны Апиной встречаются чаще, чем QR-коды.
Кризис надгробной поэзии
Редакционное задание устроиться в ритуальную контору и рассказать о том, как работают авторы эпитафий, провалилось. И дело не в отсутствии опыта. Пять бюро, куда автор самиздата отправила своё резюме, пообещали связаться сразу после появления заказов. За полтора месяца предложений так и не поступило, но потенциальные работодатели не собирались сдаваться. Один из них — Luk-media не только сделал редизайн сайта, но и серьёзно расширил каталог услуг. Теперь он включает в себя три раздела: праздничный, детский и печальный. В последнем из них клиенту предлагается выбрать не только эпитафии для близких и для домашних животных, но и стихи для поминок, четверостишия со словами благодарности «за помощь в похоронах».
Услуги профессионалов оказываются невостребованными из-за появления каталогов эпитафий в открытом доступе, объясняет поэтесса Вероника Миронова. «Люди пишут сами всё, что им взбредёт в голову. Я пыталась заинтересовать [своими услугами] компании по производству памятников, но у меня пока не получается. Видимо, они сами не видят в этом ценности или выгоды для себя и готовы выгравировать любой бред по пожеланиям заказчика, даже с орфографическими ошибками», — говорит Миронова. Чтобы хоть как-то сохранить профессиональные стандарты в индустрии, Вероника ведёт группу «ВКонтакте», где рассказывает о правилах составления эпитафий и предлагает свои услуги.
О кризисе в области ритуального контента говорят и наблюдатели. Путешественник Иван Ширяев в рамках проекта «От Кореи до Карелии» решил посетить все города России. На момент подготовки материала он побывал в 579. Важная часть его поездок — коллекционирование эпитафий. Для этого он всегда посещает кладбища.
«К сожалению, часто встречаются скучные и тривиальные четверостишия, которые можно найти в любом городе. Я охочусь за нестандартными. Бывает, люди пытаются переделать под себя стихи известных поэтов, получается нелепо. Лучше бы ничего не писали, чем такую ерунду. Поэтому найти интересную и хорошую эпитафию нелегко», — жалуется Ширяев. Одной из самых странных находок путешественника оказалась надпись с отсылкой к творчеству певицы Алёны Апиной. Извилистым курсивом на надгробье была выгравирована строчка «Эх, Лёха, Лёха, Лёха! Мне без тебя так плохо».
Избежать нелепостей при попытке увековечить имя близкого — задача профессионального автора эпитафий. Для этого заказчики предоставляют необходимую информацию о покойном и отвечают на вопросы об обстоятельствах смерти. После авторы превращают это в ёмкое и трогательное стихотворение. Но представители похоронного бизнеса признаются, что этот вид сервиса не пользуется большой популярностью, а затраты на его раскрутку и оплату персонала не окупаются.
Автор проекта «Помни всегда» Евгений Фаткулин фактически убрал услугу из прейскуранта: «Даже когда была хорошая посещаемость, заказов было немного. Может, было слишком дорого — 3000 рублей за два [оригинальных] четверостишья. Я даже нашёл авторов, которые согласились писать их за 1000 рублей. Потом просто умножил их гонорар на три и пытался продавать. Но доходов от этой услуги немного, поэтому и раскрутка бессмысленна. Конечно, если у кого-то был бы патент на фразу „Помним. Любим. Скорбим“, он бы озолотился. А так нет, эпитафии на заказ денег не приносят».
Второе дыхание ритуального контента
«Помним, любим, скорбим» — действительно самая частая фраза, которую можно прочесть на надгробиях в России. В массовом сознании кладбище не воспринимается как место для зрелищ (если вы, конечно, не относитесь к некротуристам). Но за пределами России ситуация давно меняется.
Трансформация ритуального контента началась в 2008 году в Японии. Тогда местная похоронная компания Ishinokoe («Голос камня») стала массово рекламировать «сканируемые» надгробия. Однако в целях защиты частной жизни доступ к QR-коду был спрятан внутри могильной плиты, которая запиралась на ключ.
Спустя четыре года идею подхватила американская компания Digital Legacys. Но эта фирма выбрала более демократичный подход и позволила семьям умерших самостоятельно решить, каким будет доступ к QR-коду — публичным или приватным. Бюро рекламирует умные надгробья, уверяя, что лучший способ почтить память о любимом человеке или питомце — это поделиться с другими важностью их жизни.
Тогда же появились и скептики, которые сочли такую идею оскорбительной из-за коммерческого происхождения QR-кодов (в 1994 году его изобрели сотрудники японской компании Denso Wave, «дочки» Toyota). Первый серьёзный скандал в связи с появлением QR-кодов на надгробиях разразился в 2013 году. Тогда представители самого известного и престижного кладбища США — Арлингтонского национального кладбища запретили «кощунственное размещение» QR-кодов на надгробиях.
Японские стартапы из сферы ритуальных услуг с такими ограничениями не сталкивались. И это вполне объяснимо для страны, численность населения которой сократилась на 1,4 миллиона с 2010 года. Поиск высокотехнологичных способов погребения становится серьёзным запросом общества. В ответ на это в Токио, например, появились футуристические мемориальные центры с компактными ячейками, где хранятся прах и информация о покойниках.
«Цифра» постепенно становится нормальной составляющей ритуальных услуг, объясняет культуролог, доцент кафедры культурологии и социальной коммуникации РАНХиГС Оксана Мороз. «Технологии упрощают обряды, и тут Япония впереди планеты всей. Жители этой страны страшно переживают, когда не могут обеспечить качественное прощание с умершими. Это заложено в культуру. Поэтому именно там и можно заказать робота, который заменяет буддистского священника и даже стоит дешевле. Но пока это не пользуется большой популярностью, потому что выглядит странно: робот может воспроизвести видимость ритуала, но не может осуществить таинство», — говорит Мороз.
Другое направление диджитализации ритуального контента — чат-боты, которые воссоздают манеру общения покойников. Пока это единичные случаи. Самый известный пример на сегодня — DadBot американского программиста Джеймса Влэхоса. Весной 2016 году он узнал о том, что его отец болен раком. Спустя некоторое время молодому человеку пришла в голову идея увековечить память о нём с помощью цифрового аватара — чат-бота. Для этого Влэхос записал несколько интервью с отцом, а после взял согласие на публикацию данных у всех членов семьи. И уже в ноябре программист выпустил первую версию DadBot. В феврале 2017 года отец Влэхоса скончался.
В мае 2016 года, за несколько месяцев до DadBot, аналогичную программу выпустила команда российского мессенджера Luka (базируется в Сан-Франциско). Основатели стартапа Евгения Куйда и Филипп Дудчук решили сделать чат-бот, а после создали на его основе отдельное приложение, которое воспроизводит манеру общения их погибшего друга Романа Мазуренко.
По мнению Оксаны Мороз, все разговоры о виртуальной смерти, мультимедийных надгробиях, чат-ботах с покойником могут создать ощущение зомби-апокалипсиса: «Современные люди в основном дистанцированы от умерших — даже кладбища вынесены за пределы города и обнесены оградой, а диджитализация — это практически приглашение мёртвых в мир живых».
Пластмассовый мир победил
Трансформация ритуального контента в России проходит ощутимо медленнее. Некротурист Иван Ширяев признаётся, что ещё не замечал QR-коды на кладбищах. Технологии добрались пока до больших исторических кладбищ Москвы — Ваганьковского и Новодевичьего, а также — точечно — до регионов.
Однако предложение на рынке в несколько раз превышает спрос. Руководитель фирмы «Обелиски» Лев Пажуков заметил тренд на цифру в ритуальном бизнесе около пяти лет назад: «Мы всегда следили за зарубежным рынком, старались проецировать на наш, но услуга [QR-коды на могилах] до сих пор не распространена в России. В основном из-за того, что далеко не у всех наших жителей есть смартфоны для считывания кодов, а ссылки могут ломаться. Пока такие инициативы в убыток, мы их не раскручиваем. Но если клиенты просят — делаем бесплатно. С одной стороны, создать QR-код — минутное дело, но ни у кого из конкурентов я пока не видел редактора или конструктора для этого».
Но есть и те, кому удаётся монетизировать создание ритуального контента. Проект «Цифровое наследие» изначально задумывался как социальный. Все желающие могли бесплатно заказать интерактивный мемориал: через QR-код на надгробии пользователи получали доступ к странице с информацией об умершем, его фотографиям, видео. Но из-за финансовых трудностей практически сразу проект пришлось сделать коммерческим. Сейчас такая услуга стоит 8930 рублей. По словам представителя компании Елены Совенко, такое предложение — совсем новое для российского рынка. Но при этом собеседник самиздата не без гордости добавляет, что интерактивные мемориалы у «Цифрового наследия» уже заказывали сестра Михаила Круга и внук Юрия Никулина.
Мемориальные сайты об известных людях и таблички с QR-кодами рядом с их эпитафиями вызывают меньше непонимания. Потомки хотят сохранить и передать общественно значимую информацию о своих именитых предках, объясняет Совенко из «Цифрового наследия». По её словам, атмосфера на больших исторических кладбищах располагает к изучению информации, чего не скажешь об абсолютном большинстве обычных российских кладбищ. Возникают и технические проблемы, на которые указывает Лев Пажуков из фирмы «Обелиски»: на отдалённых кладбищах не всегда ловит связь, и размещение там QR-кода кажется абсурдным и бессмысленным.
В России цифровые ритуалы в обозримом будущем едва ли будут так же популярны, как в Японии. По мнению Мороз, распространение технологий также затрудняют планировка и внешний вид кладбищ. «Они не выглядят как места, куда можно водить экскурсии, где можно спокойно гулять. Это тёмная зона, пространства для горя, где не хочется долго находиться», — говорит культуролог Оксана Мороз.
Цифровая деменция
Одним из препятствий к массовому проникновению технологий в ритуальные услуги в России может стать и позиция церкви. Иеромонах Макарий, постоянный автор блогов «Вопросы батюшке» и «Священник отвечает», услышав о QR-кодах на надгробиях, виртуальных мемориалах и чат-ботах с умершими, пришёл в негодование:
«Это как же виртуальное [надгробие]? Одно дело — в виртуальности танки гонять, и совершенно другое — похороны! Смерть объединяет весь человеческий род, а погребальный обряд — это символическая связь мира земного с миром невидимым. Тенденция к искусственной, пластмассовой жизни не только распространяется в человеческом обществе, это доходит уже и до похоронного дела».
По его словам, диджитализация ритуальных услуг сродни сумасшествию. «Жестокий факт смерти должен отрезвить, потому что люди большую часть жизни обычно не о том размышляют. Приведу цитату апостола Павла: „Не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни“. У психологов есть понятие регрессии — это форма сумасшествия, когда взрослый впадает в детство. То, что вы описываете, это регрессия, падение в деменцию», — говорит иеромонах.
Оксана Мороз считает, что тотальный переход на альтернативные похоронные ритуалы или отказ от кладбищ, как в Японии, России пока не грозит. «Для этого люди должны пересмотреть своё отношение к необходимости физической фиксации покойного в определённом месте. Социальную жизнь можно перенести в диджитал, в цифровые мемориалы, чат-боты. Но мёртвое тело пока тоже имеет ценность для близких. Поэтому у нас кладбища ещё долго будут существовать как концентрация памяти», — считает Мороз.
