Объявление «ВОЛОСЫ покупаем ДОРОГО» можно увидеть практически на каждом втором столбе до сих пор, хотя корни этого бизнеса лежат в 1990-х и в начале нулевых. Как правило, они появляются в провинциальных городах за месяц до приезда скупщиков. Кто откликается на эти объявления и идёт в назначенный день отрезать косы? Корреспондент самиздата Нина Абросимова нашла женщин, которые продали свои волосы, и поговорила с ними. А после редакция самиздата пожертвовала волосами одного из сотрудников для того, чтобы выяснить, как устроен этот бизнес изнутри. «Батенька» изучил малозаметный рынок и рассказывает о странном отношении россиян к собственным волосам.
Волосы Вероники впоследствии стали париком или были использованы для наращивания. Девушка, с которой она встретилась в магазине, была менеджером одной из компаний, занимающихся скупкой волос. Задача таких менеджеров — правильно оценить товар, назначить за него цену, аккуратно упаковать и отправить почтой в офис. Сотрудница «Волосыроссии.рф» Ирина Гинчак поясняет, что ей не нужно искать желающих: компания предоставляет контакты человека, с которым остаётся только договориться о встрече. Кроме того, менеджер никого не стрижёт: клиентов просят принести уже аккуратно отрезанную косу. Той же Веронике, например, косу отрезал муж.
Раньше никаких менеджеров не было. Женщины просто приходили в объявленный день в парикмахерскую. Я всегда мечтала оказаться в такой день в парикмахерской и понаблюдать за процессом. Я представляла красивых женщин, которые заходят туда с блестящими густыми волосами, а выходят уже без них, но с деньгами. Я почему-то думала, что это очень необычный день и необычное место. И никто не соглашался пустить меня на день в это место. Но я придумала, как туда попасть.
Максим пришёл к нам на работу в апреле. Мы с приятелем прозвали его за глаза Леголасом — у Максима были длинные светло-русые волосы. Максима подсадили ко мне в кабинет, к июлю мы сдружились — возможно, достаточно для того, чтобы я могла попросить его о чём-то. «Макс, продай свои волосы, пожалуйста, — повернулась я к нему. — Во-первых, у тебя самые длинные некрашеные волосы в нашей редакции, а во-вторых, никто из девушек всё равно не согласится». «Ладно», — флегматично ответил он. И на следующий день мы пришли в офис «Мастерской париков» на Арбатской.
Это оказалось маленькое помещение со стулом, столом и зеркалом. Девушка с такими же длинными, как у Максима, волосами обернула его в розовую парикмахерскую простыню и взяла ножницы. Через пятнадцать минут всё кончилось: Максима начисто выбрили машинкой, а хвостик взвесили и сфотографировали. Фото отправили оценщику, и тот решил, что за такие волосы можно дать 2300 рублей. Макса это устроило.
Владелец салона Europa hair studio Алексей Кузнецов думает, что такая низкая цена — показатель отсталости России. Он поясняет, что экспортёры волос — это, как правило, бедные страны, в которых женщины, испытывающие нужду, готовы продавать что угодно. «В Узбекистане, например, часто продают даже не все волосы, а какой-то кусочек, прядь. Вот, например, ей надо плов для мужа сделать, а у неё ни копеечки. И она подстригает себе небольшой хвостик — и так, чтобы муж не заметил», — говорит он. Но замечает, что для них такая продажа — не «последний шаг, а один из элементов действительности, культуры».
Кузнецов рассказывает, что в России активно продавать волосы начали после перестройки: «В начале 90-х стояли очереди из тех, кто пришёл отрезать волосы. Женщины хотели получить хоть какие-нибудь деньги. Многие оказались в критическом финансовом положении. Некоторые бизнесмены успели сделать на этом бизнес: они собирали волосы на таких точках сбора и отправляли их за границу. У русских волос были высокие характеристики. Но в России продавать их было бессмысленно: никто волосы не покупал, они ни для чего не были нужны».
«Один бизнесмен собрал очень много волос с помощью лотереи. Вместе с квитанцией он давал женщинам бумажку с номером и говорил, что в конце года эти бумажки разыгрываются — и можно выиграть машину. Такая реклама, конечно, сработала, — вспоминает постижёр Сергей Мещеряков. — Все они спекулянты на самом деле. В одном месте купили, в другом продали. Сами ничего не произвели. Это не труд. Попробовали бы они, как мы тогда, собрать 50 килограмм волос по стране», — добавляет он.
Сергей Мещеряков в 1975 году вместе с двумя коллегами отправились на его машине за волосами. За полтора месяца они объехали всю Грузию, Армению и Азербайджан. Им удалось собрать 50 килограммов волос для своего цеха. Мещеряков работал на государственном предприятии по изготовлению париков, шиньонов и других изделий. Тогда многие хотели получить парик, но очередь растягивалась на несколько лет: один парик делается две-три недели, в месяц мастер может изгоговить максимум два парика, а ещё на него уходит 250 граммов волос. Некоторые приносили волосы на парик с собой. На всех же волос действительно не хватало, а купить их было нельзя. Поэтому Мещерякова послали в «экспедицию».
«Мы определяли парикмахерские на местности и записывали их. Потом приезжали туда и спрашивали, есть ли волосы. Они собирали. Мы забирали, платили, очень аккуратно складывали. И вот так нужно было заезжать практически в каждую парикмахерскую, — рассказывает Мещеряков. — Цена была 100 рублей за килограмм. У женщины примерно сто граммов волос, то есть на 10 рублей. Это три бутылки водки, например. Но это же всё равно деньги. Тогда волосы за ценность не считали. Кому они были нужны? Многие мне просто их дарили», — продолжает он.
По сути, первые скупщики повторили схему Мещерякова. Они до сих пор делают так же: выбирают города, договариваются с местными парикмахерскими, за месяц до приезда просят обклеить город объявлениями — и в назначенный день собирают волосы. «Сборка волос — это конкретный бизнес, — поясняет Кузнецов, который раньше регулярно приобретал волосы у российских скупщиков. — За два месяца, например, они успевают объехать Калужскую и Тульскую области — это полсотни городов. Живут в машинах, питаются консервами, торгуются беспощадно. Попутно скупают часы, цепочки, янтарь — грубо говоря, всё ценное, что можно найти у населения. Волосы обычно берут не на свои деньги: своих у них нет. Берут аванс и, уже приехав, отдают бо́льшую часть волос тому, кто дал деньги. Сами они в основном с Украины».
«У нас женщины волосы не выбрасывают, им жалко. Вдруг дочке пригодится. Это же всё-таки свои волосы, рука не поднимается. Так и лежат по диванам и сундукам. Если людям деньги нужны, то они несут, отдают волосы. Если те правильно лежали, то с ними ничего за это время не случилось. Ну и если их моль не съела», — говорит Мещеряков. Кузнецов замечает, что лежалых волос — семьдесят процентов от всех, которые удалось найти. Куда хуже обстоят дела с живыми волосами. По словам Кузнецова, «люди попортили свои волосы краской, а период химической завивки вообще испортил всё. Но и в девственных регионах, где моды на это нет, женщина может вырастить длинную косу один — максимум два раза в жизни».
«Разве у нас у кого-то есть волосы длиной в 60 сантиметров? Вы таких людей на улице видите?» — вторит ему Мещеряков. Он и правда не понимает, в чём ценность славянских волос. «Где у нас такие волосы можно купить? — показывает он мне парик Аниты Цой, в котором она выступает на сцене. — Это китайские волосы. А славянские чем хороши? Они тонкие. Для каких-то работ они подойдут, а для каких-то нет».
«Ценность таких волос в том, что их не нужно красить, можно сразу наращивать на клиента», — объясняет Кузнецов. Есть несколько салонов, которые рекламируют себя именно как салоны, в которых наращивают славянские волосы, но предприниматель говорит, что таких не более десяти. А все остальные давно используют импортные, преимущественно китайские. «Все русские волосы, которые добываются, уже распределены по будущим покупателям. Если я сегодня захочу купить пять килограммов русских волос и буду готов заплатить 20 тысяч за 100 граммов, то я всё равно не найду столько, хотя знаю всех мало-мальски крупных деятелей этого рынка. Те салоны копытом бьют, даже сайты сделали, предлагают за волосы безумные деньги. Они пытаются заменить собою скупщиков. Но больше этого рынка не существует», — заключает он.
