Из-за пандемии коронавируса все заговорили, что вот-вот наступит конец света. Самиздат напоминает: это давно уже случилось, просто никто не заметил. Вместе с сервисом аудиокниг Storytel рассказываем историю уроженца Российской империи Юджина Рабиновича: он пережил две мировые войны, революцию, гражданскую войну, учился у Альберта Эйнштейна, участвовал в создании первых в мире атомных бомб, которые были сброшены на Хиросиму и Нагасаки, а затем, испугавшись собственного детища, вместе с коллегами придумал Часы Судного дня, чтобы остановить последний апокалипсис.

Раз в год в торжественной обстановке учёные переводят стрелки Часов Судного дня, чтобы показать, насколько человечество приблизилось к ядерному апокалипсису, климатическому армагеддону и геополитическому рагнарёку. Чем ближе полночь, тем ближе необратимый конец. Часы идут уже семьдесят три года, и только в начале 2020-го земляне, наконец, максимально подобрались к полной самоликвидации. Испытания ядерной бомбы в 1949-м, разгар войны в Афганистане в 84-м, присоединение Крыма и начало боевых действий на Юго-Востоке Украины в 2014-м — три минуты до полуночи; распад СССР и конец холодной войны в 1991-м — 7 минут до полуночи. В этом году стрелки переводили 23 января — на 20 секунд вперёд, и теперь от огненного брокколи людей отделяет всего 100 секунд.

Церемонию проводил Генсек ООН Пан Ги Мун, бывший президент Ирландии и Верховный комиссар ООН по правам человека Мэри Робинсон, а также председатель Совета проекта «Бюллетень учёных-атомщиков», бывший губернатор Калифорнии Джерри Браун и бывший министр обороны США Уильям Перри. Учёные, следящие за часами, говорят, что никогда прежде мир не был так близок к уничтожению: не останавливаются войны, США и Россия вышли из Договора о сокращении ракет средней и малой дальности, популистские лидеры захватывают власть во многих странах, климатические и экологические бедствия уже почти неизбежны. И это всё — без учёта вспышки коронавируса: к моменту перевода стрелок китайский город Ухань всего один день был закрыт на карантин, а до объявления пандемии оставалось ещё полтора месяца. На часах 23:58:20.

Часы Судного дня — это не реальный механизм, а символический циферблат, созданный в 1947 году американским журналом «Бюллетень учёных-атомщиков». Бюллетень издаётся с 1945 года в Чикаго и освещает вопросы опасности оружия массового уничтожения, изменений климата и новых технологий. Он был основан участниками «Проекта Манхэттен» — программы США по разработке ядерного оружия, в рамках которой учёные создали три первые в истории человечества атомные бомбы — «Штучка» и сброшенные на японские Хиросиму и Нагасаки «Малыш» и «Толстяк». Когда в июле 1945 года во время испытаний «Штучки» научный руководитель «Проекта Манхэттен» Роберт Оппенгеймер увидел ядерный гриб, он был шокирован. Сила атома вырвалась на волю, и всё, что смог по этому поводу вспомнить Оппенгеймер, — цитата из индийского эпоса «Бхагавадгита»: «Я — смерть, разрушитель миров». 

Миссия «Бюллетеня учёных-атомщиков» — остановить и удержать мир от этого разрушения. В журнале публиковались лауреаты Нобелевской премии по физике Альберт Эйнштейн и Макс Борн, выдающиеся физики-теоретики Лео Силард и уже упоминавшийся Оппенгеймер, философ Бертран Рассел. Журнал был движим глубоким чувством вины учёных, которые разрабатывали ядерное оружие, и прослыл коллективной совестью научного сообщества.

Основателем и первым главным редактором «Бюллетеня» был доктор Юджин Рабинович — уроженец Российской империи Евгений Рабинович, ученик Эйнштейна, выпускник Берлинского университета, учёный и поэт. Вся жизнь Евгения Рабиновича — это один бесконечный апокалипсис: крушения режимов, кровавые революции, гражданские войны, падения монархий, восхождение тирании, две мировые войны, путешествие от одной политической катастрофы к другой и, наконец, создание атомной бомбы. Человек, который видел в своей жизни только армагеддон, положил остаток своих дней на попытку его остановить. Но часы тикают, и время уходит.

Подводя итоги 1898 года, присяжный поверенный Харьковской судебной палаты Исаак Рабинович мог бы сказать, что он добился всего, о чём только мог мечтать. Во-первых, в Санкт-Петербурге вышла из печати его основательная монография «Теория и практика железнодорожного права по перевозке грузов, багажа и пассажиров». Книга уже выходила в печать за семь лет до того, но переиздание в столице империи говорило, что за монографией закрепился статус классической работы. Во-вторых, у него родился сын.

Мальчика назвали Евгением. В девятилетнем возрасте его отправили учиться в петербургское Тенишевское училище — одну из самых блестящих школ того времени: её окончили Владимир Набоков и Осип Мандельштам, лингвист Виктор Жирмунский и художник Борис Арцыбашев, поэтесса Лидия Чуковская и лётчик Николай Бруни. Мандельштам спустя годы писал в своей повести «Египетская марка»: «В Тенишевском были хорошие мальчики. Из того же мяса, из той же кости, что дети на портретах Серова».

Другой тенишевец, Владимир Набоков, в мемуарах «Другие берега» вспоминал, как он приезжал на занятия на автомобиле отца, что было роскошью для начала ХХ века. Учителя не одобряли его страсть к понтам и эстетству и игнорирование кружков учащихся, в которых обсуждались литература и история. Впрочем, о самом училище Набоков вспоминал как о передовом учебном заведении, где учащиеся писали стихи, исторические рефераты и занимались в театральном кружке.

В этой атмосфере свободного гуманитарного развития педагоги не забывали и про естественные и точные науки. Так что увлечение литературой не помешало Евгению Рабиновичу поступить в Петербургский университет в 1915 году и стать одним из первых студентов химического отделения факультета естественных наук. Сложно было найти более удачный для этого момент: в том же году химия стала новым богом Первой мировой войны, которая шла уже почти год. В апреле 1915 года на бельгийской реке Ипр была проведена первая в истории газовая атака. Горчичный газ получил своё имя в честь бельгийской реки, и Иприт стал новым всадником конца света. Студент-химик Евгений Рабинович, сам того не ожидая, оказался на передовой научного фронта Первой мировой войны.

Но от науки его довольно быстро отвлекла революция. Газетные передовицы и салонные слухи переросли в особый сорт психоза. Февральская революция, крушение монархии, арест Николая II и появление Временного правительства — вот основные этапы первой половины 1917 года. Евгений Рабинович как выходец из либерально-прогрессивной среды приветствовал «великую и бескровную». По его собственным воспоминаниям, он с огромным энтузиазмом участвовал в процессии похорон 180 погибших революционеров на Марсовом поле в марте 1917 года. 

Тогда же, по его признанию, он сказал «Прощай, химия!» и вступил в дружину помощи милиции. Борьба с кабацкими драками и охрана избирательных участков надолго отвлекли его от учёбы. Страна же всё глубже погружалась в революцию и хаос: политики и массы стремительно радикализировались, система государственного управления разрушалась, а война и не думала прекращаться. Всё это привело к новому апокалипсису. «Русь слиняла в два дня. Самое большое — в три». Так писал об Октябрьской революции философ Василий Розанов, называя её «Апокалипсисом нашего времени». 

В январе 1918 года большевики, захватившие власть в стране, разогнали Учредительное собрание, которое собиралось определить правила, по которым должна была жить Россия. Произошедшее особенно сильно ударило по людям, которые поддерживали революцию и верили в то, что она несёт с собой перемены к лучшему. Среди них были отец и сын Рабиновичи. Исаак Моисеевич и Евгений Исаакович ждали, что победа революции приведёт Россию к демократии. Вместо этого советская власть начала террор и борьбу с враждебными классами на смерть.

В августе 1918 года, за две недели до начала красного террора, семья Рабиновичей уехала в Киев. Тот год в городе был описан великим киевлянином Михаилом Булгаковым в романе «Белая гвардия»: «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс». 

Над самим Киевом в тот год реяли два знамени — чёрно-бело-красные флаги оккупационного немецкого контингента и жёлто-голубые прапоры гетмана Скоропадского. В Киев стремились, чтобы ухватить остатки старой жизни. Для интеллигенции, как отмечала в своих «Воспоминаниях» писательница Тэффи, Киев был «ноевым ковчегом, на котором можно было укрыться от пожарища мировой революции». Разочаровавшийся в революции Евгений Рабинович начал учиться в Киевском университете, но пробыл там недолго.

В следующие три года Киев переходил из рук в руки, и ни при одной власти Рабиновичи не могли чувствовать себя комфортно. Гражданская война становилась лишь кровавее. В 1920 году Исаак Рабинович, благодаря связям с датским посольством, смог организовать своей семье выезд из Киева за границу. Казалось, что апокалипсис позади: мировая война закончилась, ужасы и безумства революций и Гражданской войны остались позади. Впереди, верили Рабиновичи, будет тихая и размеренная жизнь в нормальной европейской стране, где к людям относятся с уважением вне зависимости от национальности, а классовые конфликты и авторитарные режимы не будут отвлекать от работы и учёбы.

Этой страной была Германия.

Берлин 1920-х годов — плавильный котёл русской эмиграции. Здесь были все — кадеты и черносотенцы, либералы и националисты, бывшие студенты и бывшие князья, бывшие солдаты и генералы без армий. Кто-то собирал средства на борьбу с большевиками, теракты и вооружённые восстания, а кто-то стремился забыть свою первую родину и найти приют в новой. Однокашник Рабиновича по Тенишевскому училищу Владимир Набоков описал в своём романе «Дар» попытки молодого поколения эмигрантов встроиться в новую жизнь на чужбине. 

Евгений Рабинович смог вполне успешно с этим справиться. Он поступил на химический факультет Берлинского университета, где слушал курсы по химии, физике и философии. Среди его преподавателей были Альберт Эйнштейн (теория относительности) и Эрвин Шрёдингер (волновая механика). Ещё Рабиновичу повезло участвовать в одном коллоквиуме с основоположником квантовой физики Максом Планком, физиком Максом фон Лауэ и специалистом по физической химии Вальтером Нернстом.

Все они — светила мировой науки, лауреаты Нобелевских премий — воспринимали Рабиновича как равного, отмечали его трудолюбие, научные таланты и способности. В 1929 году другой физик — лауреат Нобелевской премии Джеймс Франк пригласил его на работу в Гёттингенский университет, где Рабинович занимался вопросами фотосинтеза. Тогда же он женился на эмигрантке Анне Дмитриевне Майерсон, актрисе русского театра в Берлине.

Хоть Рабинович и пытался начать новую жизнь, но просто так забыть прежнюю не мог. Он внимательно следил за тем, что происходило в России: в 1920-е годы, в эпоху НЭПа, советские учёные ещё относительно свободно посещали Европу и в первую очередь Германию, которая негласно использовала СССР для восстановления своей научной и экономической мощи.

В 1930 году Рабиновича пригласили на конференцию учёных-физиков в Ленинграде. Приглашение он получил как гражданин Германии, но его русское происхождение не могло быть тайной — на конференции он встретил многих знакомых советских учёных. Больше всего Евгения шокировало отношение к нему: эмигрант получил номер в первоклассной гостинице «Европа», к нему относились без враждебности и предубеждённости, а агентов ОГПУ на горизонте не было видно. При этом Рабинович не был в восторге от сталинского СССР. 

В своих записках он отмечал: «Живётся всем сейчас очень трудно; во-первых, страшно трудно с продовольствием… и ещё больше с платьем, бельём и т. д., которых вообще нельзя достать; а во-вторых, усиление террора действует на всех удручающе и вызывает на двенадцатый год революции настроение, знакомое нам по 18-му и 19-му году. Ценой этого террора и обнищания получается теперь проведение в жизнь во чтобы то ни стало и в бешеном темпе индустриализации страны: строятся десятки новых заводов, высших учебных заведений, особенно технических, исследовательских институтов т. д. … В успех этого строительства почти все верят, и многие даже из нашего круга им увлекаются. Это единственный путь для того, чтобы избегать ощущения полной бессмысленности жизни и отчаяния. Всё это вместе создаёт впечатление глубокого и трагического процесса, исход которого страшно себе представить».

В 1936-м другой разочаровавшийся в социализме гость СССР — французский писатель Луи-Фердинанд Селин написал роман «Смерть в кредит». Само название — идеальное описание межвоенной эпохи. Несмотря на шок от Первой мировой войны, страны и политики энергично стремились к новому апокалипсису, несмотря на миллионы погибших на фронтах. Идеалисты верили, что их смерть станет залогом нового мира, но этого никогда не случается.

В 1929 году началась Великая депрессия, и мировой экономический кризис приводил к власти в разных странах мира политических радикалов. Германия не стала исключением, и в 1933 году к власти пришли нацисты. Пока один из учителей Евгения Рабиновича Макс фон Лауэ выступал против «арийской физики», пытаясь защитить коллег-евреев, сам Евгений вместе с женой искал способы уехать из Германии. Опыт российского апокалипсиса подсказывал Рабиновичу: в гвалте конца света голос разума неслышим. В самом конце 1933 года Рабинович принял приглашение от Университетского колледжа в Лондоне и эмигрировал в Британию, где продолжил свои исследования в области фотосинтеза.

Над миром навис призрак нового апокалипсиса, который обещал новую мировую бойню. 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война.

В 1939 году германским физикам Отто Гану и Фрицу Штрассману удалось добиться расщепления атома урана. Вопреки всему, «арийская физика» смогла приблизить Третий рейх к созданию Wunderwaffe, «чудо-оружия». Американские физики-ядерщики, среди которых было немало беглецов от нацистского режима, прекрасно понимали, к чему ведут нацистские ядерные исследования. 

Когда физик Лео Силард в начале 1939 года узнал об открытии цепной реакции урана, он понял, что гитлеровский режим вплотную приблизился к созданию атомного оружия. Чтобы предотвратить этот наци-апокалипсис, он обратился за помощью к Альберту Эйнштейну. Вместе с другими физиками-эмигрантами они составили знаменитое письмо Эйнштейна президенту США Франклину Рузвельту, в котором призывали его начать собственную атомную программу.

— Давайте передадим Рузвельту письмо через Чарльза Линдберга, — предложил один из участников встречи с Эйнштейном. — Он, конечно, лётчик, а не физик, но национальная знаменитость номер один. Вряд ли президент его проигнорирует.
— Нет. Линдберг неплохой человек и знаменитость, но он против вмешательства США в европейские дела. К тому же симпатизирует Гитлеру. А я, Силард, Рабинович являемся евреями, — возразил Эйнштейн.

В итоге письмо Рузвельту передали через знакомого ему банкира Александра Сакса. Сторонник внешнеполитического вмешательства США, Рузвельт прислушался к физикам и отдал приказ о начале американской атомной программы, которая позднее стала известна как «Проект Манхэттен». 

Одним из участников Манхэттенского проекта стал Евгений Рабинович, переехавший в США в 1938 году и американизировавший своё имя — теперь его звали Юджин. Благодаря довоенной работе с датским физиком-атомщиком Нильсом Бором Рабинович имел представление об атомной физике. В рамках Манхэттенского проекта Рабинович занимался вопросами биофизики, совмещая создание атомного оружия с преподаванием на кафедре химии Массачусетского института технологий (MIT). А в 1943 году он стал профессором Чикагского университета.

Пока в Европе бушевал апокалипсис новой мировой войны, Рабинович не забывал про былые апокалипсисы, которые ему довелось пережить. В загородном доме гарвардского историка и друга Рабиновича Михаила Карпо́вича в Вермонте собирались представители русской эмиграции, среди которых был историк Георгий Вернадский. Владимир Набоков любил ловить бабочек в гостях у однокашника по Тенишевскому училищу. Бывший премьер-министр России Александр Керенский и его соратник Владимир Зензинов также часто общались с Рабиновичами.

Это эмигрантское окружение повлияло не только на взгляды Рабиновича: он стал чаще задумываться о причинах революции и Гражданской войны в России, начал опять писать стихи и купил собственный домик в Вермонте. Один из сыновей-близнецов Рабиновича Александр заинтересовался русской историей благодаря рассказам Михаила Карповича и меньшевика-историка Бориса Николаевского. Александр Рабинович стал одним из самых известных американских специалистов по русским революциям 1905 и 1917 годов.

С каждым днём работы над «Проектом Манхэттен» Юджин Рабинович всё больше думал о том, что произойдёт, когда учёные доведут проект до конца. В 1945 году состоялись первые испытания атомной бомбы — «Штучки». Они шокировали отцов-создателей супероружия. Роберт Оппенгеймер впал в ступор и цитировал «Бхагавадгиту», в то время как физики поняли, что этого дьявола, сверкающего ярче тысячи солнц, надо как-то обуздать.

Один из участников Манхэттенского проекта, друг и учитель Юджина Рабиновича немецкий физик-эмигрант Джеймс Франк собрал своих друзей, чтобы создать коллективное письмо к новому президенту США Гарри Трумэну. По итогам многочисленных обсуждений Рабинович составил черновик письма, позже подписанный Франком. Создатели атомной бомбы призывали президента США ограничиться лишь демонстрационным взрывом чудо-оружия и ни в коем случае не применять его для бомбардировки настоящих целей. Трумэн письмо проигнорировал и в августе 1945 года отдал приказ об атомных бомбардировках японских Хиросимы и Нагасаки.

Учёные не смирились. Юджин Рабинович, живший и работавший в Чикаго, создал «Бюллетень учёных-атомщиков». Британский историк Мартин Гилберт в биографии Уинстона Черчилля писал, что премьер-министр Великобритании ожидал начала Третьей мировой войны с СССР с мая 1945 года. Через год после окончания Второй мировой он произнёс свою знаменитую Фултонскую речь, которая ознаменовала начало холодной войны. Радиоперехваты ФБР отчётливо показывали, что СССР, благодаря советским шпионам среди участников Манхэттенского проекта, скоро создаст собственную атомную бомбу. Только-только завершив одну мировую войну, мир оказался на пороге новой. 

В 1947 году в свет вышел первый номер «Бюллетеня учёных-атомщиков». Как говорил Альберт Эйнштейн в своей книге «Бог не играет в кости», если человечество обладает столь сокрушительным оружием, то рано или поздно оно им воспользуется — это трагично, но закономерно. На страницах «Бюллетеня» публиковались статьи западных и советских учёных, посвящённые опасности атомного оружия. Главный редактор Юджин Рабинович сотрудничал и с советскими коллегами, разделявшими его взгляды. Юджин считал, что учёные всех стран мира принадлежат к одному сообществу, в интересах которого — сохранение мира на земле. 

В 1957 году Рабинович вступил в последнюю битву против атомного армагеддона. Он создал Пагуошское движение, которое проводило ежегодные конференции с 1957 по 1973 год. Юджин Рабинович не участвовал лишь в одной из них, но на всех этих международных конференциях учёные разных стран искали общий язык, чтобы выразить своё недовольство атомным оружием. Отдыхая от работы в сельской глуши Вермонта, Рабинович писал статьи для «Бюллетеня учёных-атомщиков» и не забывал про стихи. Его поэтический сборник вышел в 1965 году в Париже на русском языке. 

Юджин Рабинович скончался в 1973 году, прожив жизнь, перемежавшуюся апокалипсисами. Самого страшного — атомной войны — удалось избежать. Хотя во время Карибского кризиса команда Часов Судного дня просто не успела быстро отреагировать и перевести стрелки часов, что показало, насколько беззащитны люди перед такими внезапными кризисами. Когда Юджин Рабинович начинал заниматься химией, самое страшное, что можно было себе представить, — газовая атака, которую могло снести ветром. Умереть же Рабиновичу довелось в мире, где ведущие державы могут уничтожить себя и большую часть человечества ядерным оружием, к созданию которого он сам приложил руку.

В культовом графическом романе Алана Мура «Хранители» (признан одним из 100 главных романов человечества) Часы Судного дня выступают главным символом и метафорой неизбежного рагнарёка, на который безумные люди обрекают себя сами. Роман выходил в 1986–1987 годах: последние острые приступы холодной войны, геополитическая напряжённость и усталость. В нём рассказывается об альтернативном развитии событий на земле: Никсон всё ещё у власти, СССР и США вот-вот сотрут всё с лица земли, Советский Союз проводит ядерные испытания в Беринговом море, стрелка Часов неумолимо приближается к полуночи, и даже божественный и непобедимый доктор Манхэттен, социопат и жертва научного эксперимента, не способен предотвратить всеобщий взрыв. В цикле «Ядерная угроза» самиздат подробно разбирал, как зарождался страх ядерной войны, изучал влияние страха на культуру и фиксировал, что общественная боязнь ядерного армагеддона так никуда и не делась, и даже неважно, кто его начнёт: Россия, США, Китай, Иран, Индия или КНДР.

Когда 23 января 2020 года с Часов Судного дня сняли покрывало, стало видно, как близко к полуночи застыли стрелки: 23:58:20, всего лишь 100 секунд до конца. Среди нынешних членов «Бюллетеня учёных-атомщиков» есть не только бывшие и действующие политики, но и лауреаты Нобелевской премии по физике Джером Фридман, Шелдон Глэшоу, Фрэнк Вильчек, химики, инженеры, специалисты по искусственному интеллекту из разных стран, объединённые мечтой Евгения Рабиновича. Мечта простая: не дать человечеству убить себя.

Ядерный, климатический, техногенный и эпидемиологический апокалипсис уже давно произошёл — в тысячах книг, фильмов, видеоигр. И даже если Часы Судного дня не смогут отговорить людей от уничтожения всего живого, они всегда подскажут, сколько ещё осталось времени.