Современное искусство не обязательно должно отрицать классику, социализм не обязательно пропитан ненавистью к аристократии, а художник — не всегда бедняк. Эти и многие другие истины оставил своим наследникам родоначальник арт-коммерции, мастер эпатажного самопиара, безумный хитрец и самопровозглашённый (и не опровергнутый) гений Сальвадор Дали.

Сальвадор Дали родился через девять месяцев после смерти первого Сальвадора Дали. В три года будущего Мастера привели на могилу его старшего брата и показали надгробную плиту с его именем. Мальчика это глубоко тронуло; в том же году он начал рисовать. В десять лет окружающие уже признавали его художником, а он начал холить и лелеять волю к власти над миром, своим кишечником и вниманием окружающих. Говорят, в детстве его мучила фобия: он боялся кузнечиков, за что его дразнили в школе и бросали в него ненавистных насекомых. В институте, если на него никто не обращал внимания, он разбегался и бился головой о колонну во дворе учебного заведения. Истекая кровью, на вопросы зевак — зачем он это сделал — Сальвадор отвечал: «Потому что на меня не обращали внимания!». В двадцать пять лет на него обратила внимание главная женщина его жизни, тридцатипятилетняя уроженка Казани Елена Дьяконова, бывшая тогда женой поэта Поля Элюара и вскоре ставшая Галой Дали. Знакомство произошло в кружке сюрреалистов — передового на тот момент культурного движения в Париже. Сальвадор нашёл свою музу и главного менеджера всей своей жизни, баснословно разбогател и стал самым главным художником ХХ века. Живопись, кино, мода, дизайн, реклама, мультипликация, скульптура, ювелирные изделия, диваны в форме губ и тысячи других плодов принёс этот брак и фанатично-кропотливая работа Мастера.

Вступив в кружок сюрреалистов, Дали быстро смекнул, что у него есть все шансы стать в этом кружке звездой номер один, даже несмотря на то, что у движения уже был лидер и основатель, поэт Андре Бретон. Сюрреалисты увлекались психоанализом Зигмунда Фрейда, очень много внимания уделяли своим снам, видениям, практиковали автоматическое письмо — запись всего, что приходит в голову, без цензуры и без исправлений. Но чтобы конкурировать с остальными сюрреалистами, недостаточно было просто проявить буйство воображения — фантазии должны были быть богохульными. Стыдно было признаться, что во сне сюрреалиста, скажем, посетила Дева Мария — и была притом чиста и непорочна. Если она не богохульствовала и не призывала к совокуплению — лучше молчи в тряпочку, иначе приятели по кружку заплюют и окрестят такого банального сновидца неисправимой посредственностью, напичканной буржуазными и религиозными предрассудками.

Богохульство и дерзость фантазий Дали испугали даже самих сюрреалистов. Первым делом Дали поднял тему эдипового комплекса в одной из своих картин, и это рассорило его с отцом, зато сюрреалистами было принято на ура. А с ростом популярности нацистской партии в Германии в фантазии Дали начал просачиваться образ усатого фюрера. Воображение Дали было захвачено фигурой диктатора, обладавшего, по словам художника, совершенно восхитительной женственной спиной; войну, по его мнению, Гитлер развязал для того, чтобы её проиграть и удовлетворить свою мазохистскую натуру. Эти мечтания о фюрере всерьёз испугали сюрреалистов, и они начали всячески открещиваться от идеологического родства с Дали — однако он к тому времени уже был готов как концептуалист. Сюрреализм как художественное течение не мог оставаться в стороне от политики, в его рядах был популярен социализм с его равенством и братством, а не тоталитарный военный режим Германии. Ходили слухи, что живопись Дали нравится фюреру, который якобы чувствует в его картинах волю к власти. Однако все домыслы рассеялись, когда живопись каталонца попала в категорию «дегенеративного искусства» и была с позором изгнана из Германии.

Справедливости ради нужно заметить, что Дали рисовал не только Гитлера: большевики — и в особенности Ленин — также возбуждали воображение мастера, и он неоднократно рисовал вождя мирового пролетариата на своих картинах. На одном из самых известных полотен с Лениным Дали дорисовал ему громадную ягодицу, опирающуюся на костыль.

Чтобы отличиться на фоне остальных сюрреалистов, Дали создал вокруг себя флёр загадочности и недоступности. Сюрреалисты ненавидели богачей, так как склонялись в сторону социализма и равноправия. Аристократы видели в сюрреалистах девиантных бедняков, которые говорят громко — но ни о чём. И только Дали принадлежал к обоим лагерям: встречи с аристократами он обрывал заявлением, что ему срочно нужно бежать на очень важное собрание сюрреалистов (куда, конечно, никому из аристократов нельзя), а приехав к сюрреалистам и пробыв с ними полчаса, заявлял, что отправляется на важную встречу с очередной графиней (и, конечно же, его друзьям-художникам с ним не по пути). Так обе стороны съедала ревность, а Дали постоянно находился в центре внимания.

Когда Дали перестал быть одним из сюрреалистов, он стал говорить, что он и есть сюрреализм. В случае с фанатичным испанцем это не было преувеличением: он не просто присвоил себе франшизу своих неуклюжих друзей. Он действительно пошёл дальше всех и сделал сюрреалистической фантазией всю свою жизнь, не ограничиваясь художественным творчеством. Расставшись со множеством приятелей по интересам, Дали обрёл единомышленника, вторую половину своего мозга — свою жену.

Счастьем Дали считал самозабвенную работу над холстами под раскалённым средиземноморским солнцем. Свою бушующую, как море, фантазию он уравновешивал чёткой, как скалистый берег, техникой живописи. Всю жизнь Дали пытался достичь технического совершенства, научиться рисовать, как мастера вроде Вермеера или Рафаэля. Такая живопись требует от художника виртуозной техники и кропотливого труда. Работа над холстом, выполненным в реалистичной манере, длится бесконечно долго. Леонардо да Винчи работал над Джокондой много лет, и это соответствовало рабочим идеалам Дали, однако он задался целью стать не только самым техничным художником в мире — но и самым продуктивным. Для этого ему нужно было находиться в состоянии перманентной творческой эрекции и сверхпродуктивной работоспособности. Знаменитый холст «Постоянство памяти» с растекающимися часами составляет всего тридцать три сантиметра в длину, а полотно «Открытие Америки Христофором Колумбом» — высотой в четыре метра (для работы над такими «двухэтажными» холстами Дали соорудил в своём доме специальную роликовую систему).

Дали пишет, что, когда он лобызал родинку на мочке уха своей жены, думал о схожем родимом пятне на мочке уха Пабло Пикассо, которого он называл вторым отцом. Оба эти человека сыграли огромную роль в его жизни, выступив наставниками, которых нужно превзойти. Пикассо говорил: вдохновение приходит во время работы — и стал одним из самых продуктивных художников в истории искусства. Однако, по словам Дали, Пикассо рисовал только наброски, которые затем будут развивать и дорисовывать потомки. Он и сам собирался делать точно так же и наклеивал на холсты фотографии, которые затем покрывал масляными красками, чтобы побыстрее закончить очередную картину. Однако со временем Гала убедила его в том, что нужно выдавать совершенный продукт, живое создание. Современную живопись Дали считал мусором, а себя — наследником классиков. Когда в кружке сюрреалистов встал вопрос о том, стоит ли сжигать Лувр, Дали был одним из тех, кто высказался за сохранение работ мастеров. Художники прошлого вкладывали в каждую из своих картин много кропотливой работы и труда, в то время как современные художники пытаются отделаться объяснением картины, а не самой картиной. Дали же утверждал, что шедевр и праздность несовместимы, и поэтому работа и только работа способна сделать из человека художника, а из мазни — картину.

«Во-первых: Гала.
Во-вторых: Дали.
В-третьих: все остальные, включая, разумеется, ещё раз и нас обоих».

Дали работал над холстами, а Гала бегала по художественным лавкам и искала для него самые лучшие кисти и краски. Дали работал над холстами, а Гала разносила его работы по галереям и выискивала богатых меценатов. Дали работал над холстами, а Гала читала ему книги и была его единственной натурщицей. Может показаться, что Гала была идеальной женой гения и жертвовала собой ради мужа. Однако также можно сказать, что Сальвадор Дали — идеальный медиапроект Елены Дьяконовой. В старости, когда Дали сбавил обороты и перестал так много рисовать, супруга утверждала, что теперь он бесполезен. Задолго до кончины Галы супруги разъехались и жили неподалёку друг от друга, однако в гости к жене Дали мог явиться только по письменному приглашению.

Дали и Гала состояли в свободном браке, что означало множество любовников и любовниц на стороне — вместе с бесконечной любовью и преданностью друг другу. Дали увеселял себя компанией «копчиковых дам», а Гала предпочитала крепких молоденьких парней. Маэстро считал, что у художника должны быть жена и любовница, причем каждая должна быть осведомлена о существовании другой, и все вместе должны жить в мире и согласии. Кесарю кесарево: телесные страсти и буйство плоти — для любовницы, но душа и дух — только для жены, которая и есть главная муза в жизни художника.

Буддисты учат, что наш ум способен творить химер на ровном месте: в сумерках принять лежащий на земле кусок верёвки за шипящую змею. Ум проецирует внутреннее содержание нашей психики вовне, и, когда это происходит достаточно интенсивно, мы разговариваем сами с собой через объекты внешнего мира. Дьячок из «Вия» спроецировал вовне целую стаю бесов, которые в итоге загнали его в могилу. Святые и сумасшедшие известны своими неконтролируемыми видениями. Единственное отличие Сальвадора Дали от сумасшедшего заключалось в том, что он не был сумасшедшим.

Паранойя, согласно учебникам, — это вид расстройства мышления, при котором больной страдает исключительной мнительностью: всё ему кажется неслучайным, или чудится, что весь мир сговорился против него. Религиозному человеку тоже кажется, что всё связано между собой — и в первую очередь с ним самим. Бог разговаривает с верующим через каждого встречного, через каждый звонок по телефону. «Во мне живёт непреходящее ощущение, что всё, имеющее отношение ко мне и к моей жизни, неизменно отмечено исключительностью, цельностью и яркой колоритностью». Всё происходящее Дали тоже воспринимает на свой счёт, но от сумасшедшего его отличает осознание того, что мир не враждебен, а очень даже дружелюбен: он прямо-таки любит Дали, люди не пытаются упечь его в психлечебницу, а рукоплещут и слушают, затаив дыхание. Всё потому, что свою паранойю Дали уравновешивал критическим методом. Для этого он читал философские и мистические трактаты, общался с учёными и следил за наукой. В живописи критический метод выражался в том, что свои фантазии Дали стремился изобразить с фотографической точностью — в противовес всё более абстрактной живописи его современников. Джексон Поллок выражал своё бессознательное через хаотично разбрызганную по холсту краску, передавая ощущение в очень общих чертах. Дали рассматривал своё нутро через микроскоп, его ощущения превращались в конкретные и очень подробные образы. На холст он переносил их с педантичной, фотографической точностью. Неотъемлемой частью Дали был перформанс. Когда Энди Уорхол вручил ему одну из своих копий «Мэрилин Монро», маэстро швырнул картину на пол, расстегнул ширинку и помочился на полотно, чем привёл Уорхола в неописуемый восторг. После этого Уорхол, который также на свой манер исповедовал параноидально-критический метод, стал просить посетителей своей Фабрики мочиться на его холсты. Всё, к чему прикасался Дали (даже таким образом), превращалось в золото. Не говоря уже о колоссальном количестве коммерческих работ: рекламы чулок, обложек самых разных журналов от Vogue до газет для промышленников и знаменитого логотипа Чупа-Чупс.

Зигмунд Фрейд ввёл в обиход такое понятие, как сублимация — перенаправление витальной, биологической энергии, чаще всего сексуального характера, на социально приемлемые цели, творчество, войны и так далее. Дали был ярым поклонником этой концепции и считал её одним из главных подарков своего главного учителя. Множество явлений, людей, предметов и событий приводили Дали в возбуждённое состояние, и он всячески этому способствовал. Затем, возбудившись до предела, он брался за кропотливую работу у холста, где все свои впечатления приходилось передавать через застывшие навеки художественные образы. В каком-то смысле он достиг вершин сублимации невроза, намеренно помещая себя в адски некомфортные условия. Когда его за работой на жаре облепляли мухи, Дали не только не гнал их, но и в каком-то экстазе мученичества восходил на всё новые ступени творческого вдохновения. А для публичных выступлений мастер выбирал новые узкие ботинки, которые были малы ему на один размер: дискомфорт давал ему прилив красноречия, которого он бы не смог добиться, чувствуя себя расслабленно.

Кроме этих эксцентричных способов разогнать сознание, Сальвадор Дали использовал для повышения креативности медитацию в четвёртом состоянии сознания. Он любил вздремнуть сидя, держа что-то в руке, например, ключ. Когда маэстро проваливался в сон, ключ звонко падал, вырывая его из сна. В эти моменты ему приходили, по его словам, самые гениальные идеи.

Когда вы чего-то очень сильно желаете, внутри вас вырабатывается энергия, которая исчезает в момент удовлетворения желания. Потом восстанавливается, и цикл повторяется: вы снова чего-то страстно жаждете. Люди, которые ничего особо не хотят, обладают слабой энергетической потенцией — их желания зачастую неспособны пробить мир и осуществиться, поэтому они решают не желать ничего выдающегося, всё по-скромному. Люди с умеренной и сильной энергетической потенцией постоянно чего-то добиваются, им не сидится на месте и всё время хочется что-то решать. Люди со сверхсильной потенцией называются в обществе гениями, если не повезёт — сумасшедшими. Томас Эдисон, придумавший лампочку, так комментировал неудавшиеся прототипы изобретения: «Я нашёл две тысячи неправильных способов — осталось найти лишь один, верный способ». Его ментальной эрекции хватило на две тысячи неудачных попыток, которые в итоге привели к изобретению лампочки. Человек со слабой ментальной потенцией забрасывает идею после первой же неудачи. Человек с умеренной потенцией неспособен победить сопротивление общества и отказывается от идеи, как только встречает серьёзный отпор своим планам извне. Сальвадор Дали убедил человечество в том, что плоды его воображения и изображения, которые он из них получает, стоят миллионы долларов, и заставил всех признать свой гений.

Чтобы стать гением, нужно для начала играть в гения, а потом заиграться так сильно, чтобы забыть о том, что это игра. В рецепте Дали «казаться» плавно перетекает в «быть». Попробуйте начать относиться к себе как к гению, уважать свои способности и верить в то, что им суждено перевернуть мир. Когда разберётесь, за что можно считать себя гением, начните реформировать свою жизнь так, чтобы всё в ней было подчинено вашей гениальности. Окружающие, возможно, начнут крутить пальцем у виска и считать вас выскочкой, однако нужно продолжать. Каждый день распалять себя, холить и лелеять свою волю к власти, манифестировать своё величие. Чем дальше вы в этом деле продвигаетесь, тем больше опасностей вас ожидает. Отторжение со стороны друзей и семьи, проблемы с работой и начальством, в крайних случаях — проблемы с законом и ментальным здоровьем. Чем сильнее обостряется конфликт между вашим величием и социумом, тем больше вероятность, что вы свалитесь в депрессию, опустите руки, а может, даже заразитесь грешной мыслью совершить самоубийство. Множество друзей и знакомых Дали закончили суицидом, последовав примеру Кириллова из «Бесов».

«Самый простой способ отказаться от всяких уступок из-за золота — это обладать им. Когда есть золото, отпадает всякая необходимость «ангажироваться». Герой ни во что не ангажируется, никому не служит! Этим он отличается от лакея». Дали всю жизнь сознательно держался подальше от политики, предпочитая компанию аристократов и миллионеров, которых даже мировые войны обходят стороной. Он смог сохранить неприкосновенность в Испании при режиме диктатора Франко, в то время как его менее радикальных коллег выгнали из страны или расселили по тюрьмам и сумасшедшим домам.

В его имение в Фигерасе приплывали принцы и принцессы, князья и графы, рок-звёзды и знаменитые кинематографисты. Даже самые искушённые и видавшие виды посетители проникались атмосферой далианства до мозга костей и утверждали, что ни до, ни после не видели ничего подобного. На протяжении многих лет Дали строил своё имение, воздвигая на его территории причудливые скульптуры, фаллические бассейны, высаживая тщательно подобранные деревья и растения. Он завёз в имение трёх лебедей и приложил огромные усилия, чтобы они там прижились. Птицы привыкли к далианской атмосфере и постоянно напоминали ему миф о Леде. В своём особняке Дали устраивал фантастические, сказочные оргии, в которых принимали участие его богатые друзья и посетители. Он тщательно продумывал такие мероприятия и заботился о том, чтобы на вечеринках присутствовали львы, павлины, лебеди, самые изысканные красавицы и самые крепкие юноши. Сам Дали в этих плотских спектаклях исполнял роль Иерофанта — жреца, посвящающего участников его далианских мистерий в тайны природы. Он наблюдал, но не участвовал, и таким образом копил энергию, которую затем выплёскивал в двадцатичасовую работу над холстом — прорисовывая бедро богородицы или яички Фидия. Все яркие впечатления дня и ночи перекочёвывали на полотна под яростным напором тонких волосяных кисточек Дали.

Пикассо сказал: «Дайте мне музей, и я его заполню картинами», — но в итоге музеи в его честь пришлось строить потомкам. Дали усвоил урок и решил самостоятельно построить музей, тщательно заполнить его продуманными работами и передать максимально осознанное послание потомкам. Всё, к чему прикасался Дали, превращалось в доллары, и выстроенный им музей стал одним из самых популярных мест в Испании — он и в наше время исправно пополняет бюджет региона. Чтобы сделать музей ещё более эксклюзивным местом, Дали провёл остаток дней, живя в своём музее и наблюдая из окна за бесконечным потоком посетителей, не всегда понимавших, куда они попали. Вишенкой на тортике музея стала могила Дали, который решил, что его прах должен находиться под ногами посетителей, и обустроил её прямо в проходном дворе, поближе к людям.

Мистицизм Дали находил во всех характерных признаках своей эпохи: в Альберте Эйнштейне и в Адольфе Гитлере, в американских небоскрёбах и в американских долларах, в атомных бомбах и в атомах материи. С другой стороны, Дали никоим образом не опровергал учения праотцов — алхимию, астрологию, католический мистицизм и учение о сверхчеловеке. Дали успел нарисовать собственную колоду карт Таро, наводнил свою живопись мистическими символами и эзотерическими смыслами, пропитал всё своё литературное наследие особым далианским мистицизмом.

Читая «Дневник гения», неискушённый читатель может подумать, что Дали жонглирует случайными образами, перескакивает с темы на тему и ничего, кроме самовосхваления, не имеет в виду. Однако искушённый найдёт в его записях целые тучи ссылок, аллюзий и зашифрованных посланий. Английский мистик Алистер Кроули следовал простому, но крайне глубокому правилу: читать все книги, на которые ссылается автор книги, которую ты сейчас читаешь. Если вы возьмётесь прочитать все книги, на которые Дали ссылается в одном только «Дневнике гения», вам придётся потратить на это дело около пяти лет жизни, и тогда вас можно будет смело именовать экспертом в области гуманистической философии и западного мистицизма.

Дали взошёл на сцену и пробыл на ней большую часть жизни. Хотелось бы сказать, что он остался на ней до конца дней, как и планировал, однако судьба распорядилась иначе. Под конец жизни ему вынужденно пришлось уйти в тень и наблюдать за тем, как Сальвадор Дали живёт своей жизнью без самого Сальвадора Дали. В старости у Дали диагностировали болезнь Паркинсона, художник перестал рисовать. После смерти Галы он переехал в её дом, а через некоторое время в доме случился пожар, в результате которого художник получил серьёзные ожоги. Он перестал встречаться лицом к лицу с друзьями и разговаривал с посетителями из соседней комнаты, так, чтобы его никто не видел и помнил таким, каким он был в моменты своей славы: роскошным, параноидально прекрасным, единственным сохранившим разум сумасшедшим в мире.